он впадал в забытье.) Затем, получив от духовника разрешение от грехов и напутствие к новой жизни, он вновь присоединился к Зебжидовскому и с теми же предосторожностями покинул церковь.
На другой день была Пасха, но Дмитрий отказался от посещения церкви, чтобы не вызвать подозрений у русских. Вместо этого он с помощью Савицкого, Мнишка и Зебжидовского целый день сочинял письмо Клименту VIII (помеченное 24 апреля 1604 года, оно на самом деле было написано шестью днями ранее).
Дмитрий начал письмо с краткого изложения своей истории: «Кто я, дерзающий писать Вашему Святейшеству, изъяснит Высокопреподобный посол Вашего Святейшества при Его Величестве короле польском, которому я открыл свои приключения. Убегая от тирана и уходя от смерти, от которой еще в детстве избавил меня Господь Бог дивным Своим промыслом, я сначала проживал до известного времени в Московском государстве между чернецами, потом в польских пределах, в безвестности и тайне. Настало время, когда я отрылся…»
Затем он описывал свое обращение в католичество: «Я размышлял о душе моей, и свет озарил меня». Он внезапно постиг и заблуждения греческой церкви, и опасность уклонения от истины, и величие истинной Церкви, и чистоту ее учения. Решение его непоколебимо. Приобщившись к римско-католической церкви, он обрел Царство Небесное – оно еще прекраснее того, которое у него так несправедливо похитили. Теперь нет жертвы, которая была бы ему не под силу; он готов отказаться, если нужно, от венца своих предков.
Но все сказанное было, по удачному выражению одного историка, лишь отступлением для разбега. Дальше Дмитрий расправлял крылья. Его дело не проиграно, в конце концов он победит. Но для этого он нуждается в помощи папы. «Отче всех овец Христовых, Господь Бог мог воспользоваться мной, недостойным, чтобы прославить имя Свое через обращение заблудших душ и через присоединение к Церкви Своей великих наций. Кто знает, с какой целью Он уберег меня, обратил мои взоры на Церковь Свою и приобщил меня к ней? Лобызая стопы Вашего Святейшества, как бы я лобызал стопы самого Христа, склоняюсь перед Вами смиренно и глубоко и исповедаю перед Вашим Святейшеством мое послушание и покорность».
Подпись под письмом гласила: «Дмитрий Иванович, Царевич Великой Руси и наследник владений Московской монархии».
Это письмо пролежало три столетия в Ватиканских архивах и, вместе с латинским текстом письма Вишневецкого Сигизмунду III, было найдено в 1898 году о. Пирлингом. Находка произвела настоящую сенсацию среди историков, вызвав горячие споры о национальности Дмитрия. Дело в том, что оригинал письма написан по-польски. Одни объясняли этот факт тем, что Савицкий не знал русского языка и, следовательно, не смог бы перевести текст письма на латынь, если бы Дмитрий написал его на своем родном языке; поэтому Дмитрий воспользовался польским языком, который, по свидетельству современников, хорошо знал. Другие выдвигали предположение о нерусском происхождении Дмитрия.
Эти споры привели к тому, что два крупнейших знатока древней польской письменности – приват-доцент С. Л. Пташицкий и профессор И. А. Бодуэн де Куртенэ – подвергли текст письма лексическому, стилистическому, синтаксическому, грамматическому и графическому исследованию. Независимо друг от друга они оба пришли к выводу, что подлинник письма составлен природным поляком, свободно владевшим литературной польской речью, и затем переписан человеком, с трудом овладевшим особенностями польской графики, не имевшим навыка в польском письме, и постоянно изобличавшим свое великорусское происхождение и образование.
Пташицкий утверждал, что составитель письма и переписчик – две разные личности, и что Дмитрий лишь переписал готовый текст, составленный для него лицом, опытным в польском языке. А поскольку письмо, без сомнения, переписано Дмитрием, следовательно, он – русский. Куртенэ соглашался, что писавший письмо является великороссом, ранее учившимся писать на церковнославянском языке и впоследствии выучившийся говорить и писать по-польски и, возможно, не чуждый латыни. Но он оспаривал мнение, что письмо переписано Дмитрием, настаивая на том, что если бы он только рабски копировал образец, составленный рукой польского священника, то не наделал бы столько ошибок и графических отклонений. Скорее, считал Куртенэ, письмо было продиктовано Дмитрию с заготовленного черновика, составленного при его участии и пришедшегося не совсем по вкусу иезуитам, что доказывается значительными переделками при переводе текста на латынь.
Таким образом было опровергнуто долго бытовавшее среди многих польских и русских историков мнение о том, что Дмитрий являлся ставленником поляков и иезуитов, самозванцем, подготовленным к своей роли в Польше. Конечно, поляк не сделал бы столько ошибок в польском языке, а воспитанник иезуитов сумел бы собственноручно написать папе на латыни. К тому же, как мы видели, иезуиты появились рядом с Дмитрием лишь на последнем этапе его пребывания в Польше, а инициатива в обращении Дмитрия в католичество принадлежала Мнишку и бернардинам.
Рангони торжествовал победу. Когда Дмитрий выразил желание причаститься в его доме, он с восторгом согласился и написал Клименту VIII, что скоро сообщит ему нечто «утешительное».
Причащение у нунция было назначено на 24 апреля. Накануне состоялась прощальная аудиенция у Сигизмунда в Вавельском дворце. С королем находилось несколько новых особ, и в их числе итальянец Чилли, который оставил записки о последней встрече Дмитрий и Сигизмунда.
Король принял гостя с видом величественным и важным, но приветливо. Опираясь одной рукой на столик, он протянул другую Дмитрию, который поцеловал ее. Царевич снова просил помощи и между прочим сказал:
– Вспомните, Ваше Величество, что вы сами родились узником, но Бог освободил вас вместе с вашими отцом и матерью. Этим самым Господь показал, что Ему угодно, чтобы вы также освободили меня от изгнания и лишения отеческой державы.
Этими словами Дмитрий напомнил Сигизмунду о превратностях его собственной судьбы. Сигизмунд был рожден в тюрьме, где шведский король Эрик держал его родителей, Юхана герцога Финляндского и Екатерину Ягеллонку. Вскоре шведская знать свергла Эрика и возвела на престол отца Сигизмунда, правившего под именем Юхана III. Сигизмунд сделался польским королем, оставаясь наследным принцем в родной стране, но затем потерял шведский престол, перешедший к его дяде, Карлу герцогу Зюдерманландскому, который был оставлен Сигизмундом в Швеции в качестве королевского наместника. Намекнув на схожесть своей судьбы с судьбой польского короля, Дмитрий выразил далее свою готовность после воцарения в Москве помочь Сигизмунду в усмирении мятежника и похитителя трона, как он назвал Карла. В конце речи он вновь подчеркнул связь своего дела с выгодами Речи Посполитой и всего христианского мира: утвердясь в Москве, он удержит разлив магометанского могущества.
Паны слушали его с большим сочувствием: они находили, что Дмитрий говорил с благородством, царственной простотой и глубоким чувством.
Когда Дмитрий кончил, король сделал знак придворному маршалку, и тот попросил всех оставить на время его величество наедине с нунцием. Дмитрий и остальные вышли в соседнюю комнату, где находились Мнишек, Зебжидовский и Савицкий. Через несколько