свадьбе, а в среду, десятого числа, отмечали пятнадцать лет совместной жизни, — ответил Михаил Филиппович. — Как видите, не нужно быть гигантом мысли, чтобы сообразить.
— То есть пятнадцать лет назад вы уже были достаточно близкими друзьями?
— С Леной — нет, мы были знакомы с ней, но не близко. А с Володей мы к тому времени уже года три работали вместе, он был моим подчиненным.
— Понятно. Как развивались ваши отношения за эти годы? Стали ближе, доверительнее? Или остались на том же уровне?
Прасолов снова удивился. Он никак не мог понять, к чему задаются такие странные вопросы, ведь речь идет о пропавших детях, а не о том, как Михаил Филиппович и Смелянские относятся друг к другу.
— Послушайте, — сердито сказал он, — я не могу взять в толк, о чем мы тут с вами разговариваем. О детях, которых нужно искать, или о Володе с Леной?
Телегин тяжело вздохнул.
«Ну, Гога, давай! — мысленно подтолкнул товарища майор Гордеев. — Пропадать — так с музыкой. Черт бы взял этого комитетчика, свалился на нашу голову».
— Михаил Филиппович, мы рассматриваем множество разных версий. Одна из них состоит в том, что вы, лично вы, начальник управления товарищ Прасолов, кому-то очень сильно не угодили. Перешли дорогу. Отказали в просьбе. Не выполнили указание. Набор глаголов и существительных я оставляю на ваше усмотрение. Вас хотят заставить сделать то, чего вы не делаете. Или вам хотят отомстить. А поскольку вы уже много лет очень близки со Смелянскими и это не является ни для кого секретом, то детей могли похитить, чтобы вынудить вас к определенным поступкам. Вы давно знаете Владимира Александровича и Елену Андреевну, вы по-человечески привязаны к ним, вы дружите с ними. И если для того, чтобы их сын вернулся домой невредимым, нужно что-то сделать, подписать какую-то бумагу, заплатить деньги или еще что-то, то вы, безусловно, это сделаете ради своих друзей. Ведь сделаете?
— Я…
Прасолов задохнулся от возмущения, лицо его стало темным, почти черным, но с учетом того, что горела только настольная лампа и освещение не было ярким, Гордеев сделал вывод, что Михаил Филиппович сделался, скорее, просто багровым, а никак не черным.
— Что вы такое говорите? Вы что себе позволяете?! Вы хоть понимаете, какую должность я занимаю? Кто меня может заставить? Надо мной стоят только сам министр и его заместители. Выше уже правительство и ЦК КПСС. Вы что же, хотите сказать, что меня пытаются шантажировать высшие должностные лица государства? Вы в своем уме?
Так, отметил Гордеев, первая волна пошла. Ничего, сейчас уляжется. Прасолов — мужик умный, это очевидно. Соображает быстро. Поорет и остынет, поймет, что к чему.
— Михаил Филиппович, — продолжал Гога как ни в чем не бывало, неторопливо и веско, — я много лет занимаюсь тем, что вскрываю должностные злоупотребления и преступления, а также факты хищений и взяточничества. И знаете, что удивительно? Часто бывает так, что мы подозреваем и даже обвиняем человека, например, в том, что он вымогал или взял взятку, а потом выясняется, что он вообще ничего об этом не знал. Просто рядом с ним нашелся ловкий умелец, который кому-то заинтересованному сказал, что, мол, вот этому чиновнику нужно дать столько-то — и все будет подписано и решено. Заинтересованный человек поверил, передал деньги, ловкач положил их в свой карман, а нужный вопрос решил каким-то другим способом. И еще нередко случается, что вопрос вообще решался совершенно законным путем, никакие ухищрения не требовались, а заинтересованного человека банально обманули, сказали, что все трудно и без денег никак. Поверьте, Михаил Филиппович, проходимцы придумывают такие комбинации, какие вам и в голову не придут. А мы, служба БХСС, имеем с ними дело каждый день. Вот теперь, с учетом того, что я сказал, вы можете гарантировать, что вокруг вас никто не проворачивает подобные махинации?
Прасолов молчал, задумчиво постукивая по столешнице дорогой перьевой ручкой с позолоченным колпачком. «Кажется, обошлось. Второй волны не будет», — с облегчением выдохнул Гордеев.
— Вы хотите сказать, что кто-то кому-то что-то пообещал от моего имени, даже взял деньги за это, но сделано ничего не было, и теперь этот некто полагает, что во всем виноват именно я, я его обманул, и меня нужно либо наказать за это, либо вынудить сделать то, за что заплачено?
— Я не утверждаю, что так и было, но я не могу исключать и такую возможность, — осторожно ответил Телегин. — Михаил Филиппович, пропали дети. Вы не можете не понимать, насколько это серьезно. Мы должны, мы просто обязаны проверить все версии, чтобы найти Сергея и Аллу.
— Ну да, ну да… — задумчиво протянул Прасолов. — Но ведь все то же самое можно сказать про любого из гостей, которые были в среду у Смелянских. Все они давно знают Володю и Лену, любят их. И все они были пятнадцать лет назад на их свадьбе, так и собираемся с тех пор каждый год. Почему же вы допрашиваете именно меня?
— Мы опрашиваем всех, в том числе и родителей пропавших детей. С ними мы уже побеседовали, теперь на очереди гости. Просто вы — первый, поскольку занимаете самую высокую должность. И мы не допрашиваем, Михаил Филиппович, а всего лишь опрашиваем. Без всяких протоколов и формальностей.
Постепенно лицо Прасолова приобрело нормальный цвет, и вся массивная расплывчатая фигура словно бы подобралась.
— Детей нужно найти. Любой ценой. Спрашивайте, — решительно произнес он. — Что вы хотите знать?
— В первую очередь нас интересует круг ваших знакомых, которые знают о вашей привязанности к семье Смелянских. Кроме того, я попрошу вас максимально подробно вспомнить все свои передвижения и контакты в период с первого по десятое ноября…
***
В кабинете у Прасолова они просидели долго. К окончанию беседы Инна Львовна уже покинула свой пост, и Гордеев не удержался, снова воспользовался телефоном. Лени Череменина дома еще не было, но его жена сказала:
— Вас примут завтра в девять утра. Леня велел ждать у кинотеатра «Россия», он сказал, что вы знаете, в каком месте.
«Все-таки Гога Телегин — мастер, — думал Гордеев, когда они спускались по широкой лестнице вниз к выходу из здания министерства. — К кому угодно в доверие вотрется, любую лапшу на уши навешает. Прасолов огонь и воду прошел, иначе не сидел бы в своем кресле, а ведь тоже купился на Гогины байки. У меня так никогда не получится».
— А ты молодец, — сказал капитан Носилевич, обращаясь к Телегину. — Ловко вывернулся.
Виктору стало не по себе. Такое впечатление, что этот комитетчик чужие мысли читает.
— С тебя бутылка, — равнодушно бросил Телегин, легко сбегая по ступенькам. — За тебя твою работу делаем.
— Само собой, — расплылся в улыбке Кирилл. — Можем прямо сейчас, здесь неподалеку есть хорошее место.
«Ну вот, как я и предполагал, — усмехнулся про себя Гордеев. — Совместная выпивка укрепляет отношения и стимулирует коллективный труд».
— Сейчас не получится, — ответил Гога. — Работы много, нужно еще в контору наведаться. Витек, ты как? Со мной к станку, или пойдешь бражничать с капитаном?
— К станку. А то заржавеет.
***
До окончания рабочего времени оставалось совсем немного, всего несколько минут, и Настины коллеги, радуясь, что можно не отсиживать «усиление» до положенного двадцати одного часа, заперли