«смотреть в одном направлении». Мы разные, мы очень друг друга не любим, но если уж доверять – то тому, кого успел изучить или думаешь, что успел. – По идее ты должен был дергать меня за косы, швырять мой портфель из окна и что там еще делают мальчики, когда им нравятся девочки?
– Когда мальчику нравится девочка, он носит ее портфель, дарит ей шоколадки и приглашает ее в луна-парк. Но я понял, ты шутишь, Дианочка, это же хорошо. Это значит, что у нас есть с тобой шансы…
– Выжить, – кивнула я и угодила ногой в лужу. К счастью, небольшую. Обошлось. – Мизерные, но они все-таки есть.
Мы разошлись на несколько секунд, обходя подозрительное нечто – то ли корневище, то ли пень, поросший травой. Неживое, что было главным.
– Выжить, да, – Аркудов приблизился и взял меня за плечо. – Мы с тобой ломаем стереотипы. Люди бы уверенно заявили, что мы друзья, раз уж я не проявляю к тебе интерес иного плана. А парадокс – мы даже и не друзья. Мы конкуренты с тобой, Дианочка. Мы просто понимаем друг друга лучше.
– А Милена тебе зачем? – спросила я внезапно для себя самой, и Аркудов от неожиданности сбился с шага.
– Черт знает, – признался он. – Таких Милен… – Он пожал плечами. – Жалко ее? Без понятия. Но она искренняя.
– А я, Аркудов? – хмыкнула я.
– Ты тоже, Дианочка, и ты тоже. В этом весь и вопрос.
Я убрала с лица прилипшую прядь волос и осмелилась оглянуться на вертолет. Он темнел на фоне дрожащей серости – откуда-то полз туман. Очень, очень плохая новость. Вторая плохая новость – мы ушли от вертолета метров на триста. Новость хорошая – на таком расстоянии пуля нас уже не достанет. Не должна, триста пятьдесят метров вроде бы предел убойной силы, значит, еще чуть-чуть. Никакого движения не было, что не значило, что за нами не наблюдают через окно. И мне будет легче не думать об этом и быстро пройти еще сотню шагов.
Я ускорилась, Аркудов тоже.
– Ты не удивилась, Дианочка, пистолету. Поверила мне вот так?
Я помотала головой, хотя Аркудов отпустил меня и опять опередил на пару шагов, поэтому увидеть мою реакцию не мог. На резком выдохе я его догнала и пояснила легкомысленным тоном:
– Я видела. Еще вопрос: что видел ты? Там, на болоте? Сказал, что зверя, но что ты видел на самом деле?
Аркудов нервно дернул лямку рюкзака. Обвисшего, значит, он выложил всю свою технику. То, что значения уже не имеет, а может, и не будет иметь.
– Не знаю, – признался он. – Честно – похоже на человека, но…
– Это и был человек, – перебила я. – Тебя смутило то, что на нем светилось? Светоотражающие ленты. Их уже лет десять нашивают на одежду зеков, чтобы их легче было искать. В лесу, например. И еще: я считаю, это он напал на Романа. Мимимишик, кстати, думает так же. По какой-то причине он не хотел, чтобы об этом знал ты.
– Напал – и не убил? – усомнился Аркудов. – Просто вырубил?
– Может, и планировал, но не смог? – пожала я плечами. – Если мы с тобой не прикончим друг друга в ближайшие три-четыре часа, у нас тоже не хватит сил. Кстати, – вспомнила я и стащила рюкзачок. Мне пришлось для этого остановиться, но вертолет уже почти растворился в тумане. Словно и не было. Лучше бы всего этого не было… целиком. – На, пожуй. Хоть какая, но еда.
Я сунула конфетку в рот и принялась наслаждаться приторным вкусом, представляя, что я набираюсь сил. Не то чтобы помогало.
– Еще опасности есть? – хмыкнул Аркудов, разворачивая конфетку. – Кроме зека, пистолета, болота и того, что мы можем просто-напросто заблудиться?
– Голод, холод, дикие звери, бурелом, лесной пожар, еще одна партия беглых зеков, браконьеры… – перечисляла я. – На наш век хватит, Аркудов. У нас осталось двое суток. Кстати, здесь ты уже можешь вытащить карту, нас от вертолета не видно. Куда мы идем?
Аркудов достал бумажную карту, телефон и загрузил «Гугл-Мэпс». Что-то ему не понравилось, он откалибровал компас, помахав телефоном, уставился на карту, подсвечивая на нее экраном. Я наблюдала за ним – чрезмерно серьезен, задумчив, недобрый знак.
– Поставь на всякий случай контрольную точку, – надтреснутым голосом сказала я. – Мало ли что. Хотя бы мы будем знать, куда возвращаться.
– Если услышим выстрелы, можно вернуться, – кивнул он, не отрывая взгляд от карты, но потом все же отметил место, где мы стоим. – Я вспомнил фильм про катастрофу в Андах. Смотрела?
– Не поверишь, – усмехнулась я. – Ты считаешь, что я без причин рванула бы в это Номарино? Да, – добавила я, уже предвидя его возражения, тем более что Аркудов взглянул мне в глаза – все тот же серьезный взгляд, это скверно. – Я предлагала. Но это было вчера, Игорь. Сегодня все изменилось. Пусть сами справляются, знаешь, без нас. У каждого свой путь к спасению. Нам в том направлении, что там на карте?
Если бы мы умели ее читать. Но из школьного курса географии я припоминала: болото, лес, низина какая-то, что-то похожее на…
– Это дорога? – ошеломленно спросила я. Ровная, недлинная полоса, очень ровная, очень недлинная. – Умеешь читать карты?
Аркудов вручил мне телефон и зашелестел картой. Но на ней не было никакой легенды – подразумевалось, что пилоты обходятся без нее. На карте для меня было много лишнего – линии, зеленые пунктиры, красные квадраты и многоугольники, цифры, только сбивавшие с толку. Я поняла, что рельеф местности здесь обозначен настолько, насколько это могло пригодиться пилотам. В тайге вертолету все равно делать нечего.
– Похоже на то, – наконец пробормотал Аркудов. – До нее примерно… – он отобрал у меня телефон, смотрел то на экран, то на карту, долго шевелил губами. – Километров пятьдесят. Но это максимум. Скорее меньше. И если она отображена на карте, то это оживленная дорога. Но почему она настолько короткая?..
– Зачем она здесь? И почему Роман ничего не сказал? – Нет, я не отговаривала. Не могла поверить в удачу и в то, что существуют подобные совпадения. И Роман мог бы сказать про дорогу, но умолчал. Была причина? Насколько веская? К чему вообще дорога в тайге? Аркудов прав – слишком короткая. Или это…
– Помнишь, – опять спросил Аркудов, – про посадку самолета в Ижме?
Я кивнула. Такие новости не могли пройти мимо меня. Я не могла с уверенностью сказать, что послужило причиной вынужденной посадки, знала только, что обошлось без жертв, и все благодаря человеку, который в течение двенадцати лет