приехал.
Сердечное Вам спасибо за то, что поддержали «Жизнь». Это так хорошо! Думаю я, что журнал сей выправится и будет славным. Поссе — это парень, которого можно очень любить. «Фома» скоро выйдет. Вам, наверное, редакция вышлет сейчас же по выходе. Ну, желаю Вам доброго здоровья и хорошего настроения! Славное дело затеяли Вы! Наверное, мне удастся немножко помочь Вам. Будьте же здоровы!
Если можете — пишите почаще, а то мне очень трудно жить во всей этой мрачной и мутной суете.
Крепко жму руку Вашу.
А. Пешков
95
Л. В. СРЕДИНУ
9 или 10 [21 или 22] декабря 1899, Н.-Новгород.
Хотя в башке у меня черти в чушки играют, хотя у меня ревматизм отвинчивает ноги, а селезенка поет Лазаря, хотя я сегодня приехал из Смоленска, не спал три ночи кряду, — но — жив бог и жива душа моя!
Как живете? Прокляните Ярцева за то, что он не известил меня, когда был в Москве. Я же — по гроб не забуду ему этого!
Дорогой Леонид Валентинович! Ужасно захотелось написать Вам, хоть немножко. И ужасно хочется видеть Вас, чтоб приобщиться Вашей славной души. Дяденька! Сколько я за это время людей видел! Самолучших людей! И среди них нашел четыре души, все же остальные суть только футляры разных теорий, только оболочки для слов. Видел я всю литературу, всю! Видел однажды, как 64 литератора ели суп. О, никогда не смотрите, как литераторы едят суп! Ибо сие столь же противно, как противно было бы смотреть на старую раскрашенную бабу, коя стала б раздеваться пред Вами догола.
Очень я отравился впечатлениями. И нездоров. В горло мне чорт перцу насыпал, вследствие чего я скриплю и кашляю, как старые дрожки. Получили Вы мою книжку? Окажите мне что-нибудь о «Читателе». Скоро выйдет «Фома». Пришлю. Проезжая через Москву — Ник[олая] Иван[овича] не видел. Видел Филитиса, хотел видеть M. H. Ер[молову], но меня не приняли У нее, ибо я был 6-го — день, когда все адвокаты, рекомые Николаями, бывают именинники. Послал ей мои книжки и почему-то думаю, что она не получила их. Пишете Вы ей? Поклонитесь от меня, спросите о книгах. Чехова увидите — тоже поклон. Деньги ему на санаторию собираю. Как бы я увидал всех вас! Но сие — невозможно. Ибо должен я разным местам и лицам до 4000 р. и сию сумму должен отработать. Недавно, глубоко подумав над Деяниями моими, пришел я ко крепкому убеждению, что я — не литератор, а просто — неоплатный должник. Я занял у жизни огромную сумму впечатлений, а у людей кучу денег. Излагая впечатления на бумаге, я продаю оные и плачу людям деньги, оставляя жизнь моим кредитором навсегда! Навсегда! Проценты — растут… Уф! Будьте великодушны — обругайте меня. Напишите мне несколько теплых слов. Я все-таки думаю, что за зиму измотаюсь до необходимости ехать к Вам. И тогда — приеду с разрешения жены и даже с ней, сыном, тещей, с живым младенцем мертвой матеря — со всей семьей моей — в трех вагонах сразу.
Крепко жму Вашу руку и всем кланяюсь.
А. Пешков
96
Ф. Д. БАТЮШКОВУ
9 или 10 [21 или 22] декабря 1899, Н.-Новгород.
Многоуважаемый
Федор Дмитриевич!
Скажите этому Рош, что он может переводить и печатать мои рассказы, где ему угодно ныне и присно, я во веки веков. А если можно, если это г. Рош не затруднит, — пусть он мне пришлет то место, где будет напечатан «Зазубрина» с рисунком Ильи Ефимовича. «Зазубрина», разумеется, мне не интересен, но на рисунок Репина я посмотрел бы с наслаждением. Итак — коли можно, то пусть Рош пришлет мне оный рисунок. И да благословит его, Дениса, бог!
После Петербурга я уже успел приять в себя впечатления самарские, московские и смоленские. И — однако — как все сии ни разнообразны, как они ни тяжелы—тем не менее я Питер помню. Он так и остается в памяти моей городом одиноких людей, людей, загнанных жизнью в хлевушки самомнения, в темные уголки человеконенавистничества. Сколько сплетен слышал я там! Сколь много восприял всяческой мерзости! Сколько осторожной и хитрой клеветы живет в Питере под маской благородного негодования!
Нет — у нас проще! У нас всякий предмет имеет свой запах, и нос моей души сразу понимает, что чем пахнет. У нас грубее. Превосходно написал Вл[адимир] Гал[актионович] «О сложности жизни», это лучшая его публицистика. Очень хорошо!
И — ах, если б некто, смелый сердцем, хватил по публике статьей о сложности жизни внутренней, жизни души! Вот что нужно — как Вы думаете?
Низко кланяюсь Вам, крепко жму Вашу руку.
Ваш А. Пешков
Дорогой Федор Дмитриевич!
Прилагаю сию бумажку.
Порадейте!
Дело божие, дело хорошее! Всякое даяние — благо, 5 рублей соберете и то — подай сюда!
Ваш А. П.
97
А. П. ЧЕХОВУ
13 [25] декабря 1899, Н.-Новгород.
Дорогой Антон Павлович!
Присланную Вами бумажку я напечатал в «Листке» и затем разослал оный по знакомым в Питер, Москву, Самару, Смоленск. Здесь в «Листок» плохо дают, до сей поры дали только 35 р. Но я сам пойду по некоторым из местных богачей и немножко сорву с них. Боюсь, что поступил неловко, напечатав в местной газете выдержку из Вашего письма о смерти Епифанова. Простите, коли так. Я рассчитывал, что этот звук щипнет людей за сердце, но, кажется, ошибся.
Как Вы живете, как здоровье?
Когда же Маркс выпустит в свет Ваши книги? Говорят, что суворинские издания уже разошлись и в магазинах отказывают требующим Ваши книги.
Был недавно в Москве и узнал там, что Вольф скупил мои книжки. Не понимаю, хорошо это или дурно. Я продал своя 3 т. по 4000 = 12 000 за 1800 р. — скажите, это хорошо или дешево? Говорят, что дешево. Но мне не верится в это, ибо оба издателя люди, кажется, хорошие.
Сегодня был у меня Телешов — какой он здоровый! Креме этого впечатления, я ничего не вынес из встречи с ним. Завидую его здоровью, ибо мое — трещит по всем швам.
Простите за вопрос: но не находили ли Вы, бывая в Питере, что тамошние литераторы очень зависимы от публики, что они побаиваются ее, что они, пожалуй, слишком любят популярность и