— Нет. Баллоны с газом выбросили, компрессор без мотора не запустится, да и толку от него. Баллонет тоже пробит. Да тут все пробито…
— Что еще за баллонет?
— Ну… в основном баллоне по оси набора у нас проходит управляющий резервуар с возможностью… — Мюльс осекся, глядя на мои стекленеющие глаза, махнул рукой: — Ну что-то вроде плавательного пузыря у рыбы, высоту менять позволяет. Да и неважно уже. Минуты две у нас, и все, я уже землю различаю. Вроде поля там…
Решения надо принимать взвешенно, хорошо обдумав, но сейчас не тот момент, и потому я решительно приказал:
— Заводи мотор!
— Ну как скажете. Только поднимитесь наверх, прикажите снова руль задрать.
— Ну что там у вас? — заглянул Грул.
Я лишь рукой взмахнул:
— Ничего хорошего, но кое-что попробуем. Держитесь, генерал, иначе будет больно.
Больно будет в любом случае, но зачем же такое сообщать пассажирам?
Глава 9
Однажды, не так давно, в какой-то принципиально другой жизни, довелось мне растрачивать славные деньки беззаботной молодости в солнечном месте, где можно было круглые сутки жить на пляже, питаясь фруктовым салатом, сексом и алкоголем. С последним у меня сложные отношения: при такой работе увлекаться нельзя, но и полные трезвенники у нас не приветствуются. В общем, имеется симпатия, но без фанатизма, и что зря в меня не вольешь: предпочитаю дегустировать, а не набираться под горловину.
Но в тот раз все было иначе…
Как же ее звали?.. Проклятье… А, впрочем, какая теперь разница… Хорошо я тогда посидел с теми немцами. Они заявились уже на не вполне твердых ногах, ну а я почему-то решил, что настал тот самый момент, когда можно и нужно отомстить за Сталинград. Разумеется, мне пришлось заливаться с ними на равных, но когда ставишь целью споить кого-то другого, а не себя, способности самоконтроля резко возрастают.
Но тут система дала сбой. Немцы уже пребывали в состоянии, при котором можно вырезать почки для трансплантации, а жертва не перестанет храпеть, но я еще чувствовал себя огурчиком, пусть и маринованным. А тут она навстречу, и вы, наверное, знаете, как бывает: неожиданная для обоих симпатия с первого взгляда, улыбочки, как бы невзначай задеть…
Эх…
Лакала она, как некормленая лошадь, и в отличие от стандартных девушек не крутила носом при выборе пойла. Бар и без того не очень, а белых обезьян в тех краях не считалось грехом бессовестно обмануть, особенно если они уже не вполне трезвые, так что употребляли мы, судя по трагичности последствий, жидкость для противотанкового огнемета. Я уже был хорош, а после такого события того вечера быстро опустилась непрозрачная штора, за которую так и не смог потом толком заглянуть.
Как же мне потом было плохо — цензурными словами это не передать. Я почти вышел из тела, настолько высоко было желание бросить эту страдающую оболочку.
Но сейчас я понял, как можно описать произошедшее без ненормативной лексики. И даже знаю, как повторить мой опыт без посредничества алкоголя. Всего-то и надо каким-то способом заполучить билет на дирижабль, команду которого перед взлетом расстреляли, оборудование и вообще все, что было, выбросили, стекла вытащили вместе с рамами. Ну, в общем, там длинный список нехорошего, включая обстрел с земли и гул сердца, когда каждое мгновение ожидаешь взрыва водородно-воздушной смеси, которая весело задувает на раскаленный движок, настолько доисторический, что списали его еще до появления многоклеточной жизни.
Потом был удар. Пусть я и уверял Мюльса, что мы сядем, как лыжник с трамплина, не примяв ни травинки, но на деле все оказалось совершенно не так. Треск, рывок, и я рыбкой вылетел в оконный проем, навстречу земле. Она оказалась на удивление мягкой, но колючей, а потом я почему-то вновь оказался в воздухе.
Потом…
Потом вроде бы была вода или что-то мокрое, а сверху падало тяжелое и больно било. Возможно, на меня свалился дирижабль или как минимум оторвавшийся двигатель. Далее непроницаемый черный занавес, за которым нет ни малейших воспоминаний, и вот я лежу непонятно где и в чем, болит абсолютно все и плохо так, как было в тот раз, с той позабытой красоткой.
Нет, в тот раз было значительно лучше. Я знал, что если справиться со слабостью, выпить местное средство на основе кокосового молока, принять душ, вспомнить кое-что из йоги, то еще задолго до вечера буду готов продолжать прожигать жизнь. Место располагало: море, песок, пальмы, веселье, стада девушек в одеяниях из пары ниточек, музыка отовсюду, не улыбаются лишь те, у кого нет рта.
Сильно подозреваю, что здесь вышеперечисленный список будет существенно урезан.
Для начала чуть самодиагностики. Не открывая глаз, постараться сделать глубокий вдох и выдох. Если пробиты легкие, боль или хрип это покажет. Что в рот, что в нос воздух заходит одинаково успешно, хоть в последнем случае ощущается какая-то вонь. Остается надеяться, что не от меня.
Вроде бы хрипа вырывающейся из ран пены тоже нет. Теперь пошевелить пальцами ног и рук. Слушаются хорошо, и онемения не ощущается. Скорее всего позвоночник цел или поврежден не сильно. Ну теперь можно и глаза открыть, проверить, не ослеп ли.
Нет, не ослеп. Лежу животом на подстриженной лужайке, прямо перед глазами возвышается исполинская куча свежего навоза, вот он-то и раздражает нежные ноздри потомственного горожанина. Вижу это прекрасно, ночной тьмой и не пахнет, хотя солнечных лучей тоже не видать.
Ладно, будем считать пока, что легко отделался. Приложило о землю как следует, вот и мучаюсь после удара.
А что такое колючее было? Ну что-то, на миг прервавшее мой свободный полет?
С великим трудом обернувшись, увидел, что валяюсь в нескольких метрах от жердевой изгороди, за которой возвышается исполинский стог соломы. Похоже, именно он меня немного задержал, смягчив падение. Жаль, не влетел в него как следует, а скатился с мягкой вершины. Но спасибо, что приземлился не на колья заборчика.
Кругом все та же коротко подстриженная трава, ни намека на пшеничное поле, которое могло бы стать источником такого склада соломы. Зато навоза тут полно, куда ни плюнь, я даже штаны в нем вывозил основательно. А вот и корова рядышком лежит, и выглядит очень плохо: шея неестественно вывернута вбок, глаза стеклянные, в одном деловито копошится упитанная зеленая муха.
Ну что же, теперь все ясно, это не подстриженная лужайка, а пастбище. Коровы на лужайках умеют работать не хуже газонокосилок. Почему умерла эта буренка, тоже понятно. Хватает улик в виде обломков гондолы, которой ее и приложило.
Теперь остается понять, где дирижабль. Не то чтобы я очень хотел продолжать полет или соскучился по новым товарищам, но других пока что нет, а оставаться в одиночестве там, где тебя может убить первый встречный, причем непонятно за что, не лучший вариант.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});