Они молча стояли под деревом. Нория печально понурила голову. Джондалар убрал упавшую на ее лицо прядку волос и, взяв Норию за подбородок, повернул к себе ее лицо. В ее глазах стояли слезы. Он отер их костяшками пальцев и поднес ставшую влажной руку к своим губам.
— О, Джондалар… — прошептала она, припав к нему. Он обнял Норию и дважды поцеловал ее в губы — первый раз нежно, второй — страстно.
— Нория… Женщина… Красавица…
— Джондалар делай Нория женщина, — пробормотала она. — Делай Нория… Делай…
Она едва не разрыдалась, понимая, что ей так и не удастся найти нужных слов.
— Я знаю, Нория. Знаю…
Он сделал шаг назад и, улыбнувшись, легко похлопал ее по животу. Заплаканное личико Нории осветилось улыбкой.
— Нория делай Зеландонии. — Она нежно коснулась его века. — Нория делай Джондал. Хадума…
— Да, — кивнул Джондалар. — Тамен сказал мне об этом. Джондал — шестое поколение Хадумаи… — Он взял в руку свой мешочек. — Нория, я хочу кое-что дать тебе, слышишь? — Достав из мешочка каменную доний, он вложил ее в раскрытую ладонь Нории. Как ему хотелось сказать ей о том, сколь дорога ему эта старинная, передававшаяся из поколения в поколение вещь, полученная им от матери… Он печально улыбнулся. — Эта доний — моя Хадума. Хадума Джондалара. Теперь она твоя. Хадума Нории.
— Хадума Джондалара, — изумилась она, глядя на резную каменную фигурку. — Хадума Джондалара? Нория?
Он утвердительно кивнул. Заливаясь горючими слезами, Нория поднесла доний к губам.
— Хадума Джондалара…
Тонкие ее плечики сотрясались от рыданий. Совершенно неожиданно она поцеловала его в лицо и, заплакав еще горше, не разбирая дороги, побежала к стоянке.
С ними прощался весь лагерь. Рядом с несчастной, обливавшейся слезами Норией стояла довольная, улыбающаяся Хадума. Джондалар вновь смахнул со щеки Нории слезинку и поднес руку к губам. Нория печально улыбнулась. Джондалар вздохнул и направился к терпеливо дожидавшемуся его Тонолану, заметив в последний момент томный взгляд, брошенный на Норию Джереном.
Нория стала женщиной, получившей благословение самой Хадумы. Ее ребенок должен был осчастливить очаг ее мужчины. Все уже знали о том, что во время Ритуала она испытывала блаженство и радость, и это значило, что она станет хорошей женой — любвеобильной и желанной.
— Ты действительно считаешь, что твой дух даст Нории ребенка? — поинтересовался Тонолан, когда стоянка осталась позади.
— Что я тебе могу ответить? Хадума очень мудрая женщина… Она знает куда больше, чем все остальные… Она действительно «большой шаман». Если кто-то и способен на такие вещи, так это она.
Какое-то время они молча шли вдоль берега. Наконец Тонолан сказал:
— Большой Брат, мне нужно задать тебе один вопрос.
— Задавай.
— Как это тебе удается? Я знаю, все мужчины говорят, что они готовы участвовать в Ритуале Первой Радости хоть каждый день, хотя на деле многие побаиваются его… Я знаю нескольких мужчин, которых постигла неудача, — ты понимаешь, о чем я… Честно говоря, я и сам не очень-то уверенно чувствую себя в этой роли, пусть у меня и не было таких случаев, чтобы я с ней не справился. Тебя же выбирают постоянно, верно? Мало того, все эти женщины после этого влюбляются в тебя. Как ты это делаешь? Я наблюдал за тобой во время празднеств, но ничего необычного не заметил — ты делаешь это точно так же, как и все остальные.
— Не знаю, Тонолан, — ответил Джондалар, пожав плечами. — Я пытаюсь быть заботливым, и только.
— Можно подумать, другие мужчины этого не делают. Здесь явно что-то не так. Как это говорил Тамен? «Делать женщина приятный — трудно». Скажи, в чем твой секрет? Я стараюсь не делать ей больно, и только. Был бы ты недоразвитым, я бы еще понял… Давай, открой своему братишке секрет. Я ведь никогда не тяготился женским обществом, ты же знаешь… По мне, чем их больше, тем лучше.
Джондалар замедлил шаг и повернулся к Тонолану:
— Да, с тобой все понятно. Наверное, я обещал Мароне вернуться именно для того, чтобы у меня был повод уйти от любой из них. — Джондалар наморщил лоб. — Ритуал Первой Радости является для женщины совершенно особым событием. Для меня — тоже. Но многие молодые женщины в каком-то смысле так и остаются девочками. Им что мальчишки, что мужчины — все едино… Как ты скажешь такой молодой женщине, с которой ты только что провел эту особую ночь, что предпочел бы иметь дело не с нею, а с женщиной более искушенной в любовных делах? Великая Дони, Тонолан! Мне не хочется обижать их, но влюбиться и провести вместе ночь — не совсем одно и то же.
— Джондалар, порой мне кажется, что ты никогда никого не любил.
Джондалар ускорил шаг.
— Что ты хочешь этим сказать? Я любил многих женщин.
— Как тебе сказать… Мы говорим о разных вещах.
— Откуда ты это знаешь? Ты-то сам кого-нибудь любил?
— Да. Со мной такое случалось несколько раз, пусть обычно это длилось и недолго… Ладно, Брат, не хочешь говорить, не говори. Можешь от меня не убегать.
Джондалар вновь пошел помедленнее.
— Может, ты и прав. Я действительно никого не любил… Наверное, я вообще никого не полюблю…
— Ну и что с того? Кому от этого будет хуже?
— Слушай, оставь ты меня в покое! — зло выпалил Джондалар и тут же совсем другим тоном добавил: — Не знаю, Тонолан… Мне нравятся женщины… Каждый раз, когда я участвую в Ритуале Первой Радости, сердце мое переполняется любовью и восторгом. Но я предпочитаю иметь дело с женщинами, а не с девушками. Она должна быть свободной и раскованной, со своими желаниями и предпочтениями, понимаешь? При этом она может быть молодой или старой, наивной или опытной — словом, какой угодно…
— Много хочешь, братишка.
— Ты спросил — я ответил.
Какое-то время они шли молча.
— Слушай, может, ты знаешь, сколько лет Зеландонии? — неожиданно спросил Тонолан. — Наверное, чуть помладше Матери, верно?
Джондалар мгновенно насторожился.
— Почему ты об этом спрашиваешь?
— Говорят, еще несколько лет тому назад она была редкостной красавицей. Старые люди утверждают, что никто не мог с ней сравниться. Мне трудно это понять, но они почему-то считают ее достаточно юной для того, чтобы быть Первой из Тех, Кто Служит Матери. Расскажи мне о ней, Большой Брат. И ответь мне, правда ли то, что они говорят о тебе и Зеландонии?
Джондалар остановился и заглянул в лицо своему брату.
— Сначала скажи, что они говорят обо мне и Зеландонии? — процедил он сквозь зубы.
— Прости… Не надо было мне говорить об этом… Будем считать, что я ни о чем тебя не спрашивал, идет?
Глава 5
Эйла вышла из пещеры и, остановившись на краю каменного карниза, принялась потягиваться и тереть глаза. Солнце только-только взошло; прикрыв глаза рукой, Эйла стала искать взглядом табун. Она провела в пещере всего несколько дней, но подобное начало утра уже стало входить у нее в привычку. Такой обычай делал ее одинокое существование более сносным — в эти минуты она вспоминала о том, что в долине живут, кроме нее, и другие живые существа.