по себе, а тут еще потерял все, что было для меня важно в жизни.
Я держу его за руку, не смея дрогнуть и гадая, как за винно-сырным фуршетом я не углядела, что человек, теперь сидящий рядом со мной и названный моим мужем, омут неведомых страстей, настоящая эмоциональная бомба замедленного действия.
Сэм вздыхает еще раз.
– Что было, то прошло. Даже памяти не осталось. Мне провели редактуру без щадящих смазанных эффектов – такую, чтобы я натурально начал новую жизнь. – Сэм смотрит на меня. – Тебе это знакомо?
«Знакомо? Что?» – подумала я и сперва запаниковала, а потом поняла, в чем его вопрос.
– Да, у меня была операция на памяти, – медленно отвечаю я. – И даже не одна, как мне кажется. Очень глубокое вмешательство. Мне… – Я запинаюсь. – Мне пришлось читать объяснительную записку от своей прошлой личности. – Вот только было ли в той записке хоть слово правды, или прежнее «я» сплело красивый узор из лжи для кого-то, кем оно собиралось стать – по сути, еще незнакомого? – У меня вроде были с кем-то длительные отношения. Трое партнеров, шестеро детей, длились более гигасекунды. – Я содрогаюсь, обдумывая то, что хочу сказать следом. – Я не помню их лиц. Ни у кого.
Я вообще ничего не помню. С таким же успехом это могло случиться с кем-то другим – только и оставалось, что верить посланию от себя к себе на слово. Закончилось все более четырех гигасекунд назад – век и его пятая доля. Сразу после этого у меня был первый сброс памяти, а недавно – еще один, гораздо более точный. Более тридцати лет эти три партнера и шестеро детей были для меня всем, а теперь – лишь подробность моей жизни, сухие факты, сфабрикованная для шпиона безвестного режима полевая легенда.
Сэм наконец отвечает на мое рукосжатие.
– Амнезией я избавил себя от сильных страданий, – говорит он. – Но потом оказалось, что я поспешил. Мне это не требовалось. Боль и страдания – стимул, сигнал к тому, что организм должен предпринять какие-то меры, верно? Я имею в виду хроническую боль – не сиюминутную. Мои эмоциональные страдания как раз хроническими и являлись. С ними нужно было как-то разобраться, а не закрывать на всё глаза. Когда их для меня заглушили, я столкнулся с ужасной пустотой. Чувствовал себя так, будто я – не вполне человек. Кроме того, лишился уверенности в том, кто я такой.
Я глажу Сэма по руке.
– Диссоциативное расстройство? – спрашиваю я. – Или что-то посерьезнее?
– Посерьезнее. – Я слышу растерянность в его голосе. – Пустота так давила, что я… совершил ошибку. Снова влюбился. Слишком рано, но в личность заметную, блестящую, остроумную… и, боюсь, абсолютно чокнутую. Мы заговорили об этом эксперименте в очень сложный для меня период. Мне хотелось тогда выяснить – я реально влюбился или просто обманывал себя. Мы обсудили эксперимент, и не думаю, что были в восторге от этой идеи. Но для меня в итоге дело приняло наисерьезнейший оборот: я зарегистрировался, застраховался и очнулся здесь. – Сэм несчастно смотрит на меня. – Я совершил ошибку.
– Какую? – Я смотрю на него, не зная, чем помочь.
– Дело не в неприятии половых отношений, – виновато говорит он. – Просто у меня уже есть человек, которого я люблю. И я не увижу его, пока… – Сэм качает головой. – Так, ладно. Наверняка ты уже решила, что я – стопроцентный дебил.
– Неправда. – Я думаю о том, как спасти Касс от рук говнюка, что запер ее у себя дома. – Никакой ты не дебил. – Я наклоняюсь и дружески целую его в щеку. Сэм вздрагивает, но не пытается меня оттолкнуть. – Но жаль, конечно, что мы оба попали впросак.
– А мне-то как жаль, – серьезно вторит он.
Я обнимаю его на мгновение, потому что слова кажутся лишними. А потом я чувствую дискомфорт оттого, что его тело слишком близко к моему, встаю и иду обратно в гараж. Еще светло, и у меня в голове есть несколько идей, над которыми я хотела бы поработать. Если при спасении Касс из лап Майка последний окажет сопротивление, мне понадобится кое-какое оборудование.
* * *
В понедельник Сэм идет на работу. И на следующий день, и через два дня – каждый день, кроме воскресенья. Его учат на консультанта по правовым вопросам, что звучит интереснее, чем есть на самом деле, хотя он знакомится с законами и обычаями древних – некоторые большие юридические базы данных пережили темные века практически без последствий, и городской управе приходится обрабатывать множество документов. Один из побочных эффектов работы – обязанность носить одни и те же темные костюмы каждый день, за исключением дома, где дозволены джинсы и рубашки с открытым воротом.
Я начинаю привыкать к тому, что он уходит почти каждый день, и к рутине. Утром встаю и делаю кофе для нас обоих. Затем Сэм идет на работу, а я спускаюсь в подвал и тренирую тело до тех пор, покуда не покроюсь по́том, до звона в мышцах. Потом пью еще кофе, выхожу на улицу и несколько раз пробегаю всю дорогу между двумя тоннелями – сначала делаю шесть длин, полкилометра, а после вторника иду на увеличение норматива. Когда начинаю шататься от изнеможения – возвращаюсь домой, принимаю душ, выпиваю еще одну чашку кофе и либо надеваю что-нибудь приличное, если еду в центр города, либо что-то неприличное, если собираюсь работать в гараже.
Попутно вскрываются все новые невзгоды. Примерно через две недели после проживания я просыпаюсь среди ночи от неприятной судороги в животе. На следующее утро с отвращением обнаруживаю, что истекаю кровью. Я, конечно, знаю о менструации, но никогда бы не подумала, что компашка Юрдон—Фиоре—Хант настолько двинутая, что и это явление станет реконструировать. Большинство самок млекопитающих просто реабсорбируют свою слизистую оболочку, так почему в темный век должно быть иначе? Я подмываюсь несколько раз и обнаруживаю, что с меня все равно капает. Дело – дряннее некуда; в какой-то момент мне это надоедает, и я звоню Энджи – спросить, можно ли с этим что-нибудь сделать. Энджи рекомендует мне сходить в аптеку и поискать средства гигиены для женщин.
Провизию я беру в магазинах в центре города. Хожу туда пару раз в неделю. Еду́ поставляют в предварительно упакованных контейнерах или в виде сырых, требующих готовки ингредиентов, но я – паршивый повар и медленно учусь, поэтому стараюсь избегать товаров второго типа. На этой неделе я очень тороплюсь с распорядком, потому что «меры гигиены» означают, что в аптеке следует купить прокладки, которые нужно носить вместе с нижним бельем. Отвратительная хрень. Что они с нами дальше сделают – дустом посыплют? Стиснув зубы, решаю прикупить побольше нижнего белья – и обезболивающее, поставляемое в форме маленьких дисков с горьким вкусом. Их нужно глотать, и они не особо хорошо действуют.