Читать интересную книгу Полутораглазый стрелец - Бенедикт Лифшиц

Шли за свободу смело в бой.

Когда приспешник преступленья

Жизнь молодую пресекал,

Сын за отца - ему в отмщенье -

Над трупом павшего вставал.

Женский хор

Но прежде чем вложить мечи свои в ножны,

Клянемся все, что зло вы истребить должны!

Мужчины и Женщины

Так будьте, воины, смелее!

Молитесь, девушки, нежней!

Отдайте, матери, скорее

Для дела славы сыновей!

Вы, старики, рукой дрожащей

Не в силах приподнять копье -

Так шлите юности кипящей

Благословение свое!

Хор

Но прежде чем вложить мечи свои в ножны,

Клянемся все, что зло мы истребить должны!

182. ВЗЯТИЕ ТУЛОНА

10 нивоза II года Республики

(30 декабря 1793 г.)

ГИМН

Опять французским став, Тулон

На пленную волну отныне не взирает

С высот своей скалы, освобожденный, он

Вслед Альбиону угрожает.

187

Огни, которые зажгла врагов орда,

Обрушились на них самих, как сонмы фурий;

Морей тираны, их суда

Теперь преследуемы бурей.

Великого народа злой

Соперник обречен на неуспех заране;

Героями всегда идут французы в бой,

Преступниками - англичане.

Но власть, царящая извечно в небесах,

Под покровительство берет судьбу народа,

И самовластие во прах

Стремится обратить природа.

Твои, о Англия, суда,

Окровавленные под Генуей суровой,

Французскую волну грязнили, навсегда

Суля нам рабские оковы.

А наши, Плимуту неся свободы весть,

Утешат весь Ламанш, разбойником плененный,

Чтоб знамя вольности вознесть

Над Темзой мрачною и сонной.

Напрасно мните вы и впредь,

Цари, священники, наемные солдаты,

Свой самовластный скиптр над морем простереть

Ценой коварства или злата.

Полмира восстает: на нас теперь лежит

Забота вновь обресть народов клад бесценный;

Длань новых римлян сокрушит

Зубцы второго Карфагена.

Восстань, чело свое покрой

Вновь, океана дочь, и лавром и цветами,

Брега Италии и Франции омой

Своими нежными водами,

Неси сокровища на ласковой груди

Из Адриатики, из дальней Византии,

И в наши гавани введи

Обилия дары благие.

Мы торжествующий народ,

Французы, жребий наш вершит судьбу вселенной:

Не солнце ль новое над всей землей встает,

Плодотворящее бессменно?

188

Все сущее с мольбой его взыскует благ -

Светила, чьих лучей зиждительное пламя

Земным тиранам - злейший враг,

Народам - пища, свет и знамя.

183. ГИМН ВЕРХОВНОМУ СУЩЕСТВУ

(1794 г.)

Источник истины, кого не чтит хулитель,

Свободы божество и естества отец,

Всего живущего извечный покровитель,

Его хранитель и творец -

Никем не созданный и всем необходимый,

Зиждитель доблестный, законности оплот,

Враг самовластия, вовек неколебимый,

Французы ждут твоих щедрот.

Ты сушу утвердил над зыбкими морями,

Ты правишь молнией и ветры всюду шлешь,

Ты, солнцу сообщив живительное пламя,

Всем смертным пищу подаешь.

Ночная странница заоблачным туманом

Безмолвной поступью идет наперерез:

Ты указал ей путь, и звездным караваном

Равнину населил небес.

Повсюду твой алтарь мы зрим нерукотворный:

В селеньях, в городах, в пещерах дикарей,

В долине низменной и на вершине горной,

И в небе и на дне морей.

Но есть алтарь иной, - твоя святых святая, -

Над эмпиреями тобой взнесенный храм:

Не в сердце ль праведном сам бог живет, вдыхая

Его чистейший фимиам?

В очах у воина, бесстрашия и гнева

Исполненных, твое величие сквозит;

Во взор опущенный неискушенной девы

Ты заложил прелестный стыд.

189

На старческом челе премудрости высокой, -

Твоей премудрости, - след ясно различим;

Осиротевшее дитя не одиноко

Под взглядом отческим твоим.

Ты взращиваешь там, в земли горячих недрах,

Чудесное зерно грядущего плода.

Ты посылаешь ей дождей напиток щедрых

И благостные холода.

Когда же глас весны волшебным наважденьем,

Разлитым в воздухе, воспламеняет кровь,

Все то, что создал ты, - предавшись наслажденьям,

Себя воспроизводит вновь.

От сенских берегов до вод Гипербореев

Природу облачив в слепительный убор,

Несчетные дары своим сынам рассеяв,

Ты внемлешь их умильный хор.

И солнца и миры, путь соблюдая верный,

Простерты пред тобой, твои лишь чудеса

Поют на все лады, гармонией безмерной

Преисполняя небеса.

Под сенью царственной ты в страх приводишь власти,

Но скорбь врачуешь ты под кровлями лачуг;

Гроза преступника, не ты ль во дни несчастий

Защита и последний друг?

Тиранам и рабам ничто твоя опека:

Что добродетель им и равенства завет?

Ты лишь свободного сподобил человека

Нести в душе бессмертья свет.

190

ОГЮСТ БАРБЬЕ

184-185. ДЕВЯНОСТО ТРЕТИЙ ГОД

1

Во дни, когда корабль столетний государства,

Не в силах одолеть слепых зыбей коварство,

Без мачт и парусов, во всю свою длину

В сплошных пробоинах, средь грозного простора,

Готовился пойти под шквалами террора

С новорожденною свободою ко дну,

Вся свора королей, с волн не спуская взгляда,

О том лишь думала, чтоб страшная громада,

Столкнувшись с берегом, не свергла тронов их,

И, шумно радуясь возможности добычи,

Накинулась, в одном объединившись кличе,

На остов, гибнущий среди пучин морских.

Но, весь истерзанный неистовством стихии,

Свой корпус выпрямив и не склоняя выи,

Геройским пламенем ощерил он борта

И на расширенном уже явил плацдарме

Европе мощь своих четырнадцати армий,

Заставив хищников вернуться на места.

2

О год чудовищный, о девяносто третий

Величественный год! Сокройся в глубь столетий,

Кровавой славою увенчанная тень:

Мы, карлики, отцов бессмертных недостойны,

И ты потехою почел бы наши войны,

Когда бы посмотрел на настоящий день.

Ах, твоего у нас священного нет жара,

Ни мужества в сердцах, ни силы для удара,

Ни дружбы пламенной к поверженным врагам,

А если мы порой и чувствуем желанье

Позлобствовать, у нас лишь на три дня дыханья

С грехом хватает пополам.

191

ОГЮСТ-МАРСЕЛЬ БАРТЕЛЕМИ

186. ГОСПОДИНУ ДЕ ЛАМАРТИНУ,

КАНДИДАТУ В ДЕПУТАТЫ

ОТ ТУЛОНА И ДЮНКЕРКА

Я думал: что же, пусть, чувствителен не в меру,

Поэт преследует высокую химеру,

От стогнов городских уходит в мир могил

И там, где акведук образовал аркаду,

В тумане звонкому внимает водопаду

Под сенью ястребиных крыл.

Увы, всю жизнь - одни озера, бездны, выси!

Раз навсегда застыть на книжном фронтисписе,

Закутав тощий стан коричневым плащом,

И взором, лунною исполненным печалью,

Следить за волнами, что льнут к ногам, за далью,

За реющим во мгле орлом!

Какое зрелище! Поэт-самоубийца

Пьет жизни горький яд с бесстрастьем олимпийца,

Улыбкой смерть зовет к себе во цвете лет

И, в добровольное давно уйдя изгнанье,

Подобно Иову, лишь издает стенанья:

«Зачем явился я на свет?»

Как я жалел его! Тая в душе тревогу,

К его убежищу я все искал дорогу,

Желая разделить обол последний с ним,

Сказать ему: «Пойдем, на Ионийском склоне

Ты жажду утолишь божественных гармоний,

Ты будешь жить, как серафим».

Но вскоре все мое сочувствие иссякло:

Я увидал тебя в обличии Геракла;

Ты мчался в тильбюри, забыв про небеса.

В толпе услышал я: «Он едет дипломатом

В Тоскану, но и там, на поприще проклятом,

Он явит миру чудеса».

192

Я понял: нет границ твоим духовным силам!

Ты арифметику сопряг с Езекиилом

И из Сиона в банк летишь, взметая прах.

Держатель векселей, заимодавец хмурый,

Умеет пожинать плоды литературы,

Оставив ястребов в горах.

На чернь презренную, мне ясно, лишь для вида

Обрушиваются твои псалмы Давида,

Что на веленевой бумаге тиснул ты:

Поэт и финансист, ты деньгам знаешь цену

И вексель предъявить просроченный Гослену

Нисходишь с горней высоты.

Чуть в академии освободилось кресло,

Иеремия наш, препоясавши чресла,

Спешит туда, свернув с пророческой стези,

Рукой архангела сгребает не впервые

Чины и ордена, сокровища земные,

Полуистлевшие в грязи.

Я слышал, будто бы, покинув край безбурный,

Ты счастья попытать решил теперь у урны.

Чело твое уже венчает сельдерей;

Ветхозаветную отбросив прочь кифару,

Ты процветание сулишь надолго Вару

Кандидатурою своей.

Приветствую, о брат, твою любовь к отчизне,

Но как поверю я, что ты далек от жизни?

Молчали мы, когда всеобщий наш кумир,

Библейским языком пять лет подряд глаголя,

Обменивал стихи на милости Витроля,

На шитый золотом мундир.