Читать интересную книгу Сто дней во власти безумия. Руандийский геноцид 1994 г. - Иван Кривушин

Карера подхватил тему агентов РПФ, утверждая, что благодаря потоку беженцев для их проникновения сложились весьма благоприятные условия. В то же время Русиндана призвал правительство восстановить в первую очередь военный порядок. Но остальные вновь вернулись к теме опасности, которую представляют беженцы. Бучьибарута потребовал установить контроль над лагерями для перемещенных лиц, «потому что две тысячи человек, собравшись вместе, могут организоваться и напасть на тех, кто остался на холмах». Его поддержал Кайишема, который, ссылаясь на то, что «люди боятся инфильтраций», предложил установить наблюдение за озером Киву. Нтарванда высказал опасение, что «восстановление мира будет трудным делом, поскольку РПФ продолжает атаки». Выслушав мнения префектов, Камбанда предложил для контроля за беженцами создавать блокпосты и принять все меры, чтобы не допустить бегства населения в случае продолжения военных действий. Он согласился установить надзор за озером Киву и заявил, что правительство требует от РПФ «прекращения огня и соблюдения Арушских соглашений, ибо именно он первым их нарушил». Тут же было сообщено присутствовавшим, что префект Бутаре Хабьялимана не признает нового правительства. Префекты же выразили сожаление по поводу «ярости народа, неизбежно обострившейся из-за нападений РПФ». В итоге заседания было принято решение разоружать беженцев и осуществлять надзор за ними, прежде всего с помощью блокпостов, а также ввести оплату для руководителей ячеек. Что касается вопроса о префекте Бутаре, директор кабинета министерства внутренних дел Калликст Калиманзира пообещал составить доклад о его связях с РПФ.

Таким образом, главной темой на заседании оказался вопрос о беженцах, прежде всего тутси[461]. Насилие первых дней после гибели президента привело к тому, что именно они были вынуждены оставлять свои дома. Противопоставляя беженцев и «тех, кто остается на холмах», участники заседания в действительности противопоставляли тутси и хуту в том смысле, что первые представляют опасность для вторых. Этот мотив сплетался с опасениями по поводу возможного «проникновения» агентов РПФ. Стремление представить Хабьялиману, единственного тутси среди префектов, как «врага» усиливало разделение на «своих» и «чужих» по псевдоэтнической линии. Показательно, что принятые решения касались только мер контроля за беженцами, создания блокпостов, сыгравших столь трагическую роль в охоте на тутси, и финансовой поддержки местных функционеров, которые должны были реализовывать эти меры. В то же время пожелания по поводу прекращения насилия, в той или иной форме высказанные префектами Кибунго и Гиконгоро, были по сути дела проигнорированы. То есть позиция правительства оказалась весьма двусмысленной: оно не транслировало региональным руководителям ни своего намерения организовать общенациональный геноцид тутси, ни своей решимости противостоять ему. Однако при этом правительство постаралось обеспечить материально-технические условия для его осуществления (блокпосты, оплата руководителям ячеек) и способствовало усилению истерии по поводу деятельности агентов РПФ среди беженцев.

Показательна реакция на итоги совещания тех префектов, которые до этого времени не были сторонниками массовой резни или проявляли определенные колебания: в отношениях со своими подчиненными они использовали тот же метод коммуникации, что и правительство. Так, префект Гиконгоро Бучьибарута по возвращении из Кигали провел 13 апреля совещание с супрефектами и бургомистрами по вопросу безопасности. Те сообщили ему о положении на подчиненных им территориях, в том числе и о количестве жертв насилия и погромов, однако префект не дал им никаких указаний, предлагая, таким образом, самостоятельно решать эту проблему. Административная вертикаль в условиях нарастания геноцида как таковая фактически переставала действовать: одни администраторы активно вовлекались в резню, другие становились ее участникам из страха потерять свой пост и свою жизни, третьи, как Бучьибарута, старались оставаться нейтральными, четвертые пытались оказать нарастающей волне убийств хоть какое-то сопротивление. С расширением масштабов геноцида деградирующая институционализированная система управления замещалась иными, неформальными структурами, обретавшими все больше реальной власти. Вот свидетельство одного бургомистра: «Супрефект, который был моим непосредственным начальником и которому я посылал сообщения, ничего не делал. Командующий жандармерии в Гиконгоро, который нес ответственность за безопасность, ничего не делал. В итоге система, которой я подчинялся, ничего не делала, чтобы помочь мне»[462].

Совещание правительства с префектами развязало руки тем провинциальным функционерам, которые являлись сторонниками «окончательного решения». Уже 11 апреля состоялась встреча бургомистров коммун префектуры Кибунго с полковником Пьером Селестэном Рвагафилитой, который выделил каждому из них для борьбы с «врагом» определенное число ящиков с гранатами, мачете и другим холодным оружием[463]. Именно теперь геноцид начинает обретать черты общенационального: он охватывает всю страну, тогда как зоны относительного спокойствия сокращаются, как шагреневая кожа, и превращаются в отдельные анклавы. Наступает новая фаза – фаза массового геноцида в провинции.

14 апреля его ареной стала префектура Гиконгоро. К этому дню тысячи беженцев укрылись в различных церковных центрах: в приходах Кибехо на юго-востоке, Чьяника на востоке и Кадуха на севере префектуры, а также в Техническом училище в Мурамби (коммуна Ньямагабо). Первыми жертвами массовой резни оказались беженцы, собравшиеся в католическом приходе городка Кибехо коммуны Мубуга[464]; уже к вечеру 11 апреля их число достигло 30 тыс.; 2,5 тыс. женщин и детей укрылись в церкви. Главными организаторами резни стали супрефект Бинига, местный бургомистр Шарль Ньилиданди (НРДДР) и бургомистры соседних коммун Мудасомва, Рвамико и Ньямагабе. Руководитель прихода аббат Жан-Пьер Нгога, интеллектуал тутси, отказался сотрудничать с Бинигой и делал все возможное, чтобы помочь беженцам: он находил для них пищу, утешал и призывал к обороне. Ненависть к аббату, «возможно, стала одной из причин, по которой Бинига сделал Кибехо первым объектом геноцида <в Гиконгоро>». 11 апреля Бинига поставил около прихода шестерых жандармов с приказом не выпускать из него тутси и, пообещав последним защиту со стороны властей, конфисковал все имевшееся у них традиционное оружие. В тот же день вечером и два следующих дня местные милиционеры атаковали приход, но беженцы, используя камни, кирпичи и черепицу, отбивали нападение за нападением. 13 апреля в приход приехал Бинига, вновь пообещав тутси безопасность, поскольку опасался, что те рассеются в разных направлениях. Утром 14 апреля он вновь вернулся туда, на этот раз в сопровождении трех грузовиков с солдатами, интерахамве из соседних коммун и даже священниками и учителями, вооруженными гранатами, ружьями, мачете и палками с гвоздями. Около 11:00 началась резня, которую возглавили Бинига и аббат Тадде Русингизандекве. Первыми шли солдаты, стрелявшие по беженцам и проложившие остальным путь к церкви; затем в действие вступили интерахамве и простые крестьяне, вооруженные холодным оружием. Гранаты и оружейный огонь быстро подавили попытки тутси оказать сопротивление. Аббат Русингизандекве приказал проломить дверь церкви[465], убийцы ворвались внутрь и набросились на безоружных людей. Одна из уцелевших вспоминает общее чувство обреченности и отчаяния: «Мы предпочитали бежать под пули, которые лились дождем… чем попасть под удары мачете в церкви».

Резня прекратилась только с наступлением темноты. К тому времени в живых осталось около 2,5 тыс. беженцев, многие из которых были ранены. Вечером Нгога собрал уцелевших и посоветовал им немедленно покинуть Кибехо. Часть тутси последовала его совету, но другие остались, прежде всего раненые. На следующее утро около 7:00 Бинига вновь прибыл к приходу с солдатами и интерахамве. Беженцы заперли двери церкви, но убийцы подожгли их, а затем ворвались внутрь и перебили оставшихся в живых. Согласно отчету самого Биниги на совещании супрефектов и бургомистров префектуры Гиконгоро 26 апреля, жертвами резни стали 17,5 тыс. тутси[466].

Дальнейшая история массовых убийств тутси в Гиконгоро показывает нам, как в условиях геноцида трансформировалась система местной власти и как рождалась новая конфигурация властных отношений. Политические функционеры, пытавшиеся сопротивляться геноциду или оставаться в стороне от него, отстранялись от власти или игнорировались. Так случилось с бургомистром Мусебейи Хигиро, который до конца пытался защищать тутси, но вскоре усилиями отставного подполковника Алоиса Симбы, главы префектурального отделения НРДДД и бывшего депутата парламента (1989–1993 гг.), и учителя Жана-Кризостома Ндизихиве, лидера экстремистов в коммуне, оказался в полной изоляции. Его перестали приглашать на совещания в столицу префектуры, четверо находившихся в его распоряжении коммунальных полицейских были отозваны. Он стал объектом постоянных оскорблений и угроз и наконец в конце мая был смещен под предлогом симпатий к РПФ и злоупотребления служебным положением. На его место был назначен его главный оппонент Ндизихиве[467]. Префекта Бучьибаруту и майора жандармерии Бизимунгу оттеснили на задний план их подчиненные, супрефекты Бинига и Жозеф Нтегейинтвали и жандармский капитан Фостэн Себухура; все – сторонники геноцида. Когда Бизимунгу попытался в конце апреля призвать Себухуру к порядку, между ними вспыхнул конфликт, который в начале мая завершился отставкой Бизимунгу. В результате Бинига, Нтегейинтвали и Себурура вместе с подполковником Симбой стали ведущими политическими фигурами на уровне префектуры, и именно они оказались главными вдохновителями массовой резни тутси 21 апреля в Техническом училище Мурамби (Бинига и Себухура), где было убито около 45 тыс.[468], в приходе Чьяника в коммуне Карама (Нтегейинтвали), где погибло более 10 тыс.[469], и приходе Кадуха (Симба и местный бургомистр Огюстэн Гашуги), где были уничтожены почти 20 тыс. человек[470].