невесомая.
Я впервые пожалела, что ни в один свой текст не ввела её вот такую – хрупкую, юную. С её смехом, её темпераментом и её тайной. В этот роман с маньяком, увы, уже не ввести. Но я смотрела на неё, любовалась и пыталась запомнить все движения, взмахи тонких рук, поворот головы, неуловимый полёт, который всегда меня в ней завораживал. И сейчас мне хотелось лишь одного: запомнить эти невесомые мгновения, чтобы повторить их в книге. Да, наверное, так будет двигаться Катерина. Только когда? «До» или «после»?
– О чём задумался, соавтор? – прищурилась Белка, и взгляд её ещё больше позеленел.
– У нас концовки нет, Бэлл.
– Не беда. Ты придумай что-нибудь, ты же умная.
– Здесь не ум нужен, а чутьё.
Я хотела сказать «и сердце».
– Давай так. Набросай хоть что-нибудь, обсудим. Если мне понравится, на том, какгрицца, и сойдёмся.
Она подмигнула и удалилась на кухню. Потом появилась снова, держа в руках йогурт и слизывая его языком прямо из стаканчика:
– Мань, мне уехать надо. До конца недели. К родне. Прямо сердце разрывается, как тебя одну оставить.
– Да что со мной произойдёт-то? Не маленькая.
– Обещай писать каждый день хотя бы по полстранички.
Я заметила, что Белка немного взволнована.
– Что случилось?
– Ничего. Не беспокойся.
– С родителями что-то?
– Нет, нет. Всё хорошо.
Она замолчала, и меня больно уколол тот факт, что она не собиралась мне рассказывать дальше.
– Может, поедем вместе? Я смогу отпроситься на работе. Моя Марианна, конечно, покривит губки, но я скажу, мол, форс-мажор.
– Нет, Мань. Глупости. У тебя новая работа. И текст. Я на несколько дней всего.
Белка повернулась на пятках и удалилась.
У меня неприятно защекотало в горле. За два года нашего знакомства мы не расставались с Белкой больше, чем на сутки. Даже когда она ездила в Сланцы, то возвращалась наутро и долго висла на мне, проклиная дорогу, невозможность поговорить толком (телефон не в счёт). А сейчас она даже не сказала мне, зачем едет, да ещё так надолго. Вероятно, это был способ наказать меня – наказать за всё, что нанесло ей обиду за прошедшие недели: за Лёшку, за тексты… Господи, а ещё-то за что?
Я открыла дверь в кухню.
– Не расскажешь мне, куда едешь?
– Ой, Мань, да куда-куда! В Сланцы. Матери там надо помочь кое с чем. Я на выходные с захватом пятницы и понедельника.
– Ну, на выходные и я с тобой могла бы.
Белка холодно посмотрела на меня.
– Не, сиди-пиши. Чего тебе таскаться? Пиши, Манька, пиши!
Навязываться больше желания не было. Я понимала, что трещина между нами не придумана, она реальная, шершавая, пусть и едва заметная.
Белка отсутствовала почти четверо суток. Я скучала по ней, но звонить не решалась: пусть разгребает свои дела, ей сейчас не до меня. Приедет – а я возьму и порадую её отличной новой главой. Но всё, что я набрасывала, в итоге сжиралось Ctrl+Alt+Del. Безжалостно и беспощадно. Я решила поступить самым, на мой взгляд, правильным образом: не писать несколько дней, дать тексту вызреть, настояться, и потом опять засесть за главу. Но четыре дня тишины и «безбеличья» пролетели мгновенно, а ничего путного с рукописью не выходило. Белка вернулась, уставшая и бледная, и даже не спросила меня про текст – завалилась спать.
Вновь и вновь я возвращалась к эротической сцене, и чем больше я её крутила, тем больше оставалась ею недовольна. Я перечитала заново и стёрла её. Настроение было паршивым. За окном вызревала поздняя весна, душноватая в своих черёмуховых сумерках, и невероятно хотелось срисовать хоть чуть-чуть эротики из собственного – желательно, свежего – опыта, но срисовывать было не с чего. Я открыла «Фейсбук», страничку Мирона.
В сотый, тысячный раз просматривая его фотографии, я задавала себе один и тот же вопрос: как это – быть с ним? Я выуживала взглядом кадры, где видны его руки, и представляла, как его ладони касаются моих голых плеч. От таких мыслей кожа становилась обжигающей, хотелось сбросить её, как сбрасывают змеи. Я осторожно стянула с себя футболку и дотронулась до живота. Мурашки сразу спровоцировали мелкую судорогу, а мозг нарисовал точечками, как на картинах Синьяка, очертания рук Мирона. Представить, что это его пальцы, а не мои, оказалось чересчур легко. Я удивлялась самой себе – насколько я смела́ в своих желаниях. И лишь мысль о том, что может внезапно, без стука, войти Белка, останавливала меня от продолжения самых сокровенных движений.
И только стоило подумать о Белке, как она загромыхала посудой на кухне. Я взглянула на часы: десять вечера. Натянув футболку, я снова нырнула в «Фейсбук».
До смерти захотелось посмотреть на ту, кого он, возможно, сейчас ласкает. Ведь представление о том, что у Мирона не было женщины, казалось утопичным. Я открыла список его друзей. Где-то среди них, наверное, притаилась та счастливица. Скользя по лицам, пухленьким губам, бровям, ресницам, подбородкам с ямочками, я не обнаружила никого, кто, на вкус моей разгорячённой фантазии, мог бы составить ему достойную пару. Вот несколько красоток с новогодних тусовок, вот ещё девы с внешностью кинозвёзд. Юные и зрелые, их оказалось слишком много. Были, впрочем, загадочные профили с непонятной картинкой на аватарке. Например, одна постоянно постила на стене Мирона аудиозаписи его любимого Гайдна. Мол, в подарок, пусть тебе будет хорошо. Миг… и меня захлестнула волна ревности. А что, если это она и есть. Она, его любимая! Другие шлют фотографии себя любимых, а она – музыку. Неспроста…
Аккаунт закрытый, посмотреть нельзя. Имени тоже нет. Ник – Парашютистка. Я попыталась представить, как она может выглядеть. Мне сразу почудилась нестандартная девушка – без надутых губищ и ресниц-опахал. Она должна быть особенная. Какая-нибудь ярко-рыжая или, наоборот, лысая с татушкой на черепе. Я лихорадочно сканировала его стену, пытаясь найти комментарии Парашютистки к постам Мирона, просмотрела за несколько предыдущих лет, но не нашла ни одного. Что ж, впрочем, может, она была как я: тоже у него в друзьях, но общения нет, как и у меня. Эта мысль немного припудривала мою глупую ревность, но была всё же идиотско-абсурдной. Классическая музыка! Это не просто так.
Мне захотелось вновь написать Мирону что-нибудь: ерунду, легковесную чушь, хоть одно словечко. Я с трудом сдерживала себя, снова и снова представляя, как бы он удивился. Это всё равно, что на вечеринке первой пригласить парня потанцевать. Страшно.
А вот мама другая. С моим отцом они познакомились именно так: на дискотеке. И