в тюрьму посадят.
Филька шумно выдыхает и отпускает ветку, которую пытался сломать. Зеленый хвост стланика пружинисто взмывает в небо. Яна смотрит на него как завороженная. Краем глаза она видит, что раненый мальчик снова начинает расплываться. Что-то ужасно клокочет в его горле. Ребра поднимаются и опускаются, как крылья. Ольга прижимает промокшую насквозь повязку, и черная жижа блестит лаковыми лужицами в складках ткани.
– Может, сами его вылечим? – безнадежно спрашивает Филька, и Ольга молча мотает головой.
Кто-то сильно толкает Яну под локоть; из-под руки высовывается любопытный мокрый нос Мухтара. Яна машинально чешет пальцем короткую жесткую шерсть между глазами. Отводит собачью морду ладонью.
– А мы наврем, что ничего не знаем, – говорит она. – Все равно нас никто слушать не будет…
Мысленно она рисует себе дорогу до города – через сопки, по мари, в обход бухты, которую никак не одолеть вброд с носилками. От города до озера можно добраться за полчаса, но обратный путь кажется бесконечным. «Может, он… ну, растворится до того, как мы донесем его, – думает Яна. – Может, все обойдется… само».
Мысль настолько отвратительная, что хочется провалиться сквозь землю. Исчезнуть, как этот незнакомый мальчик. А вот мысль и похуже: они могут просто убежать, бросить его здесь, и никто не узнает. Яну скручивает, как будто кто-то пробил дырку в ее собственном животе. Не в силах это вынести, она вскакивает на ноги и тараторит:
– Давайте делать носилки. Свяжем палки шнурками. Филька, ты вообще дурак, так не сломаешь, – она отпихивает его в сторону и хватается за липкую от смолы ветку. Выкручивает, пытаясь разорвать розовые волокна древесины, измочаленные, но все еще прочные. – Дай ножик! И куртку снимай, у тебя самая большая. И шнурки вытаскивай, и Ольгины тоже! Да быстрее же!
Мухтар, привлеченный суетой, снова подходит поближе. Фыркает в брошенную на песок Филькину куртку. Толкает лбом Ольгу. Она по-прежнему сидит на коленях над мальчиком, наливает в ладонь воду из банки и размазывает ее по белым щекам – мерно, как робот. Толчок собачьей головы сбивает ее, и Ольга, шмыгнув носом, ставит банку на песок. Мухтар берет мальчика зубами за рукав, тихонько тянет, и контуры тела снова начинают дрожать и расплываться. Мальчик почти исчезает. Он – всего лишь прозрачная тень, дрожащая над песком. Ольга отпихивает собаку коленом, визгливо вскрикивает:
– Отцепись, нельзя! – и почти растворившийся мальчик появляется снова. Он даже отчетливей, чем раньше. Как будто наконец протерли запотевшее стекло.
Мухтар отпрыгивает и садится в сторонке, бочком. Старательно отворачивает морду, то и дело скашивая глаза так, что обнажаются голубоватые полоски белков: не передумала? Не подзовет ли?
– Нельзя, – повторяет Ольга, и Мухтар шумно вздыхает.
Филька, высунув кончик языка, сплетает из шнурка замысловатые узлы, прочно связывая крест-накрест две кривые, липкие от смолы ветки. Они то проворачиваются, то подскакивают, Филька чертыхается сквозь зубы. Яна бросает третью, только что отломанную жердь и идет помогать. Полностью сосредотачивается на вертлявых ветках, липкой смоле, шнурочных петлях, из-под которых надо вовремя убрать пальцы. Интересно, а Ольга хочет сбежать? Ей-то ничего не будет, если об их походе узнают. И это не ее папа… Что будет, когда узнают папа и теть Света, Яна попросту не может представить. Там – глухая ватная чернота.
– Получилось.
Голос Ольги такой странный, что Яна с Филькой разом бросают недоделанные носилки. Мальчик открыл глаза и осматривается, приподнявшись на локте. И он совсем не похож на умирающего, который вот-вот исчезнет из этого мира. И даже на раненого не похож. Скорее он выглядит как человек, которого только что разбудили. Мальчик хмурится, запускает руку под повязку и громко скребет ногтями. Яну передергивает от воображаемой боли, но мальчику, похоже, все равно.
– Ты как? – шепотом спрашивает Ольга, глядя на него во все глаза.
– Да вроде ничего, помаленьку, – отвечает мальчик, трет ладонью грудь, размазывая грязь, и опускает закатанную рубаху.
– Ты вроде как помирал, – недоверчиво говорит Филька.
– Ну не помер же!
Филька, покраснев, отступает на шаг.
– И что, совсем не больно? – с испуганным уважением спрашивает Ольга. – Совсем-совсем?
Мальчик качает головой, медленно обводит их взглядом, останавливаясь на каждом. Как училка, которая осматривает класс, выбирая, кого вызвать к доске. Хочется лечь грудью на парту и спрятать глаза в учебнике, чтобы не поймали.
– Ты раненый был, – говорит Яна, чтобы прервать этот пристальный осмотр. – Я бы, наверное, ревела, если бы меня так. Мы тебя хотели в больницу тащить.
– Так вы меня, выходит, спасли.
Мальчик улыбается, и незримая тень ужаса, витающая над пляжиком, наконец-то рассеивается. Одного переднего зуба у мальчика не хватает; глядя на щель во рту, Яна привычно трогает языком резец, совсем недавно выросший на месте молочного, и понимает, что все будет хорошо. Все обошлось.
– Так ты… нормально? – настойчиво спрашивает Ольга. – В тебя же… – Она осекается, бросает быстрый взгляд на Яну. – В общем, у тебя там, ну… дырка в животе. Кровь шла и все такое.
– Чепуха, до свадьбы заживет, – отмахивается мальчик и садится. – А у вас пожрать нет чего? Кушать охота – сил нет, кишка о кишку колотит…
Ольга прыскает от смеха. Филька снова краснеет и лезет в карман брюк. Вытаскивает два леденца в намертво прилипших фантиках.
– Вот, у меня барбариски…
– Конфеты? Хорошо живешь… А сала случайно нету? Нет? Ну ладно, давай конфеты…
Филька протягивает леденцы на вытянутой руке, будто опасается подойти ближе. Смотрит на часы и по-взрослому сжимает губы.
– Ты где живешь? – спрашивает он мальчика. – Хочешь, вместе домой пойдем? Нам пора уже.
– Не, я лучше здесь останусь.
– Как это? Тебя же родители будут искать.
– Не будут. Сирота я.
Яна ежится от неловкости: она ненавидит, когда ее так называют, а этот мальчик так легко говорит сам о себе. Может, это потому, что она не настоящая сирота, у нее есть папа, а у этого мальчика, наверное, нет вообще никого. Папа говорит, что таких отдают в детдом (и Яну бы тоже отдали, если бы он не взял ее к себе). Понятно, почему мальчик не хочет идти в город. Его там, наверное, милиция поймает…
– Что, прямо ночевать здесь будешь? – восхищенно спрашивает Ольга.
– А что? Чай не зима. Только вот голодно… Вот если бы вы завтра пришли, хавки принесли какой-нибудь…
– Конечно, придем, – быстро отвечает Ольга. Ее глаза горят от восторга. «Тили-тили-тесто», – буркает Филька себе под нос, но его слышит только Яна.
– Побожись, – требует мальчик.
– Вот еще, божиться плохо, мне баба Нина говорила, что это грех, – упирается Ольга, а Яна спрашивает:
– Как это?
– Скажи: «Ей-богу, приду».