— Для пешехода побольше трёхсот.
— Можно рискнуть пешком с котомкой, — и он вопросительно взглянул на Улукиткана. — Так, пожалуй, надёжнее будет. Как думаешь?
— Советоваться надо. Один голова — голова, два голова — ещё лучше. Человек должен друг другу в беде помогать.
До темноты все мы были заняты поисками паука-крестовика и, конечно, безуспешно. Тем сильнее росло беспокойство за судьбу подразделения Макаровой. Да и вечером ничего утешительного не принесло радио. Так и уснули без надежды на успех.
Утром меня разбудил Геннадий.
— Пашка-то ваш отличился, дьяволёнок, читайте, — сказал он, подавая мне журнал.
— «Молния… Час назад Пашка доставил из тайги паутину. Самолёт готов. При наличии в вашем районе благоприятных условий может вылететь. Обяжите начальников северных партий давать через каждый час погоду. Разрешите отправить Королёва ваше распоряжение. Плоткин».
У всех повеселели лица. Василий Николаевич выглядывает из палатки, вертит по сторонам головой.
— Горы в облаках. Как думаешь, Улукиткан, без ветра не прояснит? — спрашивает он.
Тот тоже выглянул, пощупал тёплыми руками землю, насторожил слух.
— Однако, сам бог не знает, что будет в такой день. Может дождь упасть, может появиться солнце — примет никаких нет.
— Соедини меня со штабом по микрофону, — прошу я Геннадия.
Через пять минут я говорил с Плоткиным.
— Здравствуйте, Рафаил Маркович! Расскажите, что за паутину привёз Пашка, сколько? Хорошо бы поподробнее.
— Паутину привезли всем семейством: дед Гурьяныч, бабушка, Пашка. Всего три кокона. «Куда это вы столько? — говорю им. — Ведь нам нужно паутины всего лишь с четверть метра, а тут на тысячу инструментов хватит». — «Это ещё не всё» — и дед с Пашкой стали вытаскивать из карманов спичечные коробки с пауками. Дед показывал мне пауков, пойманных в заброшенном зимовье, в дупле старой сосны. Есть даже зимовавшие под стогом сена. Гурьяныч боялся, что не все они одинаковую паутину прядут, вот и рассадил их по коробкам. А всё это дела Пашки. Старик доволен им, прыткий, говорит, он у нас, на все руки! Ружьишком бы ему пора обзавестись, да никак деньжонок не накопим. Что же делать с пауками? Их одиннадцать, все крестовики.
— Один кокон отправьте Макаровой, остальные оставьте в штабе, — отвечаю я. — Пауков отпустите на волю, но Пашке скажите, что всех отослали в тайгу. Не следует разочаровывать парнишку. Выдайте ему триста рублей через дедушку, в приказе объявите благодарность. От всех нас передайте Пашке спасибо, молодец, выручил! Сейчас запросим соседние станции о состоянии погоды, сообщим вам. У нас низкая облачность, горы закрыты.
Связываемся с партиями Сипотенко и Лемеша. На участке Макаровой лежит плотный туман, моросит дождь. Всё идёт не так, как надо: то беспокоились, что не найдём паутины, а теперь нет уверенности, что дождёмся лётной погоды.
— Вот и получается: хвост вытащишь — нос завязнет; нос вытащишь — хвост завязнет, а дело ни с места! — грустно говорит Василий Николаевич.
Я радировал Плоткину: «Погоды нет. Машину держите в полной готовности. Северные радиостанции дежурят весь день. Вам держать с нами связь через каждые тридцать минут. Если полёт состоится, вышлите газеты, письма нам и подразделению Пугачёва, лётчик сбросит их на обратном пути, если хватит у него бензина. Наш лагерь недалеко от маршрута самолёта и будет обозначен большим дымным костром».
Лемешу радировал обеспечить посадку самолёта, подвезти к площадке бензин.
В два часа пошёл дождь. Затух костёр. Крепко уснули собаки. Погода окончательно испортилась, пришлось отпустить радистов и отложить полёт до утра.
К вечеру потянул холодный низовик. Всполошилась чутко дремавшая тайга.
— Хуже всего ожидать или догонять, — говорит Василий Николаевич.
— К ночи ветер хорошо; в лесу много шума — тоже не плохо, — говорит Улукиткан.
— К погоде, что ли? — спросил я, посмотрев в дальний угол палатки, где сидит старик за починкой олочей.
Он приподнял маленькую голову, помигал глазами от света и почесал бок.
— Когда ухо слышит шаги зверя, по ним можно догадаться, кто идёт: сохатый или медведь. Если глаза смотрят на тучу, они должны знать, что не из каждой падает дождь.
В двадцать два часа Плоткин вызвал меня к микрофону.
— Синоптик обещает на завтра лётный день, — сказал он. — С севера на запад идёт антициклон. Прошу дать сводку погоды к шести утра.
— С Пашкой рассчитались?
— Ещё утром. Обрадовался, ведь это его первый заработок. Деньги получила сама бабушка. Приятная старушка и, как видно, строгих правил. Старику дала три рубля, Пашке несколько монет и уехала сама в зимовье. А дедушка Гурьяныч с Пашкой вышли на улицу, уселись на скамеечке и, как сиротки, долго сидели молча. Видно, старушка расстроила их планы, не так распределила заработок. Вечером дедушка зашёл ко мне на квартиру, говорит, что они с внуком были за ружьё, а старушка как оглохла, повернула деньги на одёжину. Конечно, тоже нужно. Спрашивал, нет ли у нас старенького дробовика, хотя бы ствол. Говорит, парнишка пристрастился к охоте, а стрелять не из чего.
— Если на складе найдёте что-нибудь подходящее из старых одностволок, выдайте ему, — сказал я. — Только, прошу вас, не балуйте Пашку, чтобы он не бросил школу, да и дедушка пусть будет с ним построже.
В полночь к нам в ущелье заглянула луна. Небо украсили редкие звёзды. Тучи ушли к горизонту. Замер, не шелохнётся старый лес. Но в эту пору весеннего обновления невольно ощущаешь его дыхание, чувствуешь, как он свежеет весь и пробуждается от долгого зимнего сна. Хорошо сейчас в тайге!
В десять часов самолёт поднялся в воздух. Пилот Шувалов вёл его к Становому, затем стал обходить высокую часть хребта с востока. На борту находился необыкновенный груз — паутиновый кокон весом менее грамма. Мы все дежурили у костра. Столб дыма, поднявшись над ущельем, должен быть виден далеко. Небо, всполоснутое дождём, ярко голубело. Гольцы с одной стороны политы ярким светом солнца, с другой — покрыты тенью, и от этого заметнее выделяются и изломы и линии отрогов.
Но вот у дальнего горизонта появляется точка не то коршун, не то самолёт — не различишь. До слуха долетает гул мотора.
Машина обходит нас далеко стороною, поворачивает на восток и исчезает в далёкой синеве неба. Мы с Геннадием усаживаемся за аппарат.
— Рулф… Рулф… Я Пост… Я Пост… — вызывает радист Макарову. — Как слышите меня, отвечайте!
— Я Рулф… Я Рулф… Слышу хорошо, что есть у вас, давайте. Приём.
— Кедровка пролетела хребет, идёт к вам. Больше дыма, иначе не найдёт— Расставьте по гольцу людей как можно шире для приёма груза.
— Понятно, всё сделано, ждём.
Проходит более часа. Мы дежурим у микрофона.
— Видим кедровку, — вдруг врывается в трубку знакомый голос радиста. — Разворачивается над нами. Выбросила полотнище чёрной материи, вероятно, с паутиной. Уходит обратно.
— Передавайте кедровке спасибо, выручила, — доносится звучный голос Макаровой.
— Кажется, всё, — сказал облегчённо Геннадий, снимая наушники и выпрямляя спину, словно после тяжёлой ноши.
— Братцы, за топоры, надо же действительно поблагодарить Шувалова, — кричит Василий Николаевич, выскакивая из палатки и увлекая всех за собою.
А вокруг теплынь. Ликует жизнь. Высоко над нами дует медленный ветер. Океанским прибоем шумят вершины старых деревьев. Много солнца и света. Небо после ненастья кажется прохладным.
Самолёт вынырнул из-за ближнего гольца и внезапно оказался над нами. Люди бросают вверх шапки, кричат, но гул мотора глушит их голоса.
На галечной косе, рядом с палатками, Василий Николаевич с товарищами сделали крупную надпись из еловых веток: «От всех спасибо! Слава комсомолу!»
Лётчик сбрасывает пакет с письмами, газетами, качает крылом, и машина уходит на юг.
Геннадий снова у аппарата.
— Кедровка прошла нас, обеспечьте посадку, — кричит он в микрофон радисту Лемеша и тут же начинает принимать радиограмму.
По его лицу догадываюсь: что-то случилось страшное. Наклоняюсь к журналу.
«С боковых гор неожиданно пришла большая вода, затопила косу, — сообщает Лемеш. — Посадка ещё возможна только у кромки леса. Рубим подход. Мобилизован весь состав, но раньше чем через два часа посадку обеспечить не сможем».
— Кедровка имеет горючего максимум на час, — отвечаю я в микрофон. — Любой ценою обеспечьте посадку. Срочно осмотрите ниже вас косу. В случае безвыходного положения сигнализируйте кедровке — пусть действует по своему усмотрению. Вы отвечаете за её жизнь.
События нарастали быстро. Судя по отрывочным сообщениям, к моменту появления самолёта над лагерем Лемеша площадка ещё не была готова. Лес медленно отступал под ударами топоров. Люди выбивались из сил. Вода заливала край косы, на которой должна была сесть машина. Катастрофа казалась неизбежной. Мотор уже заглатывал последние капли бензина. У лётчика уже не оставалось времени для размышления, и он решился на отчаянный шаг… Развернув самолёт, Шувалов нырнул в просвет между высоких лиственниц, «прополз» брюхом по стланику и, сбив скорость, хлюпнулся на край косы. Мотор заглох, но машина уже бежала на колёсах по гальке, всё глубже зарываясь в воду.