«Почему он не поехал к Нине? — думаю я. — Неужели в их отношениях снова образовалась трещина? Мы ведь давно смирились с мыслью, что в это лето Трофима не будет с нами, и вдруг… Правильно ли он поступает?»
— Алло, алло, передаю трубку. — И, обращаясь ко мне, Геннадий добавляет: — У микрофона начальник партии Сипотенко.
— Здравствуйте, Владимир Афанасьевич! Что у вас случилось? Где находитесь?
— Позавчера приехал к Макаровой на голец восточнее озера Токо. Неприятность — видимо, от сырости в большом теодолите провисли паутиновые нити, работа стала. Запасной паутины нет. Третий день бригада охотится за пауком, всю тайгу обшарили — ни одного не нашли. Да у меня и нет уверенности, что он даст нам нужную по толщине нить, ведь мы для инструмента берём паутину только из кокона паука-крестовика.
— Попробуйте подогреть электролампочкой провисшие нити в инструменте. Если они не натянутся, тогда организуйте более энергичные поиски кокона. Используйте проводников. Сменить инструмент сейчас невозможно, вы же знаете, что в вашем районе нет посадочной площадки для самолёта.
— Беда в том, — отвечает Сипотенко, — что никто из нас не знает, где зимуют крестовики, ищем наобум. А проводники у нас молодёжь, неопытные. Сейчас попробуем подогреть нити, может быть, натянутся.
Вдруг в трубку врывается возбуждённый женский голос:
— Значит, вы отказываетесь помочь нашей бригаде? Ведь сейчас кокона не найти, да, может быть, эти пауки и вовсе не живут в таком холоде. Что же делать?
— Здравствуйте, Евдокия Ивановна! Я понимаю вашу тревогу. Но если в штабе даже и найдётся кокон, не попутным же ветром доставить его вам?
— Значит, ничего не обещаете? А мы надеялись, что выручите. Неужели обречёте нас на длительный простой?
— Всё возможное сделаю. Я сейчас соберу своих таёжников, поговорим. Не сегодня-завтра появится в эфире Хетагуров, поручу ему заняться паутиной. Но как доставить её вам, не представляю. Через час явитесь на связь.
Геннадий работает с другими нашими станциями, принимает радиограммы, а мы садимся ужинать.
— Чудно как получается: из-за паутины остановилась работа, — говорит Василий, вопросительно посматривая на меня. — Неужели без неё нельзя?
— Ты когда-нибудь смотрел в трубу обычного теодолита? Видел в нём перпендикулярно пересекающиеся нити? — спрашиваю я.
— Видел.
— Так вот, в обычном теодолите эти линии нарезаются на стекле, а в высокоточном, скажем, в двухсекунднике, как у Макаровой, с большим оптическим увеличением, нарезать линии нельзя. Их заменяют паутиной, натянутой на специальную рамку. Всего-то для инструмента её надо несколько сантиметров. Но где их сейчас возьмёшь?
— А разве шёлковая нитка не годится?
— Нет, она лохматится и не даёт чёткой линии.
Улукиткан смотрит на меня с недоумением. Он не всё понимает из наших разговоров о теодолитах, но для него ясно, что из-за какого-то паука у инженера остановилась работа.
— Какой такой паук, его спина две чёрных зарубка есть? — спрашивает он.
— Есть.
— Эко сильный паук, человека задержал, — рассуждает старик. — Бывает, бывает. Вода вон какой мягкий, а камень ломает… Это время паука надо искать в сосновом лесу, в сухом дупле старого дерева и под корой, где мокра нет. Здесь, однако, не найти.
— Если мы вызовем к микрофону проводников Макаровой, ты сможешь им рассказать, где нужно искать пауков?
— Это как, чтобы я в трубку говорил?
— Да.
— Уй, что ты, не умею, всё путаю…
— Ничего хитрого нет. Садись ко мне поближе, — говорит Геннадий.
Он надевает на голову старика наушники, посылает в эфир позывные и, установив связь, просит вызвать к микрофону проводников.
Улукиткан торжественно продувает нос, откашливается, скидывает, как перед жаркой работой, с плеч телогрейку.
— Кто там? — пищит он не своим голосом в микрофон и пугливо смотрит на нас.
— Ты не бойся, говори громче и яснее, — подбадривает его Геннадий.
— Ты кто там? — снова робко повторяет старик и замирает, испугавшись разрядов, внезапно прорвавшихся в наушники. Но вот его лицо расширяется от улыбки, становится ещё более плоским. Услышав родную речь, старик смелеет и начинает что-то рассказывать, энергично жестикулируя руками, как будто собеседник его стоит прямо перед ним. Затем он терпеливо выслушивает длинные ответы, кивает удовлетворённо головою в знак согласия. Можно подумать, что не он инструктирует проводников, где нужно искать кокон, а они.
— Кончил? — спрашиваю я Улукиткана, когда он снял наушники.
— Всё говорил. Ещё много новости есть. Нынче промысел там за хребтом хороший был, охотники белки дивно добыли, сохатых, сокжоев…
— А о пауке ты рассказал?
— У-ю-ю… Забыл! Геннадий, зови его обратно, говорить буду. Старая голова всё равно что бэвун (*Бэвун — решето), ничего не держит. Давнишний привычка остался. Человека встретишь в тайге, надо послушать, какой новости он несёт издалека, и свои ему рассказать. Так раньше эвенки узнавали друг о друге, о жизни людей, кто куда кочевал, кто умер, какое несчастье пережил народ. Человек с большими новостями — почётный гость. Ему лучшая кость за обедом и самый крепкий чай. На хорошего гостя, говорят, даже собаки не лают.
— Тебя, Улукиткан, слушают. Бери микрофон, — перебивает его Геннадий.
Старик усаживается к трубке и долго говорит на своём языке.
Полночь. Все спят. В палатке горит свеча. Я просматриваю радиограммы, накопившиеся за время моего отсутствия, пишу ответы, распоряжения. В подразделениях экспедиции обстановка за эти дни мало изменилась. Работы разворачиваются медленно, мешают дожди, половодья. Есть и неприятности. В топографической партии на южном участке одно подразделение, пробираясь по реке Удыхину, провалилось с нартами под лёд. Оленей спасли, а имущество и инструменты погибли. Нужно же было людям пройти длительный, тяжёлый путь по горам, почти добраться до места работы и попасть в ловушку!
Потерпевших подобрали геодезисты, случайно ехавшие по их следу. В первый же день лётной погоды этому подразделению сбросят с самолёта снаряжение, продовольствие и одежду.
—Сколько времени? — спрашивает, пробуждаясь, Василий Николаевич и, не дожидаясь ответа, вылезает из спального мешка. — Куда думаете направить Трофима? — вдруг задаёт он беспокоивший его даже и ночью вопрос.
— В отпуск. Здоровье у него вообще неважное, после воспаления лёгких в тайге долго ли простудиться. Да и Нина будет, наверное, обижена его отказом приехать.
— Не поедет он туда, зря хлопочете, — возражает Василий Николаевич.
— Это почему же?
— Знаю, истосковался он по тайге, а вы ему навязываете отпуск. Нина подождёт. Не к спеху!
— Не было бы, Василий, хуже — он ведь слаб, долго ли простудиться. Боюсь за него, мне всё кажется, будто он ещё мальчишка.
— Ну, уж выдумали тоже, мальчишка! Смешно даже… У Трофима голова — дай бог каждому. К тому же он ведь что наметит — жилы порвёт, не отступится. Характер имеет, — убеждённо говорит Василий Николаевич.
Я достал радиограмму, адресованную Королёву, с предложением ехать в отпуск и разорвал её, но новой не написал, отложил до утра.
Мы решили задержаться, пока не будет решён вопрос с паутиной. В подразделении Макаровой — без перемен. Старые нити и после нагрева их электрической лампочкой не натянулись. Кокона не нашли.
Неожиданно вспомнился Пашка, вёрткий, пронырливый, маленький таёжник с ястребиными глазами. Уж кому-кому, а Пашке, конечно, известны близ Зеи все сосновые боры, лесные закоулки, старые дупла. Мне живо представилось, как он бежит опрометью к зимовью, чтобы сообщить дедушке Гурьянычу, какое важное дело доверила ему экспедиция, и как они вместе тотчас займутся поисками пауков и кокона…
Вызываю по рации Плоткина. Поручаю организовать поиски кокона в городе: на чердаках, в сараях, кладовых и в случае успеха подумать вместе с лётчиками о доставке кокона Макаровой. С Пашкой же решил говорить сам. Плоткин обещал вызвать его вечером на рацию.
Сегодня, после полуторамесячного перерыва, я снова услышал голос Трофима. Мы долго беседовали с ним по радио. По тому, как раздражённо он отвечал на предложение ехать в отпуск, я понял, что уговорить его невозможно, прав был Василий. Оказывается, Трофим уже договорился с Ниной. Она приедет осенью на Зею.
— Куда ты хочешь ехать? Только не на побережье,
— Возьмите меня с собою радистом.
— На это надо согласие Геннадия.
— Мы договорились, он уступает мне своё место, переедет в партию Лемеша.
— Если так — я согласен.
Геннадий кивает мне утвердительно головою. Кажется, всё устраивается как нельзя лучше, но неясная тревога не покидала меня, когда я подписывал распоряжение об откомандировании Трофима в поле.