Был у Харикло сын — юноша Тиресий. И таким обладал он проницательным взглядом, что любую добычу мог увидеть сквозь гущу листвы, в глубине речных вод и на самой далекой горной тропе. Но случилось нежданное.
Как-то бродил Тиресий по заповедным местам Пелиона, и послышался ему плеск и радостный смех, каким смеются счастливые боги.
«Верно, нимфы резвятся», — подумал Тиресий и метнулся из лесной мглы через заросли тамарисков и тернии прямо к светлому озеру, на золотой песок. Это озеро было насквозь зеркальным, и кто к нему подходил, у того на мгновение слетала с глаз пелена смертности и он мог видеть мир, каким его видят бессмертные.
И увидел Тиресий: плещется перед ним в озере, по пояс в воде, богиня Афина и рядом с нею мать Тиресия нимфа Харикло. Такой увидел богиню смертный юноша Тиресий, какой видеть ее могли только боги.
Вскрикнула в гневе богиня. Согнуло от ее крика деревья над озером, и дриады опрокинулись от испуга головой к воде. Над озером повисли их волосы. Вышла богиня из воды. И вздохнуть не дала Тиресию, как уже стоит перед ним во всей красоте своей, вся как есть, и грозно смотрит в глаза юноше.
Замер восхищенный Тиресий. Не встречал он еще на земле такой красоты и мощи: не речная нимфа перед ним, не наяда гротов Пелиона — верно, перед ним небожительница. И готов он все отдать за мгновение, только бы видеть богиню. Не упал он ниц перед нею, не закрыл своих смертных глаз, не взмолился к Чудо деве Олимпа: «Пощади! Я не знал… Я случайно…» Стоит Тиресий перед Афиной и смотрит глазами смертного юноши прямо в ее бессмертные глаза.
О, и грозен был голос богини:
— Видишь ты меня и свет солнца, но в последний раз видишь, смертный!
Не успела Харикло крикнуть сыну, не успела прикрыть его своим телом, не успела умолить богиню-подругу, как уже издала Дева-Воительница боевой клич Кронидов: рванулись ее руки к смелым глазам юноши-героя и вырвали эти глаза из глазниц. В ярости бросила их Афина на песок и ногой отметнула в озеро:
— Лови яблоки света, Харикло!
Застонало материнское сердце. Кинулась Харикло из воды на берег к сыну, обняла его окровавленное лицо, прижала к груди, и живая кровь смертного потекла по бессмертному телу нимфы:
— Боги, боги! Какие же вы боги, Крониды! Это сын мой, Тиресий. Он услышал голос матери, выбежал к ней навстречу, на радость. Что же топчете вы титанову правду!
Пошатнулся Тиресий, упал на песок, и, обнимая, прикрыла его своим телом нимфа Харикло и плакала такими слезами, какими плачет только мать.
А богиня Афина уже в боевом доспехе. Еще грознее стал ее лик и взор, и в них неумолимость Кронидов:
— Не знала я, что есть у тебя смертный сын, что ты, мать, посмела быть подругой Девы-Афины. Разорван наш союз, Харикло. Не резвиться нам отныне вдвоем, не купаться в озере Радости. Но была ты все же подругой Афины, богини Олимпа. Проси у меня чего хочешь, но в последний раз ты у меня просишь.
Оторвалась тогда Харикло от тела сына, протянула к богине руки:
— Исполни материнскую просьбу: верни Тиресию глаза! Дай ему опять увидеть мир Кронидов! Проницал он среди смертных любую тьму, мог высмотреть добычу сквозь любую листву, сквозь любую глубину речных вод, на любой далекой горной тропе.
И услышала Харикло ответ богини:
— Не могу я вернуть ему глаза. И никто их не может ему вернуть — ни бог, ни титан, ни сам Кронид. Кого мы, боги, ослепили, тот навеки слеп. Кого люди ослепили, тот может прозреть. Но в милость тебе, былой подруге, дам я ему иное зрение: будет Тиресий прозрителем. Будет он читать тайные знаки живой жизни, понимать голоса птиц и зверей, шепот трав и журчанье вод, будет видеть грядущее в дне текущем, будет помнить все былое, забытое. Сможет он познавать даже мысли богов. И срок его жизни будет ему удлинен против других смертных втрое. И когда сойдет он в аид, будет он помнить и там, среди бесплотных теней, все былое, забытое и, как прежде, видеть грядущее. Но одного да не дерзает он: открывать людям мысли богов Кронидов без воли Кронидов, — или утратит он тотчас свой дар прозрения: исчезнет его зрячесть слепоты. Останется он просто слепцом, не видящим даже своей дороги, и преследуемый демонами — адской Манией и безумящей Лиссой, будет он слепо блуждать по земле, гонимый и людьми, и зверями, и водами, и даже камнями. Будут его птицы клевать и звери терзать, будут его хлестать деревья ветвями, будут травы опутывать его голени, и колючки вцепятся в него, и камни будут падать ему под ноги, и воды будут затягивать его в тину. И никто не будет ему сострадать. Неумолима казнь богов.
И вонзила богиня копье в землю.
— Но ты — за тот дар прозрения сына отдашь мне половину своего бессмертия титаниды. Знай, не дается даром смертным прозрение. Ты молила меня голосом матери, упрекнула нас, богов Олимпа. Уранида ты — а я от
Кронидов. Говори: отдаешь ли ты, мать, половину своего бессмертия за прозрение слепого сына? И ответила сквозь слезы Харикло:
— Отдаю.
Засмеялась Дева-Воительница, издала победный клик Кронидов, трижды ударила копьем оземь, сказала:
— Встань, Харикло. Посмотри на себя в озеро Радости. Станет оно теперь озером Печали.
И исчезла Афина в небе.
Подошла Харикло к озеру. Видит — опрокинулась в озеро вверх ногами не нимфа, а опрокинулись четыре копыта. У копыт высокие конские ноги. На ногах — конское туловище. Нагнулась Харикло к воде и тотчас увидела вновь себя, да только до пояса: приросла она к конской груди белой кобылицы, там, где обычно у лошади поднимается шея. В кентавра обратила Афина нимфу.
И осталось ее человеческое тело бессмертным, но ее конское тело было смертным.
О, как обняла тогда мать Харикло обеспамятевшего сына ТиресияКак приподняла его с земли и унесла в пещеру на гору Хирона — на Пелион!
…Вспоминала старая Харикло.
Вспоминала, как нашел ее потом кентавр Хирон, как ушла она к нему, к сыну Крона, в пещеру. И тогда казалась она себе вечно юной, как прежде.
Но ушли года и пришли годы. Стало смертное тело кобылицы бороться за жизнь с бессмертным телом нимфы.
Вздох за вздох, частицу за частицей отдавало тело титаниды свою силу жизни конскому телу. И вот уравнялись их силы живой жизни, и начала сила бессмертия иссякать.
Долго боролся чудный врачеватель Хирон со смертью в Харикло — за живую жизнь в ее теле с жизнью мертвой. И все же стала нимфа и стареть, и хиреть.
Пришел час. У порога пещеры Хирона умирала старая Харикло. А Гелий-Солнце, древний друг, все тот же.
Много лекарственных трав и кореньев приносил ей Хирон из лесов, и не раз чудесный врачеватель возвращал умирающую к жизни. Готовила Харикло целебные зелья и вливала в зелье ту каплю амброзии, которую, что ни утро, доставляла в зобе бессмертному кентавру голубка из сада Гесперид. Нарушая запреты богов Кронидов, смертной Харикло отдавал ту каплю Хирон, а сам питался нектаром цветов, даром нимф луговых Пелиона. Амброзийное благоуханье наполняло пещеру. Но не помогли ни травы, ни амброзийные зелья.
Еще долго бродила Харикло по заповедным местам в горах, ковыляя на распухших конских ногах, в поисках чудодейного Прометеева корня с алым цветком. Говорили, будто вырастал тот цветок из капель крови титана Прометея, что сочилась из его растерзанной раны и падала с высоты к подножию скалы Кавказа. Копала Харикло расщепленным копытом землю, нюхала ее, долго втягивая воздух, но не нашла Харикло чудодейного корня. Тогда вернулась старая к пещере на Пелионе, опустилась конским телом на кучу сухих листьев и мха у ее входа, прислонилась человеческим телом к гранитному косяку и ушла глазами в далекие леса и горы. Там вдали гора Осса, у моря. А за нею не то облака грядами, не то снеговые холмы Олимпа.
Зуд и дрожь в ее старом конском теле. Медленно подняла было Харикло заднюю ногу, чтобы почесать копытом зудевшее место на распухшем брюхе, но передумала и, с трудом изогнувшись в пояснице, почесала человеческой рукой.
Сказание о юных великанах Алоадах
Смотрит Харикло на Оссу и Олимп. Встает перед нею далекое былое.
Помнит, помнит она, как некогда юные братья, великаны Алоады, От и Эфиальт, захотели взойти на небо и сбросить с неба на землю Кронидов.
Как два солнца, были красивы Алоады. То-то приходился им отцом солнечный титан Алоэй и матерью — прекрасная Афимедейя. Титанами были Алоады, да еще какими титанами!
Когда, бывало, ввечеру, станут братья плечом к плечу на вершине Пелиона, казалось, две огромные звезды скатились с неба на землю, чтобы удивить ее красотой.
Так стояли однажды красавцы Алоады на вершине Пелиона. И вдруг пронеслась мимо них вслед за ланью Артемида-Охотница. Увидели ее братья великаны и уже забыть не могли. Стали они за нею гоняться. Не поймать им ее, быструю, на земле. А богиня все проносится мимо, словно дразнит, и манит, и играет с мальчиками-великанами.