будут выполнены от и до. Сдадите генерала — получите полную свободу. Желающие примкнут к клану для излечения.
Строй зашевелился — кто-то рвался вперед.
— Я Джонс!
Из конца шеренги насмешливо донеслось:
— Хрен тебе, а не Джонс! Джонс — я!
— Нет, я! — это подался вперед салажонок — его подобрали с неделю назад в сожжённой дотла деревеньке. Он чудом выжил после правосудия фейри. — Я Джонс! Берите меня!
Он не выдержал и признался:
— Это я Джонс. Брендон Микаэль Арн Джонс. Генерал с позывным Осень. Это я.
Ник с трудом удержала взгляд — признаваться вампиру, что заглянула в его память нельзя. Она спешно опустилась на сиденье, пряча взгляд. Джонс захлопнул дверцу машины:
— Элитное умение восхваления, мисс Доу. Именно этим я знаменит и ценен. Грей, не стойте столбом, садитесь в машину.
Джонс сел на водительское кресло и бросил на колени Ник бумажный кулек:
— Ваш кинжал, мисс Доу. Вас не учили не бросать оружие на поле боя?
Машина плавно выехала на пустую улицу, залитую неоновыми светом вывесок.
Ник предпочла промолчать. Отвечать, как прежде, она сейчас бы не смогла, она помнила облака в небесах, а мягкий, утешающий тон Джонс бы не принял. Еще и удивился бы, с чего такие изменения. Хорошо, что его не интересовали её ответы. Он смотрел четко на дорогу. Что с ним, сдавшимся, защищая своих людей, сделали, что он настолько изменился? Элитный прислужник для элитного Переса. И ведь не спросишь.
Дома было хорошо. Закрыв дверь, Ник сползла по ней на пол. Эван тут же опустился на колени, заглядывая ей в глаза:
— Ник, тебе плохо?
— Мне хорошо…
— Ник?
Она вытянула ноги вперед, опираясь на дверь:
— Можно кофе и блинчики?
— Ниииик?
Она еле выдавила:
— Пожалуйста.
Эван встал:
— Хорошо… Тебя донести до кровати?
— Мне и тут неплохо… Ты что-нибудь знаешь о Джонсе?
Эван серьезно посмотрел на неё:
— Разве кто-то не знает Джонса?
— Я.
— Знаменитый военный. Легендарный даже. Под его командованием Двадцать первый округ стоял почти два года, не сдавался. Фейри Джонса люто ненавидят. Он держал слово лучше них. Он пытался остановить войну, заключить мир с фейри на равных правах. И когда фейри нарушили договор, им пришлось плохо. Он основательно проредил их Холмы, заставляя досконально выполнять условия договоров с людьми… После захвата округа, фейри потребовали то, что от него осталось, себе.
— И что от него осталось? — она подозревала по воспоминаниям Джонса, что осталось мало. Совсем мало. — Впрочем, не отвечай… Не надо…
— Люди после падения округа согласились на требования фейри и выдали его Холмам. Его судили, предали наказанию… Короче, фейри это фейри…
— Твари.
— И не говори. Идти против фейри никто не рисковал, и Джонс бы так и умер в Холмах, но клан Переса не выдержал и выкупил его. Тайну сделки никто не знает. Короче, о его злоключениях знают все. И это Джонса раньше дико бесило. Наверное, и сейчас бесит — вампиры не склонны меняться.
— Тяжко выглядеть молодцом, когда каждый помнит, как ты ползал в грязи…
— Именно. — подтвердил Эван.
— Рогатые орки… Даже не знаю, что и думать.
— Не думай. С ним редко кто пересекается по делам, он же не единственное доверенное лицо Переса.
Только не думать не получалось. Даже после блинчиков. Изменился ли Джонс после того поля боя? Стал ли и впрямь сволочью, упивающуюся своим привилегированным положением, или страдал под клятвой?
Ночь была долгой — Ник переоценила свои силы и силы крови фейри… Её мутило, бросало то в жар, то в холод. Руки и ноги постоянно теряли чувствительность — она их все же отморозила за Границей, и если сил крови фейри не хватит, то она рискует повторить судьбу Джонса и ветеранов, её могут ради её же блага скормить вампирам. В том, что Джонс может это провернуть, в темноте долгой, промозглой ночи верилось до липкого пота по всему телу. Его элитный мистер Перес и не на такое способен. Деньги в округах решают все. Это Линдро может верить в закон, Ник знала — для людей закона нет, деньги главнее. Эван замотался с ней — варил отвары, менял компрессы, делал уколы лекарств, которые ей выдали в больнице. Только под утро стало чуть легче — отступил жар, отступили и страхи. Эван забылся зыбким сном в кресле — вчера вечером она так и не добралась до спальни, всю ночь провела на диване в гостиной.
Утро привычно началось с Арано — он притащил ей корзину с фруктами. Вторым навестившим оказался Ульв — Габриэль Авила-Ортега, и как она все же запомнила это с вечеринки в «Алой кошке»? Ульв принес шоколад в утешение. Ужас, который метался в его глазах — пахла она после недомогания очень даже, заставил Ник стиснуть зубы и направиться в ванную комнату. Принять душ, накрасить волосы снова тем «Вдохновением», после которого Маки прозвал её Огоньком, и одеться в свежее, яркое теплое платье с принтом из осенних кленовых листьев. Пусть ей плохо, но на настроении это не должно отражаться — она будет улыбаться, ведь ночь прошла, страхи спрятались, новый день обещал солнце и тепло. Это значит, что причин кукситься у неё нет. Потом её навестили все остальные из штурм-отряда, принеся в угощение свежую выпечку, сласти и цветы. Букет роз, принесенный «Кедром» Васко Эстебаном, Линдро, пришедшего последним, особенно впечатлил. Лигр принес свежие блинчики, бумажные стаканчики с кофе из кафе и скромный букет осенних, еще в капельках легкого дождя астр.
Ник, спрятав лицо в цветах, чтобы не видеть прищуривавшегося и явно недовольного Линдро, прошептала:
— Они прекрасны, Лин.
— Смотрю, тут уже целое паломничество было…
— Ревнуешь? — она все же посмотрела на Лина поверх букета.
— Нет, с чего бы. Просто я их как людей просил дать тебе время выспаться. Просил не тревожить тебя, но не понимают.
Ник достала с полки на кухне вазу и набрала в неё воду:
— Они же не люди, Лин. Они оборотни. — И сама замерла, понимая, что сказала. Она разом перечеркнула парой фраз права парней на человечность. На нормальное отношение. На понимание. На равенство.
Ник поставила букет с астрами на обеденный стол под настороженным взглядом Лина, стоявшего в проходе кухни.
— Я… — Ник присела, признаваясь: — Я хотела пошутить… Кажется, я сказала что-то не то.
Лин без разрешения сел за стол, поправляя на тарелке преломленные со всеми по порядку стражами хлебцы и стаканчики с кофе.
— Оборотни не люди. Тут ты права. Но делает ли нас это бесчеловечными? Или мы имеем