А идет все от чудовищного извращения социальных отношений между людьми, да вообще извращения всех отношений человеческих.
Болельщик, бросающий бутылку со 106 ряда на стадионе имени Ленина, знает, что сейчас там, внизу, кто-то хватается за разбитую голову, и все, рядом с тем пострадавшим сидящие, будут оглядываться и кричать, но так никто и не узнает, что это сделал ОН… ОН, то есть его «Я». Самовыражение социалистической личности!..
Дайте же ему возможность заработать, дайте надежду на жизнь лучшую! Но реальную надежду! Его пичкают лозунгами и обязательствами, его мучают выдуманными праздниками, а ему всего-то «жить хочется получше»!
Ему вера нужна и надежда!
20. XII.72Утро опять было солнечным и морозным. Сел писать для «Камчатского комсомольца». Вообще, в отношении этих материалов я стал циничен крайне. Просто компилирую все подряд без всякого зазрения совести.
Потом сел за сценарий. Мне он пока не ясен. Вернее, не ясен сам образ фильма, а от этого противно все крайне.
Но все же работал. Вообще, имел сегодня снова неприятный разговор с Хабаровском. Что-то не нравится мне вся эта организация…
А суетиться все-таки тут нечего. Нужно делать свое дело, и делать его так, чтобы каждый эпизод интересен был сам по себе, вне зависимости от монтажа. Нужно снять все красиво и изящно, а главное – самому чтоб было интересно! Сохранить бы это ощущение, и наплевать на остальное. В конце концов, что я теряю? Ну, не заплатят денег, ну и бог с ними. Что ж тут делать?
Короче говоря, день прошел в сомнениях, работе и самое главное – в ожидании бани. Да, сегодня обещали баню с паром… И она была! Это было изумительно. Какая-то «биологическая сказка»! Что-то происходит с человеком в бане. Когда горячий пар обжигает все тело, ломает его, и блаженное чувство разливается по всем костям и мышцам, и какой-то тяжелый становишься, но блаженство полное… Постирались, это тоже приятно.
Потом пришли домой ужинать, но я почти не ужинал и не стал даже пить ничего. Это тоже приятно.
Думать, думать нужно о картине, и почитать нужно, конечно.
21, 22.XII.72Два дня ничего не писал. Да ничего особенного и не происходило. Работали.
Весь день провел дома. Никуда не ходили и только вечером смотрели ужасную шнягу под названием «Путина».
По поводу несколько гриппозного состояния выпили спирту. Весь ужин из радиоприемника лилась речь Брежнева. Ни одной новой мысли, и все же утром она была названа глубоким исследованием международного положения, этапом и так далее. Просто «голый король» какой-то.
Леонид Ильич Брежнев на трибуне
Спали плохо, ибо в 3 ночи раздался телефонный звонок, который заливался потом непрерывно полтора часа. Но никто не хотел встать и его заткнуть, было лень. Хороша ситуация – четыре идиота лежат среди ночи с закрытыми глазами и делают вид, что спят, хотя не спит никто. И во всю глотку орет перемкнувший телефон.
Кончилось тем, что Зорий все-таки поднялся и сходил, чтобы поднять и снова шлепнуть трубку на рычажки, но по пути к телефону в темноте разбил графин (кажется, нечаянно, хотя кто знает).
Проснулись все тоже разбитые. Но гимнастику сделали.
Опять работал. Весь день никаких событий не было. Вечером к нам зашли первый секретарь райкома и предрайисполкома. Посидели, поговорили. К концу разговор стал почти уже непринужденным.
Весь ужин из радиоприемника лилась речь Брежнева. Ни одной новой мысли, и все же утром она была названа глубоким исследованием международного положения. Просто «голый король» какой-то.
Первый секретарь – Орешкин – эдакое волжское чувырло, но мужик симпатичный и, что приятно, довольно начитанный. К тому же член Союза журналистов. Поговорили, и они ушли, договорились завтра выехать вместе на природу.
Затем мы отправились в клуб, где шел местный, тигильский, КВН. Это странное зрелище. Телевизоров тут нет, так что игра идет «вслепую», то есть люди играют, совершенно не представляя себе, что это за игра. Ведущий задает вопрос, а тот, кто должен ответить остроумно и находчиво, отвечает на полном серьезе, так что смысл игры потерян начисто.
Еще, что странно, в одной из команд было много каких-то молодящихся, но явно не молодых мужичков. Один – с протезом вместо руки, другой – этакий заведомо-ершистый, «душа общества», ну, полный мудак!..
Потом были танцы, и я даже потанцевал. Да, да, потанцевал с двумя девушками из столовой. Но кроме нас никто так и не вышел танцевать – все сидели по стенкам, краснея. Что ж, завтра нам рано вставать, и мы пошли спать.
Признаюсь, что от съеденных слив несколько пронесло. А жаль, можно было еще потанцевать, это приятно.
23. XII.72Вот и состоялся наш раут с секретарями райкомов. Утром они заехали за нами на трех машинах. Поехали на рыбалку и на шашлыки. Мороз был за –30°. Очень холодно. Очень!.. Приехали на реку. Они начали ловить, мы занялись костром.
Подробности описывать не буду. Напился я ужасно. Не ел ведь ничего. Помню, пили и ловили рыбу. Боролись между собой на снегу. Потом какие-то провалы. И вспышки: почему-то рыба стала ловиться вдруг со страшной силой, не успевали закидывать!.. Опять боролись, и опять пили и танцевали. Мороз, солнце, лед!..
После этого поехали к Косыгину – зампреду райисполкома (просто однофамилец Володи). Там чистили рыбу. Это совсем плохо помню. Володю, кажется, уже занесли… Потом на улице рычал на меня ужасно и лаял большой пес. Кончилось тем, что я залез к нему в будку и мы с ним целовались…
Ели уху и жареную рыбу, и бруснику в сахаре и пили водку. Я снова обрабатывал секретаря, а третьему, тому, что по идеологии, что-то такое сказал, что он домой убежал – то ли обиделся, то ли еще что?
А первому я, кажется, рассказывал все больше об искусстве, но в целом, конечно, кто ж знает, чем я его просветил. Ох, хоть бы Бог дал, чтоб все это нормально закончилось.
На реке я отморозил себе обе руки, и Зорий оттирал их мне спиртом. Выручил!..
Пришли домой. Я сел на пол и уснул. В общем, кошмар.
Спал, естественно, плохо. Но какой-то пронзительный кадр снился мне несколько раз за ночь. Это было очень чувственно, просто прекрасно. Но, видимо, нужно сначала сказать об ощущении, которое возникло прежде, чем этот кадр приснился.
Мне приснилась Танечка. Она была беременна и сказала удивительную фразу – точно не помню, то ли по телефону, то ли еще как… Ах да! Она будто работает кассиршей в каком-то универмаге, и ее спрашивают, кажется, по телефону: мол, что же она бросила свою работу? А она заулыбалась так замечательно и сказала: «Не-е-ет, я теперь для этого тяжела».