татуировки и клейма для скота[140].
В Новом Свете инквизиция в огромной мере вернулась к своей изначальной функции преследования вероотступников-евреев. За это преступление с 1589 до 1596 г. инквизиторы в Мехико осудили 200 человек, девятерых из которых казнили. В результате еврейская община Новой Испании, по сути, была уничтожена. Позже она возродилась с прибытием португальских эмигрантов, но в 1640-х гг. ее снова разрушили, когда более 30 евреев отправили на костер, а еще сотню — умерших в заточении или сбежавших — сожгли заочно в виде чучел. В Лиме преследование евреев началось в 1570-е гг., и к следующему веку большую их часть истребили[141].
Из тех, кто представал перед судом инквизиции, лишь немногие подвергались смертной казни — в целом менее 2 %. Но казнь была не единственным способом разрушить жизнь. Евреев Новой Испании и Перу лишали имущества, а обычными средствами инквизиторов были пытки и мучительные телесные наказания. Данные с Испанской Сицилии, относящиеся к середине XVI в., свидетельствуют, что из 660 человек, осужденных инквизицией за разные преступления, только 22 были казнены, но еще 274 отправили рабами на галеры или подвергли пыткам водой и на дыбе, когда руки жертвы выворачиваются из плечевых суставов, а сухожилия рвутся. Больше того, зрелищные аутодафе, собиравшие подчас толпы в десятки тысяч зевак, устраивались для насаждения единомыслия. Как пояснял один испанский юрист, смысл публичной казни «не в том, чтобы спасти душу обвиняемого, но чтобы обеспечить общественный порядок, внушив людям страх и умеренность»[142].
В Новом Свете Филиппу приходилось ладить с чересчур могущественными подданными, мечом добывшими себе огромные владения. Например, Мартин Кортес, сын конкистадора Эрнана Кортеса, в конце XVI в. владевший 130 000 кв. км земли, являлся, вероятно, самым богатым частным лицом всего тогдашнего мира. Свои трудности возникали у Филиппа и с чиновниками, которых не хватало, а те, что были, зачастую не желали исполнять приказы — у многих колониальных служащих расхожей стала присказка «Подчиняюсь, но не повинуюсь». С другой стороны, в Новом Свете Филиппу не мешали старинные свободы и привилегии, ограничивающие монаршую власть, не досаждали знать и гранды, выпрашивающие должности в правительстве, не перечили сословные съезды, требующие свою долю влияния. В этом смысле в Новом Свете его власть была более всеохватной. Даже Мартин Кортес не имел иммунитета от ареста и изгнания[143].
Между американскими колониями и испанскими владениями в Европе было важное различие: первые управлялись напрямую из Мадрида по единой модели, а вторые представляли собой композитарную монархию — собрание земель и королевств, объединенных под властью одного правителя из династии Габсбургов, но сохраняющих свои вольности, государственные институты и представительную власть. Карл V неизменно высказывался за поддержание такого порядка, поскольку «важно, чтобы каждая земля управлялась по правилам, к которым давно привыкла». У Филиппа не было причин пренебрегать отцовским советом. В момент коронации или первого посещения очередного владения он неизменно обещал уважать особые привилегии своих подданных. Так, провинциям Эно и Брабант он поклялся соблюдать «все статуты, вольности, грамоты, свободы и привилегии, все судебные и манориальные права, городские законы, права землепользования и водопользования и все обычаи каждой провинции, старые и новые». Таким же образом во время коронации в Португалии (а это единственная страна, где Филипп короновался; в других хватило провозглашения его королем) он торжественно поклялся блюсти ее традиционные свободы[144].
По большей части Филипп исполнял свои обязательства. При условии, что страна собирала в казну довольно налогов и не была заражена ересью, он охотно позволял ее правительству держаться выбранного курса и не посягал на вольности ее аристократии. Так, на Сицилии и в Неаполе в целом сохранялась власть знати, которая никак не пыталась противостоять повальной коррупции и разгулу разбойников. Лояльность Франш-Конте обеспечило назначение регента из местной знати и широкие полномочия, дарованные парламенту в Доле. В иных случаях для поддержания порядка обычно хватало убийств, публичных обличений и угроз.
Если же сопротивление было упорным, Филипп пусть и неохотно, но шел на применение военной силы. В 1580-х гг. в строптивых кортесах королевства Арагон, расположенного на северо-востоке Испании, росло недовольство незаконным, по их мнению, вмешательством мадридского двора в арагонские дела. Вероятно, именно в это время депутаты составили на основе старинных текстов свою знаменитую «клятву верности» монарху: «Мы, кто не хуже тебя, клянемся тебе, кто не лучше нас, признавать тебя своим королем и правителем, при условии что ты будешь соблюдать наши законы и чтить наши вольности, а если нет, то и нет». В 1591 г. город Сарагоса, ставший на сторону арагонского суда, отказавшегося выдавать в Кастилию беглецов от инквизиции, поднял мятеж, и Филипп послал туда войска. Зачинщиков схватили, а полномочия арагонских кортесов были урезаны[145].
Нидерланды оказались орешком покрепче. В начале 1560-х гг. Филипп предложил реформы, ущемлявшие право верхушки нидерландской знати на участие во власти и на высшие церковные должности. Аристократы воспротивились, и тогда Филипп вовсе отлучил их от управления. В 1566 г. они объединились с немногочисленным, но активным протестантским меньшинством и потребовали веротерпимости, однако Филипп не уступил. Когда недовольство вылилось в мятеж и разгром католических храмов, Филипп еще некоторое время колебался и лишь осенью 1567 г., когда восстание уже разгорелось, пустил в ход военную силу. Командовавший кампанией герцог Альба установил в Нидерландах режим, который казнил более 1000 еретиков и бунтовщиков, включая самых недовольных аристократов. Кузен Филиппа, эрцгерцог Карл Штирийский, не питавший особых симпатий к протестантам, увещевал короля побеждать подданных «милосердием и состраданием», но Филипп предпочитал такое правление, при котором, по определению Альбы, «каждый чувствует, что в один прекрасный вечер или утро его дом обрушится на его голову»[146].
Не располагая достаточными средствами для содержания армии, Филипп обложил налогами нидерландские города. Однако города отказались собирать эти подати, считая их незаконными без утверждения местными парламентами. Оставшиеся без содержания войска Филиппа вышли из подчинения, принялись грабить страну и в 1576 г. разорили Антверпен. Хотя договоренности с влиятельными аристократами южных нидерландских провинций (приблизительно нынешних Бельгии и Люксембурга) позволили Филиппу удержать часть Нидерландов, остальной их территории он лишился навсегда. Семь северных провинций Нидерландов после 1581 г. объединились в протестантское государство — Республику Соединенных провинций. Несколько десятилетий Филипп безуспешно пытался уничтожить республику, посылая туда все более многочисленные армии наемников. Но эта война опустошила испанскую казну. Несмотря на поток золота из Нового Света, Филиппу четырежды пришлось отказаться от выплаты долгов, конвертировав их в государственные облигации, по которым выплачивались только проценты.
Если бы Филипп лично посетил Нидерланды в 1568 г., как планировал, возможно,