– Понятно, – сказала Инна.
– Я думал, это из-за… ну, мы все смотрели, когда смотришь, то…
Никогда не напоминал ей. Больше.
– Вы же любите ее? – спросила Инна строго.
– Инна, я не знаю. Боже мой, как я ее любил, как тосковал, когда… когда ее не стало! А теперь я думаю – кого я помнил? Как бы не совсем ее, ее другую, не знаю, как сказать. Мне казалось, я помню все, даже это, но ведь… Память подчищает за людьми, Инна.
– Она же вас узнала! Это такое счастье, такая редкость.
– Наверное, – сказал он устало.
– Просто примите ее такой, какая есть, и все. Уведите отсюда. А там, за Рекой, все можно начать сначала.
– Ничего нельзя начать сначала, Инна. Можно только… реставрировать, имитировать, врать. Как Пал Палыч, да? Она жива или нет, его Анна
Васильевна? Он ведь и сам не знает. От нее землей пахнет, Инна.
Инна зажмурилась и затрясла головой.
– Замолчите, – сказала она. – Замолчите, замолчите, замолчите.
– Не врите себе, – сказал он жестко. – Их не вернуть. Собирайтесь, пойдем.
– Куда?
Он неопределенно махнул рукой:
– Пойдем отсюда. Это их мир. Мы тут чужие. Я… Я не лгал вам, Инна, тогда. Я правда вас… у меня больше никого нет. Только вы. Да, вы правы, можно начать сначала, но не так. По-другому. Вместе. Вдвоем.
Нам будет легче. Мы будем поддерживать друг друга. Согревать. Мы будем жить, Инна. Это и есть все, ради чего… имеет смысл…
– Он вспомнит, – сказала она.
– Что?
– Рано или поздно он вспомнит. Здесь некуда торопиться. А я больше не буду ему мешать. Вот честное слово. Не буду спрашивать, куда он пошел, что за друзья… почему табаком пахнет, откуда деньги, здесь полно места, я буду жить отдельно, а он – сам по себе. Он вспомнит.
– Вы ему будете рассказывать про Буратино? – спросил он горько.? Про Бибигона?
– Я ему буду рассказывать про него. Как он рос. Как болел корью. Что он любил. Как мы ходили в зоопарк. Он вспомнит.
– Он не вспомнит, Инна. Это вы забудете.
– Нет.
– Здесь все забывают. И вы забудете.
– Я не забуду. Я люблю.
– Инна, – сказал он. – Я люблю вас.
– Как он плакал, когда большие мальчишки отобрали у него мяч. Как…
– Я люблю вас.
– И он вспомнит.
– Инна, – сказал он. – Инна, Инна, Инна… У вас имя – точно кричит птица. Я полюбил вас еще тогда, еще в самом начале пути, просто не давал себе осознать это, но я вижу вас, даже когда вас нет со мной.
Как вы хмуритесь. Как улыбаетесь. Нам не понять их, Инна. Пока мы сами не перейдем Реку на… общих основаниях. Я не стану обещать вам, что мы и за Рекой останемся вместе. Как я могу? После всего, что… Но мы можем – жить.
Он схватил ее узкое лицо в ладони и повернул к себе. Темные глаза смотрели на него не мигая, и он уронил руки.
– Я не забуду, – сказала она. – Я просто… буду приходить к нему и рассказывать. Ведь я же помню, как мы ходили в зоопарк. Ему понравились медведи. И слоненок. Слоненок был совсем маленький, у него на коже рос пушок. Смешной такой пушок.
– Инна, – повторил он.
– И потом мы пошли есть мороженое, – продолжала она. – В кафе, там были такие полосатые зонтики, и я уронила мороженное себе на юбку, а…
– Пожалуйста, – сказал он. – Пожалуйста, уйдем отсюда. Не надо.
Уйдем отсюда.
– А он так расстроился, что заплакал. Потому что я испачкала юбку, заплакал. Ему было… сколько тогда ему было? Или нет, это было не тогда, а… И я ему говорю – Митя…
– Его зовут Юра, – сказал он тихо. – Вашего сына зовут Юра.
– Вовсе… – Она нахмурилась.
– Инна, умоляю, пойдемте отсюда. Вы уже забываете.
– Ничего я не забываю, – рассеянно сказала она. – Не мешайте.
Он встал. Трасса вдали затихала, потому что наступил вечер.
Наверное, последний теплый вечер в этом году. Или предпоследний.
Скоро на улицах зажгутся фонари. Люди вернутся с работы. Женщины начнут готовить ужин, а мужчины наверняка усядутся перед телевизором и раскроют свои газеты. Скорее всего.
Он оглянулся на нее.
Она сидела, охватив ладонями плечи, и что-то беззвучно шептала.
Наверное, про зоопарк, подумал он. Наверняка они ходили смотреть птиц, но в зоопарке неинтересные птицы. Чужие.
– До свидания, Инна, – сказал он, но она даже не подняла головы.
И он прошел между двумя пятиэтажками туда, где сквозь просветы в домах виднелся пыльный сквер. Он знал, что, если пересечь квартал, можно выйти к трассе, и если идти в правильном направлении, то рано или поздно дойдешь до вокзала, и проходящие поезда будут замедлять ход и останавливаться на краткий миг у платформы с холодными фонарями, и часы с башенкой будут светиться в южной синей ночи, показывая правильное время.
Собака, отбежав от своего седого хозяина, подскочила к нему и ткнулась носом в колени. Он потрепал ее по голове, она махнула хвостом и вновь убежала, нарезая круги вокруг своего человека, которого находила всегда, как бы далеко от него ни убегала, которого нашла и здесь, за Рекой. И спокойный, подтянутый старик улыбнулся, махнул ему рукой и пошел прочь по пустой асфальтовой дорожке.