Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В квартире же покойного произошло следующее. Тяжелый бас сказал в спальне ювелирши:
– Однако, этот Босой – гусь! Он мне надоел. Я вообще не люблю хамов в квартире.
– Он не придет больше, мессир, уверяю вас, – отозвался Коровь ев. И тут же вышел в переднюю, навертел на телефоне номер и, до бившись требуемого, сказал в трубку почему-то плаксивым голосом следующее:
– Алло! Говорит секретарь Жакта № 197 по Садовой Бордасов Петр. Движимый чувством долга члена профсоюза, товарищ, сооб щаю, что у председателя нашего Жакта, Босого Никанора Иванови ча, имеется валюта, в уборной.
И повесил трубку.
– Этот вульгарный человек больше не придет, мессир, – нежно сказал назвавший себя Коровьевым в дверь спальни.
– Да уж за это можно ручаться, – раздался вдруг гнусавый голос, и в гостиной появился человек, при виде которого Босой ужаснулся бы, конечно, ибо это был не кто иной, как назвавший себя Кавуно вым. Кривой глаз, рыжие волосы, широк в плечах, ну, словом, он. К несчастью, Никанор Иванович не видел его.
– Идем завтракать, Азазелло, – обратился Коровьев к тому, кото рый именовал себя Кавуновым.
Что далее происходило в квартире, где поселился иностранный артист, точно неизвестно. Но зато хорошо известно, что произошло в квартире Прокопа Ивановича.
Прокоп Иванович, сплавив с плеч обузу с долларами, вернулся к себе, первым долгом заперся, а в три часа отправился к себе обе дать. В доме была общественная столовая, но Никанор Иванович, хоть сам и был инициатором основания столовки, но испытывал какое-то болезненное отвращение к общественному питанию, предпочитая ему индивидуальное, домашнее. И поэтому, ссылаясь на то, что доктор ему прописал особую диету, в столовке нипочем не обедал.
В этот странный день для Никанора Ивановича в его диетичес кий обед вошли приготовленная собственными руками супруги его селедочка с луком, коробка осетрины в томате, битки, малосольные огурчики и борщ с сосисками. Но прежде чем обедать, Никанор Ива нович прошел в уборную и заперся там на несколько минут. Вернув шись, он окинул приятным взором приготовленные яства, не теряя времени, заглянул под кровать, спросил у супруги, закрыта ли вход ная дверь, велел никого не пускать, потому что у Никанора Иванови ча обеденный перерыв, вытащил из-под кровати из чемодана запеча танную поллитровку, откупорил, налил стопку, выпил, закусил селед кой, налил вторую, хотел закусить огурчиком, но это уже не удалось. Позвонили.
– Гони ты их! – раздраженно сказал Босой супруге. – Что я им в самом деле – собака? Скажи, чтоб насчет квартиры больше не тре пались. Сдана иностранцу.
И спрятал поллитровку за буфет. В передней послышался чужой голос. Супруга впустила кого-то.
– Что она, дура, я же сказал! – рассердился Босой и устремил грозный взор на дверь в переднюю. Из этой двери появилась супру га с выражением ужаса на лице, а следом за нею – двое незнакомых Босому. Первый в форме с темно-малиновой нашивкой, а второй – в белой косоворотке. Босой почему-то побледнел и поднялся.
– Где сортир? – спросил озабоченно первый.
– Здесь, – шепнул Босой, бледнея, – а в чем дело, товарищи?
Ему не объяснили, в чем дело, а прямо проследовали к уборной.
– У вас мандаты, товарищи, есть? – тихо-претихо вымолвил Бо сой, идя следом за пришедшими.
На это тот, что был в косоворотке, показал Босому маленькую книжечку и белый ордерок. Тут Босой утих, но стал еще бледнее. Первый вошел в уборную, оглядел ее, тотчас же взял из коридора та буретку, встал на нее и с наличника над дверью под пыльным окошком снял белый пакетик. Пока этот пакетик раскрывали, Босой при думал объяснение тремстам рублям – прислал брат из Казани. Одна ко это объяснение не понадобилось. Быстрые белые пальцы перво го вскрыли пакетик, и в нем обнаружились несколько денежных, повидимому, бумажек непривычного для человеческого взгляда вида. Они были зеленоватого цвета, с портретами каких-то вдохновенных растрепанных стариков. Тут глаза Босого вылезли из орбит, шея на лилась темной кровью.
– Триста долларов, – деловым тоном сказал первый. – Ваш пакетик?
– Никак нет, – ответил Босой.
– А чей же?
– Не могу знать, – ответил Босой и вдруг возопил: – Подбросили враги!
– Бывает, – миролюбиво сказал второй в косоворотке и приба вил: – Ну, гражданин Босой, подавай остальные.
Мы не знаем, что спасло Никанора Ивановича от удара. Но он был к нему близок. Шатаясь, с мертвыми глазами, налитыми темной кровью, Никанор Иванович Босой, член кружка «Безбожник», поло жил на себя крестное знамение и прохрипел:
– Никогда валюты в руках не держал, товарищи, Богом клянусь!
И тут супруга Босого, что уж ей попритчилось, кто ее знает, вдруг воскликнула:
– Покайся, Иваныч!
Чаша страдания ни в чем не повинного Босого (он действительно никогда в руках не держал иностранной валюты) переполнилась, и он внезапно ударил свою супругу кулаком по лицу, отчего та разро няла битки по полу и взревела.
– Ну, это ты брось, – холодно сказал тот, что был в косоворотке, и мигом отделил Босого от жены.
Тогда Босой заломил руки, и слезы покатились по его багровому лицу.
Минут через десять примерно видели некоторые обитатели гро мадного дома на Садовой, как председатель правления в сопровож дении двух людей быстро проследовал в ворота дома и якобы шатал ся, как пьяный, и будто бы лицо у него было, как у покойника.
Что проследовал, это верно, ну а насчет лица, может быть, и при врали добрые люди.
В КАБИНЕТЕ РИМСКОГО
В то время как происходили все эти события, в громадном доме на Садовой, невдалеке от него, в кабинете дирекции «Кабаре» сидели и занимались делами двое ближайших сотрудников Степы Лиходеева – финансовый директор «Кабаре» Римский и администратор Варенуха. В кабинете «Кабаре», похожем как две капли воды на всякий другой театральный кабинет, то есть с разнокалиберной мягкой ме белью, с запачканным дрянным ковром на полу, с пачкой старых афиш, с телефоном на письменном столе, – происходило все то, что происходит во всяком другом кабинете.
Римский сидел за письменным столом и подписывал какие-то бу маги. Варенуха то и дело отвечал на звонки по телефону. В дверь ча сто входили: побывал бухгалтер с ведомостью, как всякий бухгал тер, старый, больной, подозрительный, хмурый, в очках. Приходил дирижер в грязном воротничке, и с дирижером Римский поругался из-за какой-то новой кожи на барабане. Какой-то лысый и бедный человек принес скетч. Автор скетча держал себя униженно, а Рим ский обошелся с ним грубо, но скетч оставил, сказав, что покажет его Степану Богдановичу Лиходееву. И автор ушел, кланяясь и гово ря: «Очень хорошо… мерси…» – глядя слезящимися глазами на ди ректора.
Словом, все было, как обычно, кроме одного: час прошел, нет Степана Богдановича, другой час прошел – нет его.
Приезжали из РКИ, звонили из Наркомпроса, звали на заседание директоров, на столе накопилась громаднейшая пачка бумаг. Рим ский стал нервничать, и Варенуха стал звонить по телефону на Садо вую, в квартиру Степы.
– Ну, это уж безобразие, – стал ворчать Римский, каждый раз, как Варенуха говорил: «Не отвечают».
В три часа дня в кабинет вошла женщина в форменной куртке, в тапочках и в мужской фуражке, вынула из маленькой сумки на по ясе конвертик и сказала:
– Где тут «Кабаре»? Распишитесь, «молния». Варенуха черкнул какую-то закорючку в тетради у женщины и, когда та ушла, вскрыл пакетик.
Вскрыв и прочитав, он перекосил лицо, пожал плечами и подал телеграмму Римскому.
В телеграмме было напечатано следующее: «Владикавказа Москву Кабаре Молнируйте Владикавказ помощнику начальника Маслов скому точно ли субъект ночной сорочке брюках блондин носках без сапог документами директора Кабаре Лиходеева явившийся сегодня отделение Владикавказе признаками психоза есть директор Лиходе ев Масловский».
– Это здорово! – сказал Римский, прочитав телеграмму. Варену ха, моргая, долго изучал листок.
– Самозванец, – решил Римский. И тут же взяв телефонную труб ку, позвонил и продиктовал по телефону «молнию»: «Владикавказ Помощнику Начальника Масловскому Лиходеев Москве Римский».
Независимо от странной «молнии» принялись разыскивать Лихо деева. Квартира упорно не отвечала. Мучились очень долго, звоня в служебное время решительно во все места, где могла разыскаться хотя бы тень Степы. Успели проверить сбор и убедились, что выпу щенная афиша с именем иностранца резко повысила сегодняшний кассовый приток.
Минут через тридцать после первой «молнии» пришла вторая. Содержание ее было еще страннее:
«Молнируйте Масловскому что я действительно Лиходеев бро шенный Воландом Владикавказ Задержите Воланда Лиходеев».
В течение минуты и Римский, и Варенуха, касаясь друг друга лба ми, перечитывали телеграмму.
– Ты же с ним утром разговаривал по телефону, – недоуменно сказал лысый Варенуха.
– Какие глупости – разговаривал, не разговаривал! – рассердил ся нервный Римский. – Не может он быть во Владикавказе! Это смешно!
- Собрание сочинений. Том 4. Личная жизнь - Михаил Михайлович Зощенко - Советская классическая проза
- Собрание сочинений. Том 7. Перед восходом солнца - Михаил Михайлович Зощенко - Советская классическая проза
- Неизвестные солдаты кн.3, 4 - Владимир Успенский - Советская классическая проза
- Том 2. Машины и волки - Борис Пильняк - Советская классическая проза
- Том 1. Записки покойника - Михаил Булгаков - Советская классическая проза