крошечной Япония — расстояние от островов до побережья морем было значительно меньше, чем расстояние от европейской части Российской империи до дальневосточного театра военных действий. Подумать только — сам вольноопределяющийся следовал на фронт целых шесть недель! Безумно долго… Увы, пропускная способность одноколейки Транссиба не могла позволить оперативно перебрасывать подкрепления Куропаткину. Вследствие чего тот и выжидал, отступал, зарывался в землю, сдерживал врага в позиционных боях, сжигая японские резервы…
И только много позже, уже сильно повзрослевший Павел Иванович осознал, что, несмотря на всю логичность действий командующего русской армией, Куропаткин допустил серьезную ошибку, в деле под Мукденом отдав японцам инициативу. И хотя оборонительная тактика Алексея Николаевича полностью оправдала себя под Ляояном, к Мукдену маршал Ояма выработал собственную наступательную тактику, позволившую японцам прорвать оборону русских…
…Для вольноопределяющегося Марочко сражение под Мукденом началось с оглушительной канонады, предвосхитившей удар 5-ой армии генерала Куроки. Передовые опорные пункты русских мешали с землей снаряды тяжелых орудий — но уцелевшие солдаты стойко приняли бой при приближении пехоты противника. Впрочем, первую атаку удалось отразить одной лишь только русской артиллерией, открывшей огонь с закрытых позиций — и кинжальными очередями пары станковых «максимов», тогда еще используемых на массивных крепостных лафетах… Но обращенные в бегство японцы, однако, сумели засечь огневые точки противника — после чего пулеметы были подавлены прицельным огнем полевой артиллерии, а русским артиллеристам навязали контрбатарейную борьбу. Так что вторую атаку отражали в основном только винтовочным огнем, стреляя по цепям следующих в атаку японцев (отлично различимых на снегу), по старинке — залпами…
Третьей атаке предшествовал еще один артиллерийский налет — и сильно поредевшие русские роты остановили бешеный натиск японцев уже лишь с помощью гранат Лишина. За время той атаки врага вольноопределяющийся Марочко, как кажется, в полной мере сумел освоить это оружие — непосредственно в боевых условиях.
Четвертая же атака врага завершилась жестокой траншейной схваткой, кошмары о которой мучили Павла еще много лет после Мукдена…
Не так и долго Марочко успел послужить до отправки на фронт — всего несколько месяцев в опостылевшей ему пехотной части, офицеры которой прозябали в собраниях, коротая время карточными играми, цыганами и спиртным, мечтая о войне и ратных подвигах — и одерживая «победы» в мимолетных адюльтерах… Еще иногда они стрелялись — чаще всего из-за женщин или надуманных оскорблений чести. Одним словом, развлекались, как могли, напрочь позабыв о реальной подготовке солдат, своем прямом и главном долге… Никто из них не понимал, что, выбрав путь служения, они выбрали для себя подвиг длинною в жизнь, а вовсе не подвиг одного дня, одной схватки.
И также никто не осознавал, что для любой победы недостаточно одного порыва храбрости, подвига «одного мгновения»… Что для победы своих солдат нужно всенепременно учить ратному ремеслу, что офицер должен понимать нижних чинов и заботиться о них, знать их нужды и чаяния, уметь расположить к себе, завоевать уважение в повседневной службе, наконец, воспитать… Быть солдату настоящим отцом — да, строгим, да, требовательным, но заботливым и справедливым! Все — или большинство — позабыли, что офицер должен уметь доступно объяснить своим людям их маневр в бою, как учил Суворов…
В действительности же солдатами занимались унтера — воспитывая их матюками и кулаками. А всей боевой подготовки было только фехтование на штыках… Но уже пару недель спустя, будучи в плену, Павел испытал к озлобленным, ретивым служакам, заставившим освоить вольноопределяющегося самые простые приемы ближнего боя, горячую благодарность. Ибо в тот страшный день ему удалось трижды парировать вражеские выпады, отклонив от своего тела узкие ножевые штыки японцев — и дважды вонзить собственный, граненый «русский» штык в животы врагов! А после тяжелый удар приклада по затылку отправил сознание Павла Ивановича в небытие…
А ведь могло сложиться иначе — и тогда голова Марочко рассталась бы с телам после стремительно удара катаны японского офицера. Внука или даже сына тех самых самураев, коих вольноопределяющийся ожидал увидеть против себя в бою…
Повезло.
Сражение под Мукденом было проиграно Куропаткиным именно из-за его пассивности, из-за утраты инициативы. Ояма перебрасывал войска с одного фланга на другой, попеременно перенося всю тяжесть удара то на первую, то вторую Маньчжурские армии, при пассивной обороне русских и отсутствии всяких попыток нанести сильный контрудар. Таким образом, японцы раздергали резервы противника без особого риска быть разбитыми в ходе ослабления собственных флангов — и сумели, наконец, окончательно прорвать оборону русских, придав уже начавшемуся отступлению противника форму панического бегства…
И в тоже время уничтожить врага японцы не смогли, оказавшись в патовой для себя ситуации. Ведь единственная настоящая их победа под Мукденом оказалась победой Пирровой — они потеряли больше четверти армии убитыми и ранеными, и, несмотря на конечный успех сражения, их общие потери оказались меньше, чем у русских. После Мукдена у «Страны Восходящего солнца» не осталось ни резервов, ни средств для продолжения войны, они уже ничем не могли усилить армию, не могли дать еще одно сражение с надеждой на успех — между тем, русские войска получали пополнения с каждым днем, возрастала интенсивность переброски войск по Транссибу… Таким образом, не воспользовавшийся удобными для успешного продолжения боя ситуациями под Ляояном и Сандепу, тактически проигравший сражение под Мукденом, Алексей Николаевич Куропаткин все же выиграл полевую войну стратегически.
Точнее выиграл бы, если бы не началась революция в русском тылу…
А точку в войне поставил разгром под Цусимой.
…Находясь в плену, Павел Иванович много думал о причинах поражения России в войне. Ведь отправлялся на фронт он с энтузиазмом, с мечтами о быстрой и славной победе, с мечтами о подвигах — и заслуженных боевых наградах, мечтами об офицерском звании и всеобщем уважение и почете среди родных и знакомых! Но главное — он не сомневался в победе России в этой войне. И пусть романтический флер отпустил его после первого же ранения, гибель эскадры Рожественского он воспринял очень болезненно… Не сомневаясь, что низкая эффективность русских снарядов под Цусимой есть ничто иное, как диверсия, как сознательный брак на заводах, их выпустивших.
В стране очень своевременно для врага началась революция — а местные «почтальоны» из солдат, коим разрешили передавать почту из одной секции лагеря в другой, начали приносить в бараки пленных революционные брошюры с баснями, рассказами и даже песнями. В последних и в качестве хлесткой сатиры, и в простой, прямой и доступной речи живо описывалась несправедливость бытия простого рабочего и крестьянина в России, чиновничий произвол, злоупотребления властей и отдельных помещиков…
Поначалу между солдатами, зачитывающими подобную