— Это так важно?
— Иначе меня не сделают ведущей.
— Тогда тебе нужно ехать. Мой вертолет доставит тебя в Лондон и обратно.
— Пожалуй, ты прав…
Со стороны эта беседа могла показаться спокойной и обыденной, но им обоим приходилось прикладывать немалые усилия, чтобы она была именно такой. Ни один из них не решался возвращаться к словам, оброненным Синди Броуз. Теперь Люси знала, о чем шептал старый дом, и поняла, почему Роберт скрывал свои чувства, отказываясь говорить о прошлом.
— Участие в такой передаче — мечта любой ведущей, — заметил Роберт, и Люси удалось выдавить тусклую улыбку. — Мои поздравления, дорогая! Предчувствую, что ты получишь престижную премию.
— Но меня еще не утвердили, — слабо возразила она. — Нет никаких гарантий, что контракт будет подписан.
— Конечно. — Не глядя на нее, он осушил свой бокал. — Но тем не менее я очень рад за тебя.
Он пытается любым способом уйти от животрепещущей темы, догадалась Люси. Люди всегда говорят слишком много, когда хотят что-то скрыть. Они притворяются сильными, а в душе молятся, чтобы на их уязвимое место, так внезапно и жестоко выставленное напоказ, никто не обратил внимания.
— Так что ты думаешь делать? — спросил Роберт, прежде чем разговор соскользнул к теме, которой они оба боялись, но в то же время хотели обсудить.
— Ты знаешь, сколько я работала, бесконечно повторяя и шлифуя каждую свою реплику.
— О да, конечно. Ты часами изучала материалы по каждому из возможных участников в поисках подхода к ним.
Люси заставила себя рассмеяться.
— Я стремилась к совершенству и хотела навсегда сменить амплуа ведущей ток-шоу на образ серьезной и вдумчивой журналистки.
— Ты должна поехать. Я побуду с Мегги.
— А если доктор ошибается, — едва слышно прошептала Люси, — и она умрет?
Они понимающе посмотрели друг на друга полными боли глазами. Роберт первым отвел взгляд. И ему, и Люси было ясно, что никакая карьера не стоит человеческой жизни.
— Я никогда себе этого не прощу. — Светлая головка Люси поникла. — И если получу роль ведущей, то всю жизнь буду помнить, какой ценой она мне досталась. Я должна отказаться.
— Да, — поддержал ее Роберт.
Их взгляды снова встретились. На этот раз он не опустил глаз, и Люси увидела в них полное и окончательное доверие.
— Смерть близких так ужасна, Роберт, — задумчиво проговорила она. — Воспоминания о ней остаются на всю жизнь. Поэтому очень важно быть честными перед самими собой.
— Да, — снова повторил он, все еще глядя на нее. — И если ты поступишь вопреки этому принципу, то всю жизнь будешь жалеть об этом. — Он помолчал, потом сорвавшимся голосом добавил: — Уж я-то знаю!
8
Слезы выступили у него на глазах, и он отвернулся.
— Бобби! — шагнула к нему Люси.
— Нет.
Роберт поднял руку, решительно останавливая ее заботливое участие, словно показать свою уязвимость было равносильно тому, чтобы уронить мужское достоинство.
Он всегда был занят борьбой с демонами своего детства, думала Люси. Это вошло в привычку, перебороть которую очень трудно.
После долгой паузы Роберт произнес:
— Я думал, что смогу скрывать это всю жизнь. Не то чтобы я стыдился поступка моей матери… просто мне казалось, что молчание — единственный выход из положения. И вот теперь оно нарушено.
Он умолк. Люси выждала некоторое время, понимая, каких нечеловеческих усилий стоит ему этот разговор, а потом мягко сказала:
— Не нужно говорить об этом, если не хочешь.
— Теперь нет смысла хранить тайну. Слов, сказанных Синди, не воротишь, как бы я этого ни хотел. Но я не могу рассказывать о том, как она это сделала…
— Понимаю.
— Надеюсь. Но ты была так шокирована, услышав слова Синди…
— Если это и так, то только потому, что я никогда не предполагала самоубийства и не связывала твой страх перед прошлым с матерью. Мне казалось, что тайна связана главным образом с твоим отцом.
— О, он всегда привлекал всеобщее внимание, — горько усмехнулся Роберт. — А маму просто выбросил из своей жизни, как ненужный хлам. Она чувствовала себя никому не нужной…
— Но, Бобби, — настойчиво сказала Люси, положив ладонь на его руку, — ты не можешь так думать.
— Это не я так думаю! — выкрикнул Роберт, и его лицо с такой силой исказили едва сдерживаемые эмоции, что Люси почти физически ощутила боль и ярость, которые он бесконечно долго скрывал, не давая вырваться наружу. — Я никогда не думал так о матери! Она был потрясающей женщиной. Лучшей из всех, кого я знал!
Он поднял руку к горлу. Воспоминания о матери причиняли ему ужасную боль, но он понимал, что пришло время все рассказать Люси.
— Как ее звали? — спросила она.
— Олуэн. Она была стройной, красивой, чертовски обаятельной и, как я теперь понимаю, имела огромный успех у мужчин. Все, кто бывал у нас в доме, влюблялись в нее. Она прекрасно пела и играла на фортепиано, словом, была любимицей всего городка… пока не появился отец. — Глаза его потемнели, тон стал резким: — Он легко завоевал сердце девятнадцатилетней красавицы, которая вызывала всеобщее восхищение, и они казались всем великолепной парой. Их страсть вспыхнула как костер, и вскоре они пошли к алтарю, чтобы произнести клятвы супружеской верности. Потом родился я.
— Это мать рассказала тебе?
— Не помню, каким образом я все узнал, но это произошло в далеком детстве. Я слишком долго верил, что того мальчика больше нет… — Голос его оборвался. — Но теперь думаю, что ошибался и что… на самом деле не так уж и страшно оставаться им.
— Бередить старые раны всегда бывает очень больно. — Люси осторожно провела пальцем по шраму на его щеке. — Но тебе уже не шестнадцать лет, ты стал взрослым и сильным. И речь идет не о драке на улицах Глазго с пьяным матросом, пытающимся отбить у тебя девушку.
— Да. Но я в Бенморе, где все только и ждут, что я сломаюсь. Помоги мне, Люси.
— Кто сломается? Ты?! — широко улыбнулась она. — Да скорее небо упадет на землю.
Роберт слабо усмехнулся в ответ, но глаза его снова потемнели от горьких воспоминаний.
— Они даже не сознают, что причиняют тебе боль, — торопливо убеждала его Люси. — Люди это редко понимают, особенно, когда объект их внимания — такая известная личность.
— Ну, как же, самый знаменитый земляк! — едко заметил Роберт.
— Попытайся поставить себя на их место, милый. Это для меня ты просто Бобби, а для них — почти божество, «священная корова», как говорят газетчики. И потом, ведь разве все это — скандал, трагедия — не помогло тебе преодолеть препятствия на пути к вершине? Признай, ведь никто из жителей Бенмора не предал тебя.