Читать интересную книгу Кавказ - Александр Дюма

— Ваш отец, насколько я знаю, сделал в Тироле[98] то же, что мой совершил на Кавказе, — это должно нас избавить от каких-либо церемоний.

Я протянул ему руку.

— Я вас искал, — сказал он мне. — Я сейчас только узнал о вашем прибытии. Князь Мирский будет крайне огорчен, что не увидел вас. В отсутствие его вы позволите нам предложить свои услуги?

Я рассказал ему о своих приключениях, о том, как я нашел себе квартиру, и что мне не удалось видеть полковника.

— А видели вы свою хозяйку? — спросил он, улыбаясь.

— Разве у меня есть хозяйка?

— Да, так вы ее еще не видали? Это миленькая черкешенка из Владикавказа.

— Слышите, Калино?

— Если вы ее увидите, — продолжал г-н Граббе, — постарайтесь заставить ее станцевать лезгинку: она прелестно танцует.

— Вероятно, тут ваша власть сильнее моей, — сказал я ему, — не буду ли я невежливым, если попрошу отдать в мое распоряжение эту власть?

— Я сделаю это с удовольствием. Куда же вы теперь идете?

— Домой.

— Позволите вас проводить?

— Буду рад.

Минут через пять нам доложили о приезде подполковника Коньяра[99]. Фамилия эта показалась мне счастливым предзнаменованием: так звались двое моих друзей. Я не ошибся. Если кто-нибудь мог утешить меня в отсутствие князя Мирского, о котором мне столько говорили хорошего, так это тот, кто его заменял. Он просил нас не беспокоиться о нашем отъезде на другой день: все от него зависело — и лошади и конвой.

Кабардинский полк, командуемый князем Мирским, как главным начальником, и подполковником Коньяром — его заместителем, — самый передовой пост русских на неприятельской земле.

Часто горцы, даже непокорные, спрашивают позволения приходить в Хасав-Юрт для продажи своих быков и баранов. Это позволение им всегда дается, но покупать запрещено. В день нашего приезда двое пришли с формальным дозволением полковника и продали тридцать быков.

Кроме скота, они приносят в город мед, масло и фрукты. Разумеется, им платят наличными. Особенно их интересует чай, который запрещено им продавать. Поэтому при каждом выкупе пленных горцы просят, кроме обыкновенной цены, еще и десять, пятнадцать, двадцать фунтов чаю.

Случается, что горцы нападают даже в самом городе: редкую ночь они не похитят кого-нибудь.

В конце лета около трех часов дня солдаты и дети купались в Карасу, а подполковник прогуливался по укреплению. Около пятнадцати татарских всадников спускаются к реке и поят своих лошадей посреди купающихся. Вдруг четверо из них схватывают двух мальчиков и двух девочек и быстро скачут прочь. По крикам детей подполковник узнает о происшествии и велит стрелкам преследовать похитителей. Стрелки спрыгивают или просто скатываются с укреплений и гонятся за татарами, но те уже далеко.

Мальчик укусил своего похитителя в руку, и так сильно, что горец выпустил его. Ребенок упал, однако тотчас вскочив на ноги, он хватает камни и защищается. Татарин направляет на него лошадь, но мальчик змеей проскальзывает меж ее ног. Татарин стреляет из пистолета и промахивается. Мальчик, более ловкий, швыряет ему в лицо камень.

А стрелки все ближе. Горец видит — ему несдобровать и поворачивает коня, оставив ребенка в покое.

Трое других еще в плену. Горцы сначала просили за них тысячу рублей, несмотря на то, что мальчики были детьми солдат, а солдатам не дозволено выкупать пленников на государственные деньги. Хасав-Юртовские дамы собрали деньги для выкупа. Набралось сто пятьдесят рублей. Их вручат горцам, которые для этого спустились вниз. Подполковник уверен, что горцы для приличия поторгуются, но потом все же примут эту сумму.

В сделках подобного рода обыкновенно какой-то местный татарин служит посредником. Каждая сторона имеет также своих шпионов, которых расстреливают, если они уличены противной стороною. Не так давно один из лазутчиков подполковника по имени Салават был разоблачен горцами; его отвели на гору и раздробили череп из пистолета на глазах русского лагеря. Через два дня нашли его тело, растерзанное шакалами.

Из того же Хасав-Юрта был послан к Шамилю хирург Пиотровский[100]. В полумиле от укрепления происходил выкуп княгинь Орбелиани и Чавчавадзе.

Пока подполковник Коньяр рассказывал подробности, кто-то пришел к нему и что-то прошептал на ухо. Подполковник рассмеялся.

— Не позволите ли вы мне, — спросил он, — принять здесь одну особу? Вы станете свидетелем обычая, который вас заинтересует.

— Сделайте одолжение! — отвечал я.

Женщина-татарка, укутанная так, что оставались видными только глаза, сойдя у ворот с коня вскоре показалась в дверях нашей комнаты.

Узнав подполковника по мундиру, она направилась прямо к нему. Подполковник сидел за столом. Татарка остановилась по другую сторону стола, развязала небольшой мешок, висевший у ней за поясом, и извлекла из него два уха.

Концом трости подполковник удостоверился, что это были два правых уха. Он взял перо и бумагу и написал расписку на двадцать рублей. Затем, оттолкнув уши концом палки, сказал по-татарски:

— Ступай к казначею!

Опустив уши вместе с распиской в мешок, амазонка села на коня и поскакала к казначею для получения двадцати рублей.

За каждую отрубленную голову горца назначено вознаграждение в десять рублей. Князь Мирский, питавший, разумеется, отвращение к этим кровавым трофеям, счел достаточным, чтобы доставляли только правое ухо. Но он никак не мог заставить своих охотников руководствоваться этим нововведением; с тех пор, как они воюют с татарами, они все равно отрубают головы, объясняя сие тем, что не могут отличить правое ухо от левого.

Это вознаграждение в десять рублей за каждое правое ухо неприятеля напомнило мне историю, которую рассказывали в Москве.

Из-за великого множества волков, причинявших вред некоторым русским губерниям, обещано вознаграждение в пять рублей за каждого убитого волка; оно выдавалось по представлении хвоста. При ревизии 1857 года оказалось, что израсходовано сто двадцать пять тысяч рублей на эту премию. Это составляет полмиллиона франков[101].

Итак, волков было неправдоподобно много. Начали следствие, и выяснилось, что в Москве есть фабрика фальшивых волчьих хвостов, до того хитро изготовляемых, что лица, решавшие давать премию или нет, запросто вводились в заблуждение. По сему премия понизилась до трех рублей и выдается только по предъявлении всей головы целиком.

Может быть, когда-нибудь вскроется, что в Кизляре, Дербенте или в Тифлисе существует фабрика фальшивых чеченских ушей.

Подполковник Коньяр пригласил нас отобедать в пять часов, а капитан Граббе — в свою комнату. Он пожелал показать свои рисунки, которые, как он уверял, могли нас заинтересовать.

Глава IX

Головорезы

Пока мы болтали с подполковником Коньяром, Калино, имевший перед нами два больших преимущества, а именно знание языка и молодость, разыскал нашу хозяйку-черкешенку и уговорил ее войти в зал. Это была прехорошенькая девушка, двадцати — двадцати трех лет, одетая по владикавказской моде. Она, кажется, поняла, что гораздо лучше кружить головы, нежели их резать.

Калино не знал, что мы были приглашены на обед к подполковнику, и просил прекрасную черкешенку отобедать с нами. Мы крайне сожалели, но слово уже было дано. К счастью, Калино и наш молодой дербентский офицер его не давали. Они могли остаться и, имея в своем распоряжении кухню, выгодно заменить нас.

Мы извинились перед красавицей Лейлой, пообещав ей возвратиться тотчас после обеда, если она для нас станцует. Заручившись ее словом, мы отправились с капитаном Граббе. Он жил в красивом домике, окна которого выходили в сад.

Граббе показал свои рисунки, которые характеризовали его как хорошего художника в первую очередь портретиста. Среди портретов были три-четыре поясных портрета, привлекшие особое внимание.

Головы — величиною с монету в десять су — и лица обращали на себя внимание своей необычностью. Одеждой они не отличались друг от друга.

— Вот славные бороды и великолепные фигуры, — сказал я, — но кто же они?

— Лучшие из детей земли, — отвечал он. — Впрочем, они имеют одну страсть…

— Какую?

— Поклялись отрубать каждую ночь, по крайней мере, по одной чеченской головушке и, подобно горским абрекам, строго исполняют обет.

— А! Вот это интересно. По десять рублей за голову, то бишь три тысячи шестьсот пятьдесят рублей в год.

— О, не из-за денег, а из удовольствия! Есть у нас общая касса, и, когда дело идет о выкупе из плена, они всегда первыми вносят пожертвования.

— Ну, а горцы?

— Они отплачивают им как нельзя лучше; вот почему портретируемые носят такие красивые бороды и волосы — для того, как говорят они сами, чтобы чеченцы, отрезая им голову, знали, за что ее схватить.