class="p1">Как только Блюхер узнал, что Наполеон с большей частью своей армии возвращается в Дрезден, он остановил отступление и снова двинулся на запад, уверенный, что теперь может сразиться с французами на более чем равных условиях.
Макдональду, чье 75-тысячное войско скопилось на левом берегу реки, следовало остаться на месте и ждать атаки. Местность, перемежающаяся лесистыми холмами, благоприятствовала действиям пехоты, а против кавалерийских сил Силезской армии Блюхера Макдональд мог выставить лишь втрое меньший конный корпус генерала Себастиани.
Мосты через Кацбах были немногочисленные, а броды — узкие, и любая попытка пруссаков форсировать реку была бы отбита с тяжелыми потерями. Однако 26 августа Макдональд решил наступать и, будучи дотошным человеком, издал настолько подробные приказы, что французская кавалерия переправилась через реку и приближалась к Яуэрскому плато лишь после полудня. Марбо, полковник 23-го егерского полка, наступая с дивизией Эксельмана, удивился отсутствию сопротивления на дальнем берегу и сразу заподозрил ловушку. Но маршал Макдональд, очевидно, ничего не чувствовал, поскольку настаивал на наступлении, невзирая на плотные тучи, грозившие дождем, который бы крайне осложнил ситуацию в случае поспешного отступления.
В своих мемуарах Макдональд заявляет, что Наполеон приказал ему наступать на Бреслау, указывая на необходимость отвлечения сил врага. Видимо, это верно, но Наполеон ожидал от подчиненного, возглавляющего 75-тысячное войско, также и здравого смысла. Оставив у себя за спиной разливающуюся реку и не имея при этом превосходства в кавалерии, Макдональд шел на страшный риск.
Опасения полковника Марбо о западне вскоре подтвердились. Блюхер приготовил ловушку, и Макдональд угодил прямо в нее. Узкая дорога, ведущая на плато, настолько раскисла, что кони и люди скользили, а пушечные лафеты вязли по ступицу в грязи. Когда три французских кавалерийских полка взобрались наверх — для этого им пришлось спешиться, — они наткнулись на прусских уланов, и завязалось ожесточенное сражение, в котором у французов поначалу было преимущество. Марбо, чьи егеря ринулись в схватку, рассказывает, как пеший прусский полковник пятнадцать минут бежал, вцепившись в его стремя, и кричал: «Вы мой ангел-хранитель!» Ангел нашел ему коня и отправил в тыл как пленника; этот случай через некоторое время получил любопытное продолжение.
Плато внезапно наводнили пруссаки, и пешие и конные, которые прятались в островках леса. Когда завязалось общее сражение, начался давно грозивший дождь, и ружья пехотинцев стали бесполезными. Там, где французские егеря, рассеяв улан, наткнулись на крепкое прусское каре, сложилась забавная ситуация. Кавалеристы не могли пробиться к пехоте, а пехота не могла стрелять в кавалеристов. Те и другие застыли под проливным дождем, пожирая друг друга глазами, но это продолжалось недолго. На плато поднималось все больше и больше французов, уланы вскрыли каре для сабель егерей, но в этот момент на всадников Себастиани набросилась 20-тысячная прусская кавалерия, пеших и конных вытеснили с плато, и появившиеся прусские пушки докончили разгром.
Спуск к реке под артиллерийским огнем оказался для всадников тяжким испытанием. Марбо говорит, что обязан жизнью своей умной турецкой лошади, которая ступала по краю оврага, «как кошка по крыше». К ужасу разбитой армии, вода в реке за время боя резко поднялась, заливая немногие мосты, а броды оказались совершенно непроходимыми. Утонувших было не меньше, чем погибших под градом картечи, сыплющейся с плато, и от сабель и пик прусской кавалерии, нашедшей более удобный спуск и налетевшей на толпу беглецов у реки.
В течение многих лет наполеоновская армия не испытывала такого сокрушительного морального поражения: ведь даже на долгом отступлении по российским снегам честь императорских орлов была спасена Неем и его голодающим, померзшим арьергардом, отбившим все атаки казаков, но в данном случае сказалась фатальная слабость рекрутов 1813 года. Юные призывники Лютцена и Баутцена очень быстро узнали, что слава — дорогое удовольствие для неопытных солдат. Полк Марбо с его блестящей дисциплиной отступил через реку, потеряв всего двоих, но, если бы не присутствие на дальнем берегу свежей кавалерийской дивизии генерала Сен-Жермена, предпринявшей резкую контратаку, французские потери оказались бы намного серьезнее, хотя и те, что были, привели Макдональда в ужас — 13 тысяч убитых и утонувших, 20 тысяч попавших в плен и 50 пушек, включая все, кроме одного, орудия генерала Себастиани.
Рассказ Макдональда об этом единственном уцелевшем орудии помогает нам узнать, как Наполеон отнесся к катастрофе. Опасаясь потерять последнюю пушку, Себастиани приказал везти ее в обозе, и ее через пять дней захватили пруссаки Блюхера во время преследования врага. «Артиллерия должна защищать армию, а не обозники — артиллерию!» — орал император на генерала в присутствии подчиненных последнего. Себастиани был так унижен этой публичной выволочкой, что хотел пустить себе пулю в лоб. Потребовался весь такт и терпение Макдональда, чтобы успокоить его.
Поведение Макдональда после битвы характерно для человека его типа. Иной на его месте стал бы оправдываться непогодой и неудобной местностью или ссылался бы на приказ императора любой ценой наступать и взять Бреслау, но Макдональд был не таков. Он созвал всех офицеров в чине полковника и выше, сказав им, что каждый человек в армии выполнил свой долг и ответственность за катастрофу лежит всецело на нем самом. «Битва проиграна по вине одного человека — меня!» — заявил Макдональд, и Марбо, слышавший эти откровенные слова, добавляет: «Это благородное признание разоружило критиканов, и каждый человек прикладывал все усилия ради безопасности армии при отступлении к Эльбе».
Несколько дней спустя при реорганизации в Пильнице Марбо имел возможность узнать, что не все пруссаки разделяли ненависть Блюхера к французам. Он получил благодарственное письмо от господина фон Бланкензее, того самого полковника, чью жизнь он спас в рубке на Яуэрском плато; сейчас полковник возвращал ему лейтенанта и десятерых бойцов из 23-го егерского полка, раненных и взятых в плен после того, как фон Бланкензее был освобожден своими. Этот жест, немыслимый на современной войне, доказывает, что рыцарское поведение на поле боя дожило до XIX века, но становилось редким в условиях военного ожесточения, захлестнувшего весь континент, как свидетельствует прием Вандамма русским царем после того, как этот француз почти со всеми своими людьми был пленен во время отступления союзников из-под Дрездена. Именно Вандамм, человек, которого Наполеон когда-то собирался поставить во главе сил вторжения в «Преисподнюю», несет личную ответственность за третью катастрофу, постигшую французскую армию в неделю ее великой победы 26 августа под Дрезденом.
V
Чеснок, непогода, давление обстоятельств, а может быть, и чрезмерная уверенность Наполеона привели к тому, что 30 августа преследование побитых сил коалиции возглавил Вандамм.
Северная Чехия с ее лесистыми горными склонами и глубокими скалистыми ущельями — неподходящее