Шаман с бубном взглянул на Лакшми. Волосы у него были как спутанная паутина, а зубы - сплошь гнилые пеньки.
- Зачем ты нарушила наше таинство, госпожа?
- У меня к вам дело, - молвила Лакшми. - Есть человек, который с каждым днем все больше подчиняет кагана своей воле. Я хочу положить этому конец. Никогда бы хитрая наложница не стала напрямую интриговать против Бартатуи с этими омерзительными извращенцами, но сейчас цель требовала любых, пусть даже самых гнусных средств.
- Кто это? - спросил дряхлый шаман.
- Чужестранец, Конан. За несколько дней он из раба превратился в полусотника, а потом - в полутысячника. Его честолюбие не знает предела, и я желаю покончить с ним.
Старый шаман хмыкнул:
- Смерть - вот конец любым честолюбивым помыслам, будь ты обычный искатель приключений или сам каган.
- Ни слова о кагане, - оборвала его Лакшми. - Сейчас речь идет о киммерийце. Можете вы избавить меня от варвара?
Старик пискляво - словно птица, подавившаяся зерном, - засмеялся:
- Вряд ли найдется человек, от которого мы бы не в силах были избавиться! Мы общаемся с миром духов. Нам открыты пути грядущего, мы умеем распознавать, кто наводит злые чары. И сами наводим такие чары. Да я зашвырну этого выскочку-чужестранца во тьму, откуда он явился.
- Хорошо. Я щедро вознагражу вас. - Лакшми повернулась и собралась уходить.
- Как ты вознаградишь нас? - шаман лукаво прищурился. Вендийка медленно обернулась:
- Золото, серебро, жемчуг...
- Железо и камни для нас ничего не значат, - с глубоким презрением поморщился шаман. Он переглянулся со своими подельниками, и Лакшми вдруг почувствовала, как от собравшихся вокруг исходит волна отвратительного, сладострастного жара.
- Что вам нужно? - твердо сказала вендийка.
- Есть таинство, - прошептал старик; голос его шелестел, как ветер в сухой траве. - Великое таинство, обновляющее наши силы. Оно свершится очень скоро. Для него нужна женщина. Такая, как ты, госпожа моя. Многие испугались бы взять на себя женскую роль в этом обряде, но ты смела, ты пойдешь на все, чтобы сохранить свою власть. - Он говорил тихим, заговорщицким голосом. Лакшми бросила взгляд на женоподобного мальчика - на его раскрашенном лице лежала печать неизбывного зла. По ту сторону костра маячил человек-олень, его странное одеяние блестело в отсветах пламени.
- Хорошо, - кивнула она. - Избавьте меня от чужестранца, и я поучаствую в вашем таинстве.
Как только Лакшми ушла, бубны и флейты вновь завели свою безумную песню. Если семя подозрения, посеянное в душе Бартатуи, не даст всходов, шаманы сделают свое дело. Проще было бы нанять обыкновенного убийцу, но Лакшми сомневалась, что удастся подговорить какого-нибудь степняка выступить один на один со свирепым, непобедимым киммерийцем. У вендийки всегда имелся запасной план на случай провала: иначе действовать слишком рискованно. План касался Конана и Бартатуи. Кстати, и Хондемира тоже.
Конан во главе пяти сотен всадников ехал по разоренной войной земле. Каждые несколько лиг им попадались дымящиеся пепелища сожженных деревень. Дорога кишели беженцами, тащившими узлы со спасенным скарбом.
- Никогда не пойму селян, - говорил Рустуф. - Почему, когда нападают на их деревню, они хватают свое барахло и бредут невесть куда? С чего они взяли, что идут в безопасное место?
Конан объявил привал - пускай лошади отдохнут, да и дорога освободится от толпы жалких беженцев. Степняки хотели было проложить себе путь мечами, но Конан напомнил им приказ кагана - избегать резни.
- Не знаю, - откликнулся Конан на реплику козака. - Может, оттого, что мы жжем деревни.
- Да разве долго построить новую хижину? Останься они у себя - были бы живы и здоровы. Войско пройдет, и тогда в деревне можно было бы раздобыть еду. А они все как один устремились туда, где наверняка подохнут от голода или заразы: в осажденный город.
- Они боятся, что их ограбят, - заметил Фауд.
- А уж это вовсе глупость, - скривился Рустуф. - Их уже ограбили. Пока они у себя в деревне, отнять у них нечего. А так они тащатся по дорогам, несут всю свою кладь на хребте, и ее ничего не стоит поддеть на копье, даже не слезая с лошади. Они тупо ползут к тем, кто грабит их каждый день, - к местным заправилам. Деревенских дурней заставят горбатиться на оборонных работах, а когда продовольствия останется только для воинов и придворных, выгонят на все четыре стороны.
Конан пожал плечами:
- Не знаю. Селяне всегда так поступают во время войны. Я в навозе никогда не ковырялся. И не собираюсь... Ладно, пора ехать.
Гирканийцы двинулись дальше, то и дело разгоняя плетками испуганных селян. Временами мимо проходили другие отряды степняков - гирканийцы спешили огнем и мечом утвердить свое господство в согарийских землях. К вечеру отряд киммерийца миновал разоренную область - теперь Великий Путь был относительно свободен. Судя по тому, что говорили разведчики о дороге на Бахрошу и о расстоянии до этого города, Конан не ожидал появления вражеского войска раньше завтрашнего дня, а может, и послезавтрашнего. И все же многоопытный киммериец послал разведчиков - на случай, если враги появятся внезапно. На войне ничего нельзя исключать.
Сейчас, когда опустошенные земли и испуганные толпы беженцев остались позади, главной заботой Конана было найти хорошее место для засады. Переговоров не предвидится. А значит, придется действовать с удвоенной осторожностью, прибегнув к какой-нибудь уловке или обманному маневру. Конану приказано было неожиданно напасть на бахрошцев и отбить у них всякую охоту впредь воевать со степняками. Как раз это киммериец и собирался сделать.
К вечеру он выбрал подходящую позицию. Великий Путь здесь начинал медленно подниматься в гору и проходил между двух остроконечных холмов, лежавших симметрично, как женские груди. Дальше дорога выходила на равнину и двадцать лиг тянулась по ней до самой Бахроши.
Конан вместе го своими десятниками и полусотниками осмотрел пространство вокруг холмов и дорогу за ними - в поисках места для битвы. Остальным воинам было приказано разбить лагерь, держать коней наготове, чтобы по тревоге вскочить в седла. Костры разводить не стали, чтобы случайно не выдать себя.
Перед закатом все приготовления были закончены, отданы последние распоряжения на случай внезапного нападения противника. Сложных маневров не предполагалось, но строгий боевой порядок был необходим, дабы не так сильно ощущалось численное превосходство врага. Гирканийцы лишь усмехались, когда им говорили, что врагов будет больше в два раза. Что ж, презрительная усмешка бесстрашного воина лучше, чем тягостное, мрачное ожидание неуверенного в себе бойца. Все зависело от сатрапа Бахроши: от его отношения к Согарии и особенно от того, сколько войска он в силах послать на помощь соседу, когда и на его землю вот-вот нападут.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});