Но спать Наполеону не пришлось: к императору примчался адъютант Мюрата с известием, что в Москве в нескольких местах возникли пожары.
Вначале это не особенно беспокоило Наполеона. Понятно: пришли в чужой, к тому же безлюдный город и стали раскладывать костры поближе к домам, не заботясь о том, что дома большею частью деревянные – вот вам и пожар. Наполеон прекрасно знал психологию солдата: после нас – хоть потоп! Сам был таким.
Москва для них – не то, что для Наполеона. Адъютант Мюрата без удовольствия собирался ехать назад, в этот пусть и великолепный, но странный и страшный город. Не верилось, чтоб хитрые азиаты просто оставили богатейшую столицу. Французам на каждом шагу мерещилась опасность. Было дико идти мимо бесчисленных безжизненных домов, мимо окон и дверей, за которыми не видно ни одного живого человека.
Адъютант делился переживаниями первых французских солдат, вступивших в опустевший город:
– Лучше идти под пулями, чем так. Это как тяжелый, кошмарный сон. Ни одной живой души. Город словно вымер от чумы. Цепенеешь от ужаса в этом царстве молчания. Идешь и все время оглядываешься назад. Нервы взвинчены. Малейший шум в переулке – и уже чудятся крики врагов и лязг оружия. Улицы длинны – не разобрать, кто на другом конце, друг или враг.
И адъютант нехотя поехал в лабиринт кривых московских улиц, переулков, тупиков.
Не прошло и часа, как следом за ним прискакал второй с той же новостью о начавшемся пожаре.
Наполеон вызвал губернатора Москвы маршала Мортье.
– Вы отвечаете головой за Москву! – сказал он маршалу.
В шесть часов утра Наполеон поднял Главную квартиру на ноги и поехал в Кремль.
Гвардия все-таки шла в парадных мундирах, с музыкой.
Так как на улицах валялось много всякого добра, Наполеон отдал приказ: кавалеристам под страхом смерти не слезать с лошадей, пехотинцам не выходить из рядов.
Улицы были пусты. Слышался лишь размеренный топот ног да барабанный рокот, отдававшийся от стен глухим эхом.
– Какое жуткое молчание!
– Такой богатый город – и пустой!
– Столько красок, а впечатление угрюмое!
– Ни одной женщины. Некому слушать нашу музыку!
– Некому оценить, какими молодцами мы выступаем! – сокрушались солдаты.
Молчание, сдержанность не в характере веселого, легкомысленного француза. Француз думает, что все обязательно такие же, как он сам.
Москва – с домами и дворцами разнообразной архитектуры, с башнями и башенками, с пестрыми куполами храмов, с высокими колокольнями, напоминающими минареты, – поразила Наполеона не менее, чем с Поклонной горы. Она и вблизи была необычайна, эта восточная красавица! Видя ее вблизи, ни глаз, ни сердце не разочаровывались. Удивляло и восхищало то, что дома оказались кирпичными и самой изящной архитектуры, а не просто деревянными, как ожидали встретить многие. Особняки частных лиц не уступали дворцам в богатстве и великолепии.
Наполеон смотрел с восхищением. Он старался не обращать внимания на то, что откуда-то еще попахивает дымком пожаров.
Подъехали к Кремлю.
– Вот они, гордые стены! – с довольной улыбкой сказал император. – Наконец-то я в Москве, в древнем дворце русских царей!
«Какую гримасу скорчат английские акулы, когда узнают, что я – в Москве! Вот я запру английские гавани, что тогда будут делать эти пираты морей? Переварит ли их желудок жесткие гинеи и залежалые товары?» – удовлетворенно думал он.
Вчера здесь, в Кремле, Мюрата встретили выстрелами какие-то бродяги, которых разогнали пушками. Хорошо же. На них можно свалить всю вину за московские пожары. Надо будет упомянуть о них в бюллетене.
Наполеон осмотрел Кремль – соборы, колокольню Ивана Великого, – посмеялся над «царь-пушкой».
– Возьмите себе этого «царя», Сорбье, – сказал он начальнику гвардейской артиллерии.
Наполеон занял во дворце комнаты, обращенные окнами на реку.
В Кремле разместилась старая гвардия. Площади заняли пушки и зарядные ящики. Кремль стал похож на крепость.
Император располагался с уютом. Он с удовольствием смотрел, как Констан, Рустан и придворные лакеи носят из фургонов его мебель, устраивают кабинет, столовую, спальню. Места здесь было предостаточно для всех: для Бертье, для канцелярии, для топографов, для свиты, для дежурных адъютантов.
Император пообедал и занялся письмами, распоряжениями, делами.
Днем загорелись Гостиный двор и Каретный ряд. Наполеон встревожился и послал Мортье с молодой гвардией тушить, хотя ему донесли, что Ростопчин увез из Москвы все пожарные трубы.
В прошлую ночь император не выспался и потому рано лег спать. Он лежал на постели и думал о том, как по этим покоям ходили бородатые русские цари из династии… Он хотел вспомнить название династии, но так и не вспомнил.
Была глухая ночь. Один император спокойно спал, а все в Кремле бодрствовало.
С вечера поднялся сильнейший ураган. Он налетал то с севера, то с запада, словно примеривался, с какой стороны удобнее погнать на Кремль огонь пожаров, начавшихся еще днем в разных частях Москвы.
К полуночи все улицы вокруг Кремля оказались в огне.
С треском рушились стены домов, ветер с лязгом и грохотом срывал с крыш листы железа. Снопы искр огненной метели сыпались на кровли дворцов, соборов, арсенала и других построек Кремля.
Огненная пыль засыпала кремлевские площади, где расположился артиллерийский парк гвардии и артиллерии.
Лефевр поставил старую гвардию «в ружье». Грозные, стоявшие как стена шеренги гвардии сегодня были неузнаваемы: «старые ворчуны» кашляли и сморкались от едкого дыма и гари, тянувшихся отовсюду с громадных пожарищ. Гренадеры, как лошади от назойливых оводов, отбивались от туч огненных искр, сыпавшихся со зловеще багрового неба.
Сон никому не мог идти на ум: положение французских войск было похоже на положение крепости, которую штурмует грозный враг.
В Кремль залетали горящие головни. В нескольких местах уже начинались пожары, но гвардия тушила их.
Наконец в четвертом часу ночи император вдруг проснулся: яркий огонь, освещавший со двора комнату, разбудил его. В первое мгновение мелькнула мысль: «Торжественная иллюминация!» В Неаполе, Вене, Берлине – всюду бывала она. Но огненные отблески как-то странно плясали по потолку.
Наполеон позвал Рустана.
– Почему так светло? – спросил он.
– Пожар, ваше величество. Горит центр Москвы, – ответил мамелюк.
Наполеон оттолкнул от себя Рустана, подававшего рейтузы, и кинулся к большому окну. Он стоял у окна и чувствовал, что бледнеет: перед глазами полыхало бушующее неистовое море огня. И земля и небо – все было в огне. В этом вихре пламени и дыма исчезали все его надежды на мир.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});