привыкать к камере, в отличие от всех других российских сюжетов Трейнхэма. Он не утратил своей мальчишеской привлекательности и не сбрил козлиную бородку и усы, хотя его волосы до плеч были острижены задолго до революции. На широком снимке он стоит среди своей паствы — никто не выглядит особенно угрожающе — вместе с несколькими жующими верблюдами прямо за монастырской стеной. В сопроводительном названии он уважительно именуется Безумным монахом, а его монастырь — Коммуной Вечного мира. Действительно, все это кажется довольно скучным по сравнению со старыми днями огня и серы.
Корник написал своему отцу, что верующие Илиодора состоят примерно из трехсот крестьян и что его монастырь полностью управляется «по коммунистическому плану» и, похоже, функционирует очень хорошо — хотя, возможно, не так уж хорошо, поскольку Илиодор «надеется когда-нибудь забрать с собой всю свою паству, отправиться в Америку и поселиться в Нью-Джерси». Так получилось, что только Илиодор и его ближайшие родственники совершили путешествие в Америку через Ригу, где он пробыл достаточно долго весной 1922 года, чтобы стать баптистом. Это не было таким уж экстраординарным событием: после революции баптисты добились значительных успехов в привлечении новообращенных на юго-востоке России.
После кратковременного задержания из-за того, что его документы были не в порядке, Илиодор 15 ноября отплыл в Нью-Йорк. «Нью-Йорк Таймс» написала: «Трудно сказать, что он будет делать; но что бы это ни было, это будет живописно и неожиданно, и на это стоит посмотреть». Собственный «Отчет о российском подразделении» АРА сообщил пытливым умам среди работников гуманитарной помощи 18 марта 1923 года: «Илиодор, «Безумный монах» из России, объявил о своем намерении стать гражданином США».
Историк Браунлоу говорит, что Илиодор регулярно проповедовал в Русской баптистской церкви в Нью-Йорке. Но не для грешного ангела «Спокойная церковная жизнь»: он был ежедневным посетителем офиса окружного прокурора города, добиваясь возмещения ущерба против некоего Эла Гилберта и компании Sunrise Picture Company за невыполнение контракта на его главную роль в кинофильме «Пять дней в аду».
ГЛАВА 40. ОПАСНЫЕ ЛЮДИ В РОССИИ
Репутация АРА в Советской России оказалась под наибольшей угрозой в результате инцидента, произошедшего в декабре 1922 года, когда советские таможенники перехватили почтовую посылку АРА. Несколько гуманитарных работников были пойманы за использованием своих привилегий курьеров для контрабанды из страны сокровищ, которые они накапливали по ценам голода — бриллиантов, предметов искусства, старинных ковров, мехов и так далее — в дополнение к политически значимой корреспонденции и другим документам. Эпизод разоблачил по крайней мере одного работника по оказанию помощи голодающим как истового поклонника маммоны.
Это был лишь самый скандальный из нескольких так называемых пограничных инцидентов, в которых участвовали лучшие и худшие представители АРА. Первым американцем, столкнувшимся с неприятностями, был тот самый негодяй-питчер и самопровозглашенный солдат удачи Чарли Вейл, который отправился на войну с эскадрильей Лафайет, прежде чем присоединиться к Американскому летному корпусу. Какую бы славу он ни завоевал как летчик-истребитель, в своей личной жизни ему удалось приобрести репутацию «летчика высокого полета», что означает, что он всегда стремился провернуть какой-нибудь трюк — как 17 ноября 1918 года, во время празднования Дня Эльзас-Лотарингии в Париже, когда, пролетая в составе эскадрильи над Елисейскими полями, он провел свой самолет через Триумфальную арку. Так он утверждает.
Во время и после мирных переговоров он работал в американском посольстве в Париже воздушным курьером между Парижем, Берлином и Варшавой. Затем он отправился на поиски дальнейших приключений. Он утверждает, что присоединился к эскадрилье Пуласки во время русско-польской войны 1920 года, но в его автобиографии говорится в основном о пьянстве, прелюбодеянии, курении гашиша, гастролях по южной Франции с джаз-бэндом и трате значительных сумм чужих денег.
В своем письме-заявлении АРА Вейл подытожил мотивацию, побудившую его присоединиться к миссии: «В течение некоторого времени у меня было желание поехать в Россию, как только она откроется, и теперь представился шанс». Он был настолько прямолинеен: никаких фраз в духе Гувера о служении человечеству, никаких рассуждений о привлекательности миссии, выполняемой Гувером. Это было великое приключение, и он хотел поучаствовать в нем. Независимо от того, произносил ли он соответствующие слова во время интервью в лондонской штаб-квартире, Митчелл решил подписать с ним контракт. «Сразу же, — написал Вейл, — я стал одним из парней».
Было решено назначить Вейла курьером поезда Рига-Москва, задание, которое, должно быть, оставило у него немного свободного времени в Москве, потому что, по его словам, у него появились друзья среди американских корреспондентов: «Они брали меня на свои интервью с большими бандитами». Одним из них был Троцкий, с которым, как утверждает Вейл, он встречался несколько раз, — честь, которой не удостаивался ни один другой сотрудник АРА, да и вообще никто из друзей-репортеров Вейла. Начальник штаба Октябрьской революции не мог усидеть на месте; он «всегда шипел, как хлопушка, и дергался, как будто у него в штанах были муравьи; он был готов сражаться со всем проклятым миром в любую секунду и уничтожил бы капиталистические нации одним взрывом угроз и красноречия».
Известно, что Сталин не давал интервью иностранным гостям; тем не менее, предполагается, что он сел за «Вуаль», произведя на него впечатление «жесткого мужчины, просто от природы жесткого в словах и действиях; он был смуглым, высокомерным, интригующим, во многом таким, каким я представляю чикагского боевика». Конечно, в 1921 году Вейл понятия не имел, кто такой Сталин, но когда он писал свои корыстные мемуары в начале 1930-х, идея личной встречи с будущим Великим диктатором была слишком хороша, чтобы отказаться.
Он даже пытался создать впечатление, что общался с интеллигентной толпой: «На вечеринках мы встречали Максима Горького, чьи убеждения не казались искренними, потому что он постоянно их переигрывал».
Каким-то образом во время всего этого ему удавалось находить время для выполнения своих курьерских обязанностей, совершая несколько поездок туда и обратно через границу, пока в конце сентября Fink не получил линию Рига-Москва, а Veil была задействована для открытия маршрута Москва-Петроград-Ревель. От идеи отказались после ее почти катастрофического первого запуска.
Вспоминая эпизод из своей автобиографии, Вейл готовит почву для высокой драмы, говоря, что в последний момент перед своим отъездом из Москвы Хаскелл вручил ему два запечатанных конверта с инструкциями охранять их ценой своей жизни. Ничто в документации не подтверждает это, хотя вполне возможно, что Хаскелл действительно произнес такие слова, не предполагая, что они передадут серьезность, подразумеваемую в их буквальном значении, как часто говорят люди.
Вейл вылетел из Москвы, и в 10:30 вечера 2 октября его поезд прибыл в Ямбург на российско-эстонской границе. Он путешествовал в компании репортера Chicago Tribune Ларри Ру, который, возможно, был