Читать интересную книгу Операция "Невозможное" (Лето и осень сорок пятого) - Евгений Белогорский

Об этом немедленно было доложено по радио на континент. Об этом были поставлены в известность военный министр, первый лорд адмиралтейства, а также британская общественность при помощи громкоговорителей. Начавшийся процесс согласования и утрясания всех вопросов связанных с исполнением подписанного документа, что продлилось до позднего вечера.

Только к ужину, майор Орлов получил подтверждение о выполнении английской стороной взятых на себя обязательств и произвел освобождение оставшихся заложников. Центральный холл покинули депутаты обеих палат, но спикер Палаты Общин, Эттли, Иден и король Георг задержались во дворце ещё на сутки.

Все это время, монарх Повелительницы морей Англии не подозревал, что стал жертвой жестокого, но очень действенного блефа. За два с половиной часа были убиты только два депутатов британского парламента, все остальные оказались живехонькими. Оглушенные, связанные по рукам и ногам, с кляпами во рту, все это время они смирно лежали в соседнем помещении боясь разозлить — этих страшных русских.

Совсем в ином ключе произошла капитуляция другой Владычицы морей Японии. Через неделю после событий в Лондоне, у микадо состоялась последняя встреча с членами правящего кабинета.

На это заседание император не позвал военных. Пять часов назад он заслушал доклад военного министра о положении дел на фронтах, который развеял в прах все его надежды.

Как истинный самурай, он с достоинством воспринял горькую правду. Поблагодарив министра за доклад, он удалился в свои покои, чтобы решить, что делать дальше.

Согласно законам империи последнее слово было за императором. Его воля была священна для его подданных, но перед тем как её объявить, микадо хотел услышать мнение правящего кабинета.

— Согласно докладу военного министра положение на фронтах угрожающее. Падение острова Кюсю, несмотря на отчаянную храбрость находящихся там наших войск дело времени. Вопреки нашим ожиданиям, американцы наступают, не считаясь с потерями в живой силе и технике. Это наводит на мысль, что наши военные ошиблись в оценке численности их армии и флота. Возможно, переброска части наших войск из Кореи и Маньчжурии могло исправить эту ошибку, но вступление в войну России ставит крест на этих планах. Из-за наступательных действий русских мы не можем снять ни одной дивизии, ни из Кореи, ни из Маньчжурии, ни из Китая или Сахалина без угрозы полностью развалить оборону.

Слова императора не застали врасплох министров. Обо всем этом они и сами догадывались или знали, но одно дело личные мысли и совсем иное, когда это говорит сам император. Строго соблюдая традиции, они не смели выказать своих чувств и эмоций, терпеливо ожидая, пока микадо закончит свою речь. А он тем временем подходил к самому главному.

— У нас осталось только два выхода. Либо продолжить нашу священную войну с белыми дьяволами до последнего японца, либо согласиться на капитуляцию. Не собираясь перекладывать на ваши плечи ответственность за этот нелегкий выбор, я хочу услышать ваше мнение, ваше решение этого вопроса.

Едва Хирохито закончил свою речь, как возникла гнетущая тишина. Никто из министров не решался заговорить о капитуляции, так как только она давала возможность сохранить страну. Продолжение войны отбросило бы страну восходящего солнца на многие десятилетия назад и не гарантировало сохранение целостности государства.

Никто не хотел быть первым, но время шло и императору следовало отвечать. Нелегкое бремя быть жертвенным агнцем, взял на себя министр иностранных дел.

— Русский посол Малик в разговоре со мной сказал, что Сталин готов отказаться от высадки русского десанта на острова Хонсю, Сикоку и Хоккайдо в обмен на капитуляцию Квантунской армии, а также наших войск на Курилах и в Корее.

— Щедрый подарок человека забравшего твой кошелек и ударившего тебя ножом в спину в самый ответственный момент — преданным тоном подал голос премьер, но император не поддержал его и осмелевший дипломат продолжил свою речь.

— Я всегда считал и считаю Сталина врагом нашей страны и нашего императора, но в словах посла Малика есть определенная для нас выгода. Пока русские и американцы не выступают против нас единым фронтом, мы имеем возможность заключить с ними соглашение по отдельности, что снизит наши потери.

— По милости Сталина мы должны лишиться своей половины Сахалина, Курильских островов, Кореи, Маньчжурии, Китая и сказать ему спасибо! — гневно воскликнул премьер, однако император вновь не проронил ни слова в осуждение дипломата.

— Русский посол ничего не сказал о Китае, Тайване, Индокитае и Индонезии. По этому поводу нам предстоит разговаривать с американцами а, по словам господина Малика, они нас боятся.

Премьер собирался вновь разразиться злостью и негодованием, но император чуть повел скулой и он замер.

— Что конкретно сказал вам посол Малик? Нам это очень важно знать — спросил Хирохито, и эти слова были серьезным знаком для всех членов кабинета.

— Малик сказал, американцы очень напуганы нашими биологическими бомбами и недавним землетрясением в Калифорнии. Они очень опасаются наших новых атомных бомб, а также возможности появления оружия способного изменять погоду. Поэтому генерал Макартур всеми силами стремиться принудить нас к капитуляции всеми силами, оставшимися в его распоряжении.

— Это очень важная информация, но можем ли мы доверять русским?

— Посол Малик не способен на хитрую игру. Он простой рупор и повторяет все, что ему скажет Сталин, — дал безжалостную характеристику советскому послу министр. — Что касается самого советского вождя, то хитрость ему конечно не чужда, но если он кому-то дает слово, он его держит. В этом я не раз мог убедиться.

— Следовательно, — после небольшой паузы произнес император, — если мы в одностороннем порядке сложим оружие перед русскими, то можем шантажировать американцев продолжением войны не опасаясь получить новый удар в спину. Верно, ли я понял?

— Да, господин. Но нам надо спешить пока Уоллес не договорился о совместных действиях против нас со Сталиным. Если русские ударят по рукам с американцами, капитуляция будет общей с оккупацией нашей страны вражескими войсками — министр почтительно склонил голову перед императором, выражая готовность принять любое решение своего сюзерена.

Появившаяся возможность создавала припертому к стене императору небольшое пространство для маневра, и он решил ей воспользоваться. Властно подняв голову, Хирохито невозмутимым голосом произнес.

— Кто считает, что будет правильным сложить оружие перед русскими на их условии, ради заключения выгодной капитуляции перед американцами?

Первым поднял руку министр иностранных дел, затем его поддержал министр здравоохранения, министр торговли и даже министр внутренних дел. Последним в списке капитулянтов был премьер министр, хотя все считали, что он будет голосовать против.

— Благодарю вас, господа. Ваше единодушие убеждает меня в правильности этого решения, поэтому я соглашусь с ним, — Хирохито повернулся к министру иностранных дел. — Немедленно отправляйтесь к послу Малику и как только, он подтвердит готовность Сталина к принятию нашей капитуляции, дайте мне знать. Через час после этого, я выступлю по радио с обращением к народу.

Советская сторона не заставила себе долго ждать. Оставив японского министра у себя в кабинете, Малик моментально связался с Москвой, для острастки продублировав своё сообщение в Генеральный штаб к Антонову.

Ответ пришел ровно через тридцать две минуты. Сталин изъявлял готовность начать подписание акта капитуляции ровно через сутки с того момента как об этом будет, объявит император Хирохито. Место подписания капитуляции город Ниигата, куда прибудет представитель Ставки Верховного Главнокомандования на Дальнем Востоке маршал Василевский. Шел последний день ноября 1945 года.

Глава XXII. Эскадра уходит на запад

«В степи под Херсоном высокие травы, в степи под Херсоном — курган. Лежит под курганом заросший бурьяном, матрос Железняк, партизан» — эти строки известные каждому советскому человеку с самого утра неотвязно витали в голове у Георгия Владимировича Петрова.

За все время войны, ему многократно приходилось хоронить своих павших товарищей, солдат и офицеров и каждый раз прощаясь с ними, он испытывал тяжкое угрызение совести, от того, что сам остался жив, а они погибли.

Нет судьи суровее и требовательнее, чем сам человек. И стоя у свежее выкопанной братской могилы вблизи британского городишка Ротенфильдом, он упрекал себя в том, что не сберег их жизни, взятые им как командиром взаймы у жен и матерей, хотя в смерти тридцати двух человек не было его персональной вины. Шла война, жертвы были неизбежны, но от этого саднящее чувство на сердце у генерала не уменьшалось. Терять боевых товарищей всегда тяжело, а терять их в самый конец войны, тяжелее вдвое.