авось выберемся… Греби!
Миновал час, потом другой. Занимался медленный морской рассвет. Мореходы постепенно выбивались из сил. Яльмар грёб так, что трещало весло, и всё время оглядывался. Судя по выражению его лица, дела обстояли всё хуже. Несмотря на усилия гребцов, звон страшного колокола приближался. Ветер не утихал, тёмные валы, казалось, стали ещё выше.
– Не выгребем, – пробормотал варяг. – Шторм гонит нас обратно. Один! Не может быть, чтоб дважды так не повезло. Ах, Рэйво, Рэйво… Жуга! Ты слышишь меня? Ты можешь что-нибудь сделать?
Тот не ответил. Герта взглянула на Яльмара, молча покачала головой. Во взгляде её были пустота и обречённость.
– Такой шторм нам не унять, – сказала она.
– Жуга!
– Яльмар, это бесполезно! Никто не сможет проделать такое!
– К чёрту! – травник внезапно бросил весло и встал. Рванул завязки на груди, одним движением сбросил меховую куртку, свитер и остался в одной рубахе. Набрал полную грудь воздуха, подставил брызгам лицо, с шумом выдохнул. Раскинул руки, балансируя на палубе, закрыл глаза. На краткое мгновение сосредоточился, собираясь с мыслями, и страшным, срывающимся голосом стал выкрикивать заклинания.
– Прекрати! – вскричала Герта. – Прекрати, ты убьёшь себя!
Но травник уже не слушал. Слова летели в темноту, непонятным образом вплетаясь в грохот бури, сливаясь воедино с ней. Заклятие было сложным, в несколько ступеней, со множеством хвостов и огрехов, но оно действовало. Здесь не могла помочь любая школа: Жуга импровизировал, подхватывал ритм шторма, изменял его, ослаблял, усиливал, сам становился этим ветром, этими волнами. Каждый звук ударял, как плеть. Гертруда отказывалась верить собственным глазам, хотя прекрасно понимала, что он делает.
Травник ворочал горы.
На топе мачты загорелись призрачные голубые огоньки, мореходы разразились криками ужаса. Ветер закружил, завыл, захохотал, луна вышла из-за туч и спряталась опять. Корабль закружило. Недалеко от кнорра прямо в воду ударила молния, затем ещё одна и ещё. Оглушительным раскатом грохнул гром. Казалось, две бури объединили свои силы, чтобы разломать корабль, на палубе которого стоял и ткал заклятие шторма маленький, промокший, ослеплённый человек.
– Получается! – закричал Орге. – Клянусь Имиром, Жуга, у тебя получается!
Ревущий водокрут утих. Ветер менял направление. Волны закурчавились барашками. Буря поворачивала на север. «Парус! – возопил Яльмар. – Ставьте парус, сукины дети!»
Это было последнее, что Жуга услышал в эту ночь.
Дальше была темнота.
Осколки
«Есть странствия и странствия.
Ещё никто не сумел определить
различия в этих странствиях».
Лецзы. Защита разбойников
Портовый Лондон – каменная набережная и грязный угрюмый ряд причалов на Темзе таял в тумане. Рыжеватый, липкий, ни на что не похожий, туман застилал всё вокруг, пропитывал одежду, стекал в сапоги. Силуэты кораблей казались плоскими и размытыми, глаз видел их нечётко, будто через слой воды. Мираж, внезапно всплывший в темноте, пропавший остров, затонувшая земля, обитель призраков и снов.
Туман и ночь.
Британия.
Зима.
Портовая таверна с якорем на вывеске обслуживала посетителей всю ночь. Мерцающий огонь её фонаря манил и привлекал заблудших, как маяк. Всем, у кого в кармане завалялась пара медяков, а в сердце поселилась меланхолия и сырость, «Адмиралтейский якорь» предлагал простой и действенный набор лекарств: огонь, горячий грог, нехитрая еда и долгий разговор под зажжённую трубку. Таверна была низкого пошиба, портовые чинуши и агенты-перекупщики смотрели на неё свысока и заходить брезговали, но лоцманы, вернувшиеся с выручкой китобои и ошивающиеся без дела матросы и грузчики считали подобный курс лечения вполне приемлемым для тела и не обременительным для кошелька. Подобная публика бывала шумноватой, однако сегодня было тихо – два матроса, не дошедшие домой, два докера и некий малый неизвестного занятия, уснувший у камина. Из трубы вился дымок. Три облезлые собаки неопределённой породы и такой же неопределённой масти расположились у крыльца в надежде на случайную подачку, принюхивались к запаху гороховой похлёбки, сочившемуся из-за неплотно закрытых дверей, и роняли слюну. Внезапно одна вскинула голову, вслед за ней насторожили уши две другие. Со стороны набережной послышались шаги. Людей было много, и псы без лишней суеты поспешили освободить дорогу: собаки по собственному опыту знали, что лай и шум хозяин «Якоря» не приветствовал.
Дверь хлопнула, впуская целую толпу. Хозяин таверны, Джейкоб Слоу по прозвищу Блэк Джек, поднял голову и внутренне напрягся: норманны. От этих можно ждать чего угодно – выпить викинги любили, но их топоры служили очень веским аргументом при расплате за выпивку, еду и сломанную мебель. Хозяин пересчитал вошедших. Одиннадцать человек и с ними женщина. Заросшие, в шкурах, они шумно располагались за столами, стряхивали воду с волос и одежд, скалили зубы, усмехаясь. Столкнули со скамейки на пол спящего бездельника, тот не стал протестовать. В маленькой таверне сразу стало тесно.
Хозяин вышел из-за занавески и направился к столам, на ходу припоминая скандинавскую речь, но тут один из викингов, невысокий темноволосый парень, гордо вскинул перевязанную голову и заговорил по-английски, избавив его от необходимости путаться в словах.
– Еды и выпивки, – сказал он. – Мне – горячий грог, остальным пива.
– Хо, пива! – поддержал его (тоже на английском) высокий светловолосый бородач. Встряхнул плечами. – Это дело, это ты верно сказал, Вильям. Эй, хозяин! Неси всего, что есть, и побольше. Плачу вперёд. Держи!
Джек поймал кошелёк на лету.
– Сделаем, как скажете, – кивнул он, взвешивая кошель в руке. – У нас сегодня есть похлёбка, мясо, яйца… Для бабы что прикажете подать?
Женщина и севший рядом с ней рыжий парень со шрамом на виске переглянулись. Рыжий что-то сказал светловолосому. Тот выслушал, поскрёб небритый подбородок, кивнул и повернулся к хозяину. Махнул рукой.
– Хёг с тобой, давай яичницу. Яиц разбей десятка два, а иначе смысла нету жрать. Да чтоб глазки были целы! Сам пересчитаю. А мне и остальным тащи свою похлёбку и чего там у тебя ещё. Но только чтоб, едри её, горячая была! Ты понял?
– Понял.
Мимоходом отдавая распоряжения повару и наполняя кружки тёмным октябрьским элем, трактирщик продолжал присматриваться к прибывшим. Собственно норманнами были трое или четверо, включая предводителя. Остальные представляли собою довольно странную смесь. Женщина, плешивый толстяк и дылда в шляпе были, похоже, из Фландрии или Зеландии (мягкий выговор, растянутые гласные), темноволосый здоровяк – балтиец, эст или чухонец. А вот заговоривший первым парень с перевязанной головой был с Британских островов, но не лондонец. Южанин. Из Солсбери или из Борнмута. Правда, если поразмыслить, в портовых кварталах выговор другой. «Солсбери или где-то рядом, – решил наконец трактирщик. – Местный».
Откуда прибыли рыжий со шрамом любитель яичницы и невысокий кряжистый темноволосый