Читать интересную книгу Месть фортуны. Дочь пахана - Эльмира Нетесова

Плохо видел тогда законник. Голод и холод лишь чудом не доконали. Живуч оказался. Вот тогда, прямо из снегов, из юрты, сгреб в охапку. И через десяток дней привез на море. Денег не пожалел, нанял сиделку и врача. Снял для кента комнату. Часто навещал фартового. Пока тот не окреп полностью, не забирал его. Таранка и теперь, хоть годы прошли, помнит доброе Шакала.

— А почему мы Черная сова? — поинтересовалась Капка, давно караулившая момент, когда разговорившиеся кенты раскроют ей тайну названия малины.

Шакал строго глянул на дочь, приказав взглядом — замолчать. Но… Глыба не заметил:

— Вообще тебе уже можно про то вякнуть, — усмехнулся широкой, простоватой улыбкой и продолжил:

— Влипли мы в зону всей малиной. Попутали мусора. Впаяли на всякий шнобель по четвертному и в Сибирь захреначили. Мы все вместе уже лет пять фартовали. Но своей кликухи малина не имела.

— Ты короче трехай! — встрял Боцман. И продолжил:

— Вздумали слинять. А для того — тайгу поджечь. Чтоб не потеряться — совиным голосом окликать друг друга. Так и отмочили. Подпалили файно и слиняли. Конвой все зенки просрал. Пожар тушили. А мы следом за зверями. Выскочили и ходу… Нас сгоревшими посчитали, — хохотал Боцман.

— А почему Черная сова? — не успокаивалась Задрыга.

— В том пожаре иной совы не могло быть. Там небо черным стало от копоти и дыма. Охрана, слыша совиный крик наш, внимания не обращала. Сов хватало в тайге. Только они от дыма и огня враз лес покинули. А нам по кайфу пришлась затея. С тех пор, где нужняк, так вот и окликаемся. Другой, чужой малине, наших голосов не повторить, и тебе надо тому наловчиться. Время пришло. Голосом своей малины должна вякать. Когда лягавые вблизи иль фраера в кольцо берут. Тот голос — сигнал. Но секи про тон его. Резко и коротко — шухер, тихо и мягко — на деле — значит пора шевелиться! Громко трижды — линяй! Вот так это надо! Запомни! — прокричал голосом совы, и Задрыга тут же повторила услышанное.

— Лафово! Вот так и маячь! Ну без понту не дери глотку! — предупредил Боцман Капку.

Девчонка слышала, что на сходку малина собирается основательно. Она начнется вечером. Сколько дней продлится — никто не знал. Но все были уверены, что после «ее обмыть встречу и разлуку на несколько лет, а может, и на всю жизнь, пойдут законники в ресторан. Там будет весело.

Капка всей душой вздрагивала именно оттого, что кенты пойдут в ресторан. И тоже без нее.

— На сходку нельзя! А в ресторан почему не вместе? — допытывалась зло.

— Еще чего?! Ишь, доперла? Ты что — шмара? Фартовая? Ты — зелень! А коли так, не рыпайся! Хазу стремачить надо. Без дела не приморим. С нами — рано. Созрей! В фартовой бухой компании — тебе не место! Будь в хазе! За стремача! Не то вломлю! — разозлился Шакал. И Задрыга отодвинулась от него на другой конец стола.

Рестораны… Именно там, чаще всего, попадают фартовые в лапы милиции. Это Задрыга слышала от Сивуча.

— Секи, Капка, не надо мозги иметь, чтоб допереть, какая публика правит кайфом? Фартовые нынче мозги сеют. Откупают ресторан на всю ночь. Самых клевых официанток и поваров фалуют в обслугу. Музыкантов, какие феню знают. И наши — колымские, печорские, сибирские и сахалинские лагерные песни. Фраера их не слышали. А лягавые, едва до их лопухов феня дошла, тут же в кучи сбиваются и на законников прут. Воронками ресторан в кольцо берут. И законников всех разом накрывают. Те потом допирают в ходках, кто их засветил? Да никто! Сами себя! Не надо базлать во всю глот

ку на весь город про Колыму и Сахалин! Фраерам этих песен не понять. Все это своей шкурой пережить надо. Ну, коли сумел и там выжить и на волю выскочить, сумей молчать! Так нет! Чуть бухнут, и понесло в разнос! Да так, что не услышать этой фартовой попойки мусорам — мудрено. От нее стекла в конце квартала, дрожат. Все вокруг спят. А ресторан, что новогодняя елка — весь сверкает в огнях. И всяк фартовый в нем, как на ладони. Редко веселятся законники, но громко. Оттого и коротко. Когда взрослой станешь, не бухай в ресторане. За короткую эту радость — волей и жизнями многие поплатились, — говорил Сивуч, предостерегая Капку от беды.

Та слушала, запоминала. И уж если не удается ей отговорить фартовых от ресторана, вздумала во что бы то ни стало увязаться за ними. Но… Получился прокол. Кенты дружно, как никогда, грубо оборвали ее просьбу, может, оттого, что не хотели рисковать девчонкой в очередной раз.

Она с грустью смотрела, как собираются кенты, как тщательно бреются, надевают новые рубашки, костюмы. Ничего не забыли, оглядывают себя в зеркало.

Капка выглядывает в окно. Ей уже скучно. Там внизу какой-то мужик крутится. С самого утра. На их окно смотрит. Едва встретился взглядом с Задрыгой, нагнулся, словно чей-то чинарик поднял. Капка ему деревянную стрелу пустила — в задницу. Мужик подскочил, закрутил задом. Выдернул стрелу, поломал, погрозил Задрыге кулаком. Она указала на него фартовым. Выдала, что он тут с утра ошивается. Кенты усмехнулись, мол, тут нынче одни законники приморились. Чей- то сявка стремачит хазу. Не стоит дергаться. Это Ростов. Тут все свои.

Капка хотела поверить. Но сердце не соглашалось.

Она еще попыталась набиться на ресторан, но Боцман молча сунул ей кулак под нос. Задрыга поняла, обиделась и замолчала, отложив в память зарубку на Боцмана, какому вздумала отплатить при первом удобном случае.

— Что же отмочить паскуде? Что учинить из того, что я ему не делала? — думает Капка, закрывая на задвижку двери за кентами, уходившими на сходку.

Капка оглядывается. Смотрит, что имеет она под руками.

не хочется повторять свои прежние козни.

Конечно, можно было бы натянуть колючую проволоку на матрац. Потом накрыть ее простынью, одеялом. Боцман не заметит. Но… Это уже было. Фартовый в тот раз ей уши

— чуть не оторвал. Осторожным стал. Целый месяц проверял койку и стулья. Недавно лишь забылся. Гвозди в подушку она ему подкладывала с детства. И у кента вошло в привычку, прежде всего на ночь хорошенько встряхнуть подушку. Даже ток подводила к его койке. За что получила знатную трепку от пахана.

Тертое стекло, случалось, сыпала ему в ботинки. Он высыпал и грозил Задрыге разделаться с нею как следует.

Она ненавидела Боцмана с малолетства, стойко, люто. И никогда не упускала случай устроить ему пакость. Пахан пытался отучить ее. Но Капка не могла отказать себе в удовольствии подгадить Боцману, пусть даже за это получит крепкую трепку, но это будет потом, после того, как Боцман в очередной раз взвоет от боли.

Негашеную известь сыпала ему под подклад фуражки, а хлорку — в подклад пиджака. Все это теперь казалось ей безобидными шалостями, на какие не следовало обращать внимания. Ей хотелось устроить настоящую пакость, после какой он стал бы бояться Задрыги, уважать ее и считаться с нею, как с настоящим, взрослым кентом.

Капка внимательно осматривает дверь. Она, как никто другой, знает, что возвращаются фартовые в хазу всегда одинаково. Первым входит пахан. Боцман — последним. Он резко хлопает дверью, закрывает на все запоры.

— Лучше было б, если бы он возникал первым, — думает Задрыга. Но… Вскоре, оглядев обналичку, улыбнулась одними зубами:

— Ну, держись, падла, Боцман! Доведу тебя до мокроты, — достала из чемодана узкое, сверкающее лезвие ножа. Ручку к нему собирался заказать Шакал у хорошего мастера, здесь — в Ростове. Но Капке ждать некогда. Она хочет отучить Боцмана совать ей кулак под нос. И вставляет лезвие за обналичку двери.

Задрыга отодвинула обналичку, чтобы при захлопывании дверей лезвие тут же пригвоздило к полу ногу. Капка много раз проверила, как срабатывает ее проделка. Осечки не было. Лезвие выскальзывало из паза только при дверном толчке и на открытие не выпадало. Капка понимала, если Боцман придет совсем бухим, перо может хорошо порезать ему руку. Но это лишь отрезвит, решила она. И закрыв дверь на ключ, вытащила его из скважины, чтобы фартовые сами открыли, ; своим ключом, поверив, что Задрыга кемарит.

Девчонка глянула в окно. Там ни души. Темно и пусто. Капке надоело слоняться без дела. Она погасила свет и легла в постель.

Кенты уже, наверное, в ресторан похиляли. Все вместе. Там, Сивуч говорил, баб полным-полно. Всяких. Верняк, потому меня приморили здесь — одной канать. Чтобы блядей не видела. А может, закадрят какую-нибудь шмару? Но куда они ее денут? Сюда не притащут. К ней — не похиляют сами. Хотя… Может, сегодня сходка не кончится. Пахан трехал, что дел много. И трепу будет… Ни на день. Одной ночи не хватит уложиться, — думает Задрыга.

— А кого паханы в маэстро возьмут? Может, Шакала? Но нет, пахан ботал, для того много надо! У него кишка слаба. Все самые-самые с десяток ходок имели. Все знали. И уже не такие молодые, как пахан. А вот кентов в малину нашу — сфалует. Это верняк! — засыпает Задрыга и вдруг отчетливо слышит шаги на лестничной площадке. Они остановились у двери. Затихли. Кто-то шарит по замку, ищет скважину.