Читать интересную книгу Риск.Молодинская битва. - Геннадий Ананьев

Разговор был короткий. Перебежчик, из ногаев, не на­звал имени пославшего его, сказал лишь, что верить то­му, кто послал, можно и нужно, ибо он когда-то служил у князя Воротынского стремянным, а теперь нойон тумена.

— Велел передать, будто Мухаммед-Гирей подарил го­род казакам атамана Дашковича. На разграбление отдал. И еще сказал мой господин: крымский хан долго стоять под городом не станет, скоро убежит в свой улус оборо­нять его от астраханской орды. Всё. Мне нужно сейчас же возвращаться.

Окольничий кивнул согласно. Сказал даже:

— Поклонись от меня и всего города нойону!

Глаза все же посланцу неведомого добродетеля завязали.

Вратникам воевода строго-настрого приказал помал­кивать о ночном госте, сам решил тоже никому ни слова о нем не говорить. Даже самым ближним боярам. Ни к чему лишние пересуды. А для себя, не сомкнув до самого утра глаз, определил линию поведения: поиграть с тата­рами в кошки-мышки.

В урочное время появились ханские послы. С солидной вооруженной охраной. Но не отворили им ворот до тех пор, пока охрана не отступила на требуемое расстояние. А дальше все пошло так, как и определил Иван Хабар-Сим-ский. Он сразу же огорошил ханских послов, заявив:

— Мы изрядно сомневаемся, будто грамота царева, а не подложная.

— Князь Василий не царь, а раб светлого хана крым­ского Мухаммед-Гирея, да ниспошлет Аллах ему долгие годы жизни.

— Вот в этом у нас сомнения и есть. Мы пошлем гонца к государю нашему царю Василию Ивановичу, дай Бог ему крепкого здоровья, и если он подтвердит, поступим по его повелению. Теперь же так: торгуйте, разрешаю, только в нескольких саженях от стен. И у своего стана.

Ворота не отворим. В город вас не пустим. Так и передай­те своему, — слово «своему» воевода произнес с нажи­мом, — хану мое решение. И еще скажите: в случае напа­дения, рязанцы будут стоять на стенах насмерть. Всё. Жду ханского ответа. Согласный будет — мирно разой­демся, нападать повелит — Бог нас рассудит.

Мурза, возглавлявший посольство, начал требовать шертную грамоту, только Хабар-Симский, вроде бы даже не слыша слов мурзы, словно потеряв всякий интерес к ханским послам, повернулся к ним спиной и пошагал прочь. Двинулись за ним и бояре, а купцы и ремесленни­ки присоединились к охранявшим ворота, окружили по­сольство и начали теснить его к выходу, одновременно приоткрывая створки ворот. С колокольни надвратной церкви не спускали глаз с подступов к ним, а за сигнала­ми дозорных следили на всех улицах, выходивших на площадь перед воротами, чтобы мигом вывести ратни­ков, которые до поры до времени укрывались во дворах.

Крымский хан не снизошел до того, чтобы ответить какому-то безродному воеводе, он лишь собрал всех огла-нов, темников и казачьих атаманов, чтобы распорядить­ся о подготовке к нападению на город. Он так и начал свою речь:

— Мы намерены наказать непокорных горожан, а для Хабара изобретем достойную его упрямства казнь…

Намерение хана никому не легло на душу. Сражение есть сражение. Удачным оно будет или нет, рассудить трудно, а первыми на верную гибель придется гнать к стенам полоняников. А это значит — потеря богатства. Кого тогда продавать в Кафе на невольничьем рынке за золото и серебро? Возражать хану никто, однако, не по­смел. Кроме атамана казаков Дашковича. Да и тот не воз­ражал, а лишь советовал:

— Твое, светлый хан, решение справедливое и угодное всевышнему. Но можно поступить и так: начнем торги поближе к стенам и каждодневно станем к ним подсту­пать. Незаметно. Городская стража к этому привыкнет. Чего им безоружных опасаться. А кроме сабель для за­хвата ворот ничего и не нужно ни моим казакам, ни тво­им смелым воинам. Отворят они ворота, чтобы впустить выкупленных пленников и приобретших рухлядь, мы на их плечах и ворвемся в город.

— Ты прав, — согласился Мухаммед-Гирей. — Пусть так и будет. Мы еще думаем, чтобы пленники убегали бы из нашего стана. Немного, но пусть сбегут. Тогда мы по­требуем их вернуть.

Это было уже лишним и даже вредным, ибо могло на­сторожить подозрительного Хабара-Симского или кого-либо из его окружения, только как сказать об этом хану — разгневается, головы тогда не сносить.

На следующее утро базар, шумный, многолюдный, зара­ботал. Прибывали верхами и на бричках родичи пленных, чтобы выкупить своих из неволи, а сторговавшись, либо спешили восвояси, либо за крепкие стены города. Богатеи появились, чтобы купить достойные их кошелька украше­ния либо приобрести мягкую рухлядь121 . Рязанцы тоже не дремали, валом повалили на базар, надеясь дешево приоб­рести нужную в хозяйстве вещь либо одежду какую. Город­ские ворота фактически весь божий день не затворялись.

В них, кстати, начали прошмыгивать беглецы. Среди них был даже князь Федор Оболенский122 . Он-то и надоумил Хабара-Симского установить на стенах близ глав­ных ворот пушки да ратников держать в засаде.

— Видится мне, не зря базар все ближе и ближе к сте­не… Не за здорово живешь и ротозеют басурманы, дозво­ляя пленникам сбегать. Не коварство ли какое?

— Раскидывал я умишком своим по сему поводу, — ответил Хабар-Симский, встретивший князя и устроив­ший гостя в своих покоях. — Как пить дать станут требо­вать возврата сбежавших. Я их пока по дворам не пус­каю. В монастыре, бедняг, держу. За стенами.

— Разумно. Верно и то, что не дремлешь. Дозволь и мне, воевода, ратников к сече готовить.

— Тебе бы, князь, воеводство взять. По роду…

— По роду, говоришь. Что верно, то верно. Только я так рассуждаю: сумел ты ежели грамоту цареву у татар выманить, не отворив ворот, тебе и продолжать дело на­чатое. А с меня не убудет, если я тебя уважу. Не обесчес­тит меня, не унизит.

На том и порешили. Крикнули главного пушкаря Иордана-немчина. Повелели:

— Ночью пушки у главных ворот поставь. Только так, чтобы не видать их было снаружи. Ядер побольше наго­товь да зелья. Ратников-пешцев да казаков городовых бе­ри, сколько понадобится.

— Ядра поднесем, не вопрос, только, как я считаю, нужно побольше дроба. Дроб гуще сечет, когда много­людно.

— Ишь ты, — одобрил Хабар-Симский. — Смышле­ная у тебя голова, хотя и немчинская.

Ночью добрых полдюжины затинных пушек перета­щили к главным воротам, приладили их чин чином к бойницам, что значит при нужде не тратить времени зря, а рядом, под навесом, наготовили огнезапас. Остаток но­чи пушкари коротали в надвратной церкви, которую свя­щенник держал в это тревожное время отворенной, спе­циально для укрытия ратников, ради которых и службу в ней служил. Прихожан в те дни в надвратной церкви не жаловали.

Утром, как и предполагали воевода Хабар-Симский и князь Федор Оболенский, базар начался, почитай, под са­мыми стенами города. Уже на мосту через ров перед воро­тами торговцы раскинули свой товар. А товару награблен­ного видимо-невидимо, полоняников, связанных аркана­ми, бессчетно; ждут-пождут басурмане, когда покупатели повалят из ворот, а тех все нет и нет. Сами татары меж со­бой рядятся, по рукам бьют, купцов же русских всего ни­чего. Не более сотни. Бойчей лишь там, где полон на про­дажу выставлен. Челночат русские меж связок, выиски­вая своих, женщины осиротелые сговор ведут с пригля­нувшимися мужиками, чтоб за выкуп в жены взяли, — там радость и горе перемешались густо, не распутаешь.

Солнце все выше, а ворота не отворяются: запретил воевода горожанам выходить на торжище, и охрана у во­рот блюдет приказ воеводский неукоснительно, охола-живая настырных:

— Поговори мне! Иль татарве в пособники метишь?! После такого обвинения кому захочется лезть на ро­жон.

Продавцы уже начали приглашать горожан, коверкая русские слова. Все громче и громче их крики:

— Выходит! Задарма купишь!

— Жадна душа все найдет!

Вскорости дела приняли тот поворот, что и ожидали воевода и князем. Вельможа какой-то подъехал от стана. С охраной. Не так уж и малой. Притихло торжище, низ­кими поклонами встречая знатного ханского слугу, но затем окружили его татары и начали, жестикулируя, что-то доказывать.

Прислушались на колокольне к гомону, улавливать начали, что нойону говорят рядовые воины: требуют, значит, чтобы горожане слово держали и на торг выходи­ли, а еще просят, чтобы сбежавших полоняников вернул город либо выкуп за них дал. Неужели, возмущаются, обуздать непокорных нельзя.

Срочно к воеводе послали известие, и тот не заставил себя ждать, вместе с князем Оболенским поднялся на колокольню, встал, чтобы на глаза татарам не попасться, но самому видеть и слышать все. Татарский воевода знал хорошо, поэтому в толмаче не нуждался. Сразу ему стал ясен коварный замысел басурман: сейчас потребуют дан­ное слово о торговле держать и возвратить сбежавших пленников, а когда для переговоров ворота откроются, татарва тут же повалит в них.

«Не устоять!»