Обезумевший, потерявший осторожность, Маршант резко втянул воздух и поднял свою короткую трость над плечом Гаррисона. По всей вероятности он никогда не ударил бы его. Разум взял бы верх. Но Вилли Кених не оставил ему никаких шансов. Предвидя угрозу Гаррисону, грузный немец нажал кнопку на панели, и толстое стекло с шипением поползло из-за спинки передних сидений, легко ломая тонкую бамбуковую трость пополам и точно входя в паз в потолке. За стеклом Маршант хрипел и бесновался, но двое на переднем сидении слышали только свой собственный смех.
Ко времени, когда они приехали в аэропорт, Маршант утихомирился. Гаррисон позволил ему сесть в задней части небольшого самолета. Но когда хорошенькая стюардесса принесла напитки, он принял меры, чтобы поднос с ними не двинулся дальше Вилли Кениха и него. Сами они сидели в роскошном комфорте передней части салона. Путешествие было очень коротким, а для майора Маршанта и очень сухим.
В Гатвике Гаррисон был передан из рук Кениха в руки личного шофера начальника военной полиции, а майор был предоставлен самому себе. Гаррисон пытался, но не смог почувствовать сожаления по поводу этого человека. Да и какого черта? У него была такая чопорная верхняя губа, не правда ли?
Глава 6
По всей стране есть центры, где солдаты, моряки, летчики могут отдохнуть, восстановить силы после болезни, несчастного случая или ранений, полученных во время военных действий. Подобные заведения есть и у гражданского населения, но военные — широко известны, как одни из лучших. Место, куда приехал Гаррисон, не было исключением. Огромный по территории, расположенный на берегу моря “Хэйлинг Айланд Рикавери” (под таким именем он был известен его обитателям) был гаванью, если бы не обычная строгая рутина и преданность военным методам и дисциплине.
Сестра-хозяйка (или матрона, как Гаррисон обозвал ее для себя) была дамой лет сорока пяти. Предшествующая служба придала ее личности такие качества, к которым бывший капрал всегда питал отвращение. Не то что бы он восставал в открытую, потому что понимал, что такое дисциплина. Гаррисон на самом деле верил, что этот “прирожденный лидер" давил, но и сам был в полном дерьме, обладал казарменной грубостью и резкостью и имел своих любимчиков. По этой причине, когда сестра-хозяйка не покушалась слишком настойчиво на его уединение в предполагаемые “часы свободного времени”, он использовал любую возможность, чтобы напомнить ей, что хотя он и пользовался услугами этого центра, но при этом был гражданским лицом. Что он был только слепым, а не глухим; что она может прикалывать к его одежде столько табличек с его именем, сколько захочет, но он всегда будет находить и обрывать их; и (это раздражало ее больше всего) что, хотя по закону она и могла приказать ему посещать уроки Брейля, она никогда не сможет заставить его изучать или выучить эту чертовщину, потому что в его планы не входило провести остаток жизни, читая на ощупь тексты, напечатанные азбукой Морзе: он всегда сможет найти себе хорошенькую девушку, которая будет ему читать.
По этим и некоторым другим причинам Гаррисон не был любимчиком матроны.
* * *
Как бы то ни было, Гаррисона нельзя было переделать и уж тем более выжить из санатория. При попытке, что также было методом сломать его, матроне только и удалось добиться того, что он стал еще более независимым. Чего она и добивалась! Как бы ни восприимчив был Гаррисон, но он не догадался, что она была так же важна для нормальной работы центра, как доктора, психиатры, психотерапевты, медсестры, учителя, повара и посудомойки. Она прикладывала немало усилий для “выгребания дерьма отсюда”, которые все ее подчиненные разделяли, как один человек. Для всего ее окружения она была высокоинтеллигентной, сострадательной и крайне отзывчивой.
Например, от ее взора не укрылся интерес Гаррисона к одной из самых хорошеньких и молодых медсестер — Джуди. Их связь началась на второй неделе его пребывания в центре и продолжалась уже четыре недели. Даже тогда эти отношения не закончились бы, если бы матрона не преподнесла медсестре в небрежной манере, что она знает обо всем, а именно, напомнив ей однажды утром, чтобы та не забыла принять противозачаточные таблетки. Также поднимался вопрос о переводе ее на другое место и продвижении по службе, который вместе с тем, что матрона знала о ее связи, а медсестра не знала, какие шаги предпримет та, убедил Джуди, что не стоит больше поддерживать этот огонь. В конце концов, она и Гаррисон не любили друг друга; они просто нравились друг Другу и взаимно наслаждались телами друг друга.
С помощью или без помощи матроны эта связь резко оборвалась, когда шестая неделя пребывания Гаррисона в этом заведении подходила к концу. Комендант центра доктор Барвел послал за ним и велел явиться в его кабинет, который располагался в смотрящем на океан крыле комплекса. Гаррисон испугался, что его приглашают для Большого Разноса, потому что за ним водились и другие грехи, наравне с непрекращающейся войной с матроной, но его страхи оказались беспочвенными. Его поставили в известность, что один из лучших британских хирургов хочет осмотреть его и что Гаррисон записан к нему на прием.
Полностью в темном (Гаррисон привык к каламбурам такого рода), он позволил отвезти себя в Лондон и доставить в запрашивавшую клинику, а там выяснилось, что ему предстояло сделать операцию. В душе Гаррисона зашевелился неясный страх, рассеявшийся, " правда, при упоминании Томаса Шредера в связи с некоей немецкой фирмой, специализирующейся на оптических инструментах. При этом Гаррисон не сразу понял, что его снова представляют человеку, которого он встречал раньше. В Харце.
Это был тот самый ученый с куполообразной головой и невысокого роста, который говорил только через переводчика, и на этот раз он привел переводчика с собой. Гаррисон удивился, потому что считал, что из-за той его вспышки и нервозности Шредера, ему никогда больше не придется встретиться с этим человеком, но, нет, господин Килли находится здесь по просьбе Шредера и сейчас собирается сказать Гаррисону, удачно или нет пройдет операция.
Операция была несложная. Сущность ее заключалась в том, чтобы поместить крошечные серебряные датчики под кожу на висках, как раз над скулами и непосредственно перед ушами, по одному с каждой стороны. Датчики были такие маленькие, что никаких шрамов не останется. Килли будет руководить операцией, а проведет ее британский специалист. А так как специалистом был сэр Ральф Хоу, после имени которого писалось букв больше, чем Гаррисон мог надеяться запомнить, все, казалось, было 9 порядке. Когда операция закончится, Килли вернется в Падерборн, где окончательно отладит приспособления для Гаррисона, которые бывший капрал получит при одной из следующих встреч. Все, имеющие отношение к этой операции, были очень обходительны, и Гаррисон знал почему: это, должно быть, стоило Томасу Шредеру маленького состояния.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});