меня высокое, — усмехнулся Ткачёв. — А звать вы меня будете Иваном Ивановичем.
— И что мы будем для вас делать? — язвительно скривил губы Воронков. — Иван Иванович…
— Вы будете собирать материал по Галине Брежневой и Светлане Щёлоковой.
Ворон длинно свистнул.
— Да ты под вышку нас подводишь!
Глушко толкнул вора в плечо и как-то строго взглянул на Ткачёва.
— Ты, Иван Иваныч, ничего не перепутал?
— Нет, — спокойно ответил Андрей Викторович и встал. — Ты, Сергей Порфирьевич, подавал рапорты, в которых указывал… как бы это выразиться, на некие признаки коррупции среди милицейских чинов разного уровня. И, наверняка, делал аналитику по этим чинам. Разве нет?
— Допустим, — заинтересовался Глушко.
— А Воронков, — Ткачёв прошелся по комнате, — известный манипулятор. Его мошенником назвать сложно, да и доказать умысел в его действиях практически невозможно. А ведь он тоже разрабатывал свои схемы, исходя из какой-то аналитики…
— Как мудрёно закручивает, — ухмыльнулся Ворон.
— Умный, — поддакнул Глушко. — А что конкретно мы будем делать?
— Первое, — остановился Андрей Викторович напротив них. — Вы, Глушко, исходя из своей «аналитики», дадите мне пару-тройку фамилий милицейских чинов, не поддавшихся коррупционным схемам. Желательно, имеющих опыт оперативной работы. Так понятно?
— Не совсем, — признался Сергей Порфирьевич. — Я, думал, наоборот…
— Это будет — второе, — поспешил сказать Ткачёв. — И, третье… С помощью Воронкова вы составите схемы взаимодействия между чинами из милиции и чиновниками… партии. А затем, все схемы попробуете увязать с Брежневой и Щелоковой.
— Так это же прорва работы! — вскрикнул Ворон. — Кстати, что мы будем с этого иметь? Я не говорю про майора — он идейный, но я-то в партии не состою!
— У вас максимум полгода, — генерал кивнул старшине, показывая на выход. — А до вечера можете подумать. Отказ… не принимается.
— А о чём думать до вечера?! — удивился Глушко.
— Об условиях для своей работы, майор, — жестко ответил Ткачёв. — Или вы подумали, что я все это затеял ради развлечения?!
Когда генерал со старшиной ушли, Глушко вопросительно взглянул на Воронкова. Тот ответил ему тем же.
— Порфирич, ты что-нибудь понял?!
Глушко встал и вышел из комнаты на веранду. Воронков потянулся за ним. На веранде сидел невысокий мужик в потёртой телогрейке и чистил картошку, сбрасывая очистки в эмалированный таз.
— Вам же сказали до вечера подумать, — глухо сказал мужик, воткнув ножик в стол. — Разворачивайтесь…
Послышался скрип снега и на веранду вошла худощавая женщина с ведрами. Поставила их на пол.
— Что за делегация? — спросила у мужика.
— Наверное, на станцию хотят…
Воронков первым шагнул к ступенькам с веранды, но проходя мимо женщины, вдруг согнулся пополам и, хрипя, повалился на пол. Через секунду Глушко почувствовал, как ему сжали горло, будто стальными тисками. Он зажмурился, стараясь вдохнуть хоть немного воздуха.
— Смотри на меня, — послышался зловещий шёпот.
Сергей Порфирьевич открыл глаза и увидел перед собой лицо женщины, державшей его за горло. Её глаза были мертвенно белёсы и два черных зрачка будто высверливали дырку во лбу Глушко. Он не мог пошевелиться, он не мог что-то сказать, только шлепал губами, как рыба, вытащенная из воды.
— Вам же сказали подумать до вечера, — прошептала женщина, не моргая. — Если не хотите думать, тогда нахрен вы, вообще, нужны…
— Браво, Андрей! Вы проделали огромную работу!
В тихий августовский вечер на конспиративной квартире Гурам Ефимович Толь просмотрел схемы, предоставленные ему Ткачёвым.
— Что я могу сказать со своей стороны… Пока не вижу ни одного кандидата, способного заменить Брежнева. Ну, пожалуй, только сам Юрий Владимирович нацелился на кресло Генерального секретаря Партии. Это даст ему немного времени, но, Андрей… Нет у Андропова кадров, способных кардинально изменить положение в стране. Нет! Страна очень большая, а перестановки надо делать быстро. Нет, не успеет Андропов.
— Хорошо, — Ткачёв хлебнул чай из большой кружки и с сожалением посмотрел на половину торта «Птичье молоко». Толь имел феноменальную способность поедать торты незаметно для окружающих. — Как вы думаете, где в цепочке под названием «руководство СССР» самое слабое звено?
— Не поверите, — щелкнул языком Гурам Ефимович. — Сам Брежнев и его дочь. Слишком многое он позволил Галине за восемнадцать лет своего управления. А самое неприятное, что он сделал своё управление фундаментальным, кажущимся незыблемым. И в глазах народа, и в глазах партийных функционеров. Вы думаете, что этого не понимают там — на Западе?! Очень хорошо понимают, и непременно этим воспользуются.
— Каким образом? — не понял Ткачёв. — Как можно расшатать такого исполина, как Советский Союз?!
Толь злорадно захихикал.
— А кто вам сказал, Андрей, что СССР — это некий исполин? Вот скажите, а на чём держится идея построения коммунизма?
Андрей Викторович задумался. Ему и в голову никогда не приходило думать об этом. Он жил и работал, считая социалистическое общество самым прогрессивным. Это было данностью. Зачем об этом думать?!
— Не утруждайтесь, Андрей, — Толь отправил в рот приличный кусок торта, зажмурился от удовольствия. — Вот вы можете зайти в кондитерский цех ресторана «Прага» и принести мне фирменную выпечку просто так. А большинство людей не могут позволить себе такое даже в праздник. Вы думаете, что это нормально?!
— Наверное, нет. Но ведь нужно стремиться к тому, чтобы любой желающий смог иметь такой торт на праздник.
— И вы думаете, что такое возможно?
— А почему нет?!
— Да, потому что у вас нет ничего, чтобы сделать такое возможным! Нет инфраструктуры, позволяющей выпекать и продавать такое количество тортов, чтобы удовлетворить всех желающих. А на Западе она есть. Там уже давно другой подход к решению различных задач. Более гибкий и продуктивный. А мы у них не учимся. Решили, что сделаем коммунизм в отдельно взятой стране, и прём, как ослы. А как сделаем, чем сделаем, когда сделаем… никто не знает.
Ткачёв нахмурился.
— Выходит по-вашему, что коммунизм в СССР делать не надо?! Страна относительно недавно спокойно вздохнула после войны…
— Вот именно, что вздохнула, — махнул рукой Толь. — Войной можно прикрываться ещё сотни лет… А попробуйте мыслить иначе! Победа в войне была мощной идеей, вокруг которой концентрировались усилия. Ставились жесткие сроки выполнения тех или иных задач, спрашивали за эти сроки — не приведи Господи! Но это была конкретная цель! Осязаемая! А что сейчас?! Пятилетний план, реализуемый только на бумаге и бравых рапортах секретарей обкомов. А в действительности — пшик! Мы с какого-то перепугу решили, что теперь всё можем, и бояться нам нечего. Вот возьмём вход наших войск в Афганистан…
— А там, что не так?!
— Да всё не так! — воскликнул Гурам Ефимович. — Нет информационно-идеологической поддержки, нет технического обеспечения, нет чётко поставленной цели. Вот что мы там делаем?!
— Выполняем интернациональный долг…