Читать интересную книгу Последний праведник - А. Й. Казински

— Ну нет, техника все время развивалась. В некоторых древних культурах просто втирали пепел в открытые раны. Викинги использовали розовый боярышник. Красота ведь стоит жертв, — опять высокий шепелявый смех.

Нильс вежливо улыбнулся.

— А как это делают сегодня? Чисто технически?

— Смотри, — он кивнул на машинку для татуировки, — иголка закреплена в этой трубке. Когда машинка включается, иголка движется вверх-вниз со скоростью примерно тысяча раз в минуту. Круто, да?

— И что она впрыскивает внутрь?

— Она ничего не впрыскивает. Внутрь вводятся чернила разных цветов. Тату-пигменты состоят из воды, глицерина и крошечных кристаллов. Это разноцветные инородные тела.

— Как-то не слишком полезно…

— Что, испугался? — Он криво усмехнулся. — Твой кофе тоже не очень-то полезный.

— И что, это действительно инородные тела?

— Иногда возникают проблемы, когда организм пытается отторгнуть кристаллы, и это вряд ли очень приятное ощущение. В редких случаях пигменты могут пройти в лимфатические протоки, оттуда в лимфатические узлы и затем в кровь. Но соmе оn.[45] Я никогда с таким не сталкивался, а я уж знаю, о чем говорю, — он задрал майку и показал впечатляющую — и наводящую ужас — голову дракона. — Хочешь такую? Девок это заводит.

— Нет, спасибо. Я хочу, чтобы ты кое на что взглянул.

Татуировщик удивленно смотрел на Нильса, пока тот доставал фотографию из факса.

— Что это? — Он с интересом уставился на спину жертвы. — Так ты такую хочешь?

— Ты можешь что-то сказать об этой татуировке?

— Что сказать?

— Что это за узор? Что на ней изображено? Как это сделано? Сколько времени на нее понадобится?

Татуировщик молча рассматривал фотографию.

— Идем.

В подсобке царила совершенно иная атмосфера, комната походила на пристанище наркомана. Повсюду валялись иголки и пепельницы, на грязном столе стояла наполовину опустошенная бутылка виски. Спящий в своей корзинке щенок проснулся и с любопытством взглянул на Нильса.

— Не хочешь купить? Это американский стаффордширский терьер. Не смотри, что он пока такой милый, через полгода он сможет убить взрослую лошадь.

— Фотография, — напомнил Нильс, чтобы вернуть собеседника к теме разговора.

— А, да, — тот сел за шаткий столик и включил настольную лампу. — Говорю же, чего мне только не приносят и не просят нарисовать. Недавно один чувак приволок фотку пилотки своей телки. Хотел, чтобы я наколол ее на его члене, чтобы он всегда видел пилотку, когда дрочит.

Нильс кашлянул. Татуировщик уловил намек и замолчал, продолжая рассматривать снимок.

Нильс наблюдал за ним, ожидая хоть какой-то реакции, но ее не было. Ничего не происходило. Татуировщик продолжал молчать.

— Что скажешь? — спросил Нильс.

— Откуда это у тебя? — Он не отводил глаз от фотографии, даже когда наконец заговорил.

— Ты можешь сказать, что на ней изображено? Никакого ответа. Нильс не сдавался:

— Что это?

— Понятия не имею, но…

— Но что? — Нильсу было все сложнее скрывать раздражение. — Объясни, в чем дело. Сколько времени потребуется на то, чтобы сделать такую татуировку?

Татуировщик наконец-то поднял голову и взглянул на него.

— Ты не врубаешься. Это не татуировка. Я не верю, что это тату.

— Не татуировка?

Он покачал головой и поднялся:

— Нет, слишком тонкие линии. И очень много белой краски, которой мы практически никогда не пользуемся.

— Но что же это, если не татуировка?

Он только пожал плечами. Это уже не его проблемы.

28

Эльсинор

Впереди одиноко и покинуто простирались скованные морозом поля. Деревья на горизонте напоминали скелеты. Взрыв серого. Красивое зрелище для меланхоликов. И ужасно тоскливое для остальных — им остается только сбежать отсюда, как, например, сделала Катрине.

Дорога была свободна, никто не мешал, и Нильс ехал быстро. Свернул с шоссе на гравиевую дорожку, припарковался на этот раз у самого дома и вышел из машины, прихватив коробку.

Он сразу же увидел Ханну на мостках. Она стояла на том же месте, что и в прошлый раз. Он подошел к ней, но она не обернулась, хотя не могла не слышать его шагов.

— Вы же собирались уезжать?

— Я отложил поездку. Поймали что-то?

— В этом озере нет рыбы, — она обернулась и взглянула на него. — Хотя и утверждается, что ее здесь полно.

— Но она не клюет?

Она покачала головой.

— Наверняка ее отпугивает запах. — Ханна подняла руку с сигаретой. — Но рыбалка — просто одно из звеньев общего плана.

— Какого плана?

— Заниматься только тем, чего я никогда не делала, пока мой сын был жив.

Никаких слез в голосе. Ее лицо совсем не изменилось, когда она произносила эти слова, и это его напугало. Он знал, что когда такие холодные и сдержанные люди все же взрываются, это заканчивается плохо. Часто они пытаются увлечь за собой в бездну кого-нибудь еще — это было ему знакомо не понаслышке.

* * *

— Я знаю, здесь холодно, — сказала она, поворачивая ручку термостата. — Это были едва ли не последние слова Густава перед отъездом в Канаду: «Мы должны, в конце концов, разобраться с отоплением». Сказал — и уехал.

В рассказе не было никакой горечи, сообщила, и все.

— Так что, вы привезли мне кучу убийств?

— Да.

— Не слишком крепкий?

— Кофе? Нет.

— Я всегда пью такой, как смола.

Нильс открыл коробку и осторожно выложил на стол все до единой страницы.

— Это все из Венеции?

— Да, от Томмасо Ди Барбара. Полицейского, с которым вы разговаривали. Он прислал это сегодня утром, — Нильс уселся за стол.

— Вы уже читали?

— Проглядывал. Это скрупулезная подборка всех известных фактов о жертвах. Их жизнь, их поведение, их поступки. Ну и, конечно, их смерть: время, место, обстоятельства. Здесь… — Нильс бросил взгляд на последнюю страницу, — двести двенадцать страниц жизни и смерти. Что-то переведено с итальянского на английский гугловским переводчиком, но не все.

— Отлично, — она усмехнулась.

— Но сначала посмотрите вот на это. — Нильс вытащил из кипы бумаг фотографию спины жертвы и положил ее перед Ханной.

— Что это?

— Спина Владимира Жиркова. У всех жертв есть отметина на спине. Татуировка или какой-то знак.

— Один и тот же знак?

— Мне кажется, да. Томмасо сказал, что это цифры, но нет, цифр там нет.

Ханна сощурилась — может быть, скептически, может быть, просто удивленно — и отыскала в одном из ящиков очки из магазина «Все по 10 крон». «+ 1,5» — сообщающая об этом этикетка по-прежнему была приклеена к оправе. Поднесла к глазам фотографию.

— Вы уверены, что такая метка есть абсолютно у всех?

— Да. Вот другой пример — спина Марии Сайвы из Перу. Убита 29 мая этого года.

Он положил фотографию Марии Сайвы на стол, рядом с фотографией Владимира Жиркова. Несмотря на то, что снимки были темные и грязные, рисунок просматривался четко.

Ханна держала в руках лупу, появившуюся из того же ящика, что и очки, — вместе с запахом марихуаны, который сложно с чем-то спутать.

Нильс рассматривал Ханну, пока она изучала фотографию. Линия носа, маленькие, почти невидимые волоски на шее. Взгляд Нильса блуждал, и Ханна провела свободной рукой по горлу, как будто заметила, что он на нее смотрит. Проходили секунды, может быть, даже минуты. Нильс нетерпеливо поерзал на стуле. С озера доносилось гоготание лебедей.

— Ну что, вы что-то видите?

— Это просто невероятно, — сказала она, не глядя на него, и закурила — явно машинально.

— Что?

— Кто это сделал? — спросил она, выпуская дым. — Убийца?

Нильс придвинулся поближе.

— А в чем дело?

Она проигнорировала вопрос. Очевидно, ответ нужно было заслужить. Нильс собирался его повторить, но тут она забормотала вслух:

— Иврит, арабо-индийский, урду, деванагари…

Нильс уставился на нее, пока она продолжала монотонно шептать:

— Месопотамский, двадцатиричная система, кельтские цифры, иероглифы, иератические цифры, вавилонские цифры…

— Ханна, — Нильс повысил голос, — что происходит?

— Это просто цифры. Цифры, цифры и цифры.

— Где?

— Он прав. Тот, с кем я разговаривала.

— Томмасо?

— Это число. Число 31. Владимир Жирков.

— 31?

— Это число 31, написанное в разных системах исчислений! Крошечные цифры. Похожи на маленькие кровоизлияния под кожей. Как будто кровеносные сосуды образовали число 31.

— Как это возможно?

Она пожала плечами.

— Я же не дерматолог. Но… — Она тут же передумала и запнулась.

— Что — но?.. — нетерпеливо спросил Нильс.

— Я знаю, что поверхность всех кровеносных сосудов сливается в так называемый однослойный эпителий. Он называется эндотелий.