Левченко он узнал и выделил не только по большим вице-адмиральским звёздам на погонах [93](тем паче два офицера «свиты» командующего стояли на втором плане), просто сразу было видно, кто в полноте власти и кто во всей полноте ответственности.
Строгость взгляда адмирала тяжелила тому веки, что можно было списать на тягости похода и утомлённость. Наряду с этим что-то в этом оценочном взоре проглядывалось ещё, заставляя усомниться в собственных позициях, порождая какие-то неуютные ощущения, словно оказаться перед придирчивым экзаменатором.
«А ведь я-то не хухры-мухры, продвинутый пришелец из грядущего. Более того — из продвинутого будущего… другого, мать его, уже цифрового века. Чего ж тогда так-то?..».
Эти мятежные амбиции он сдержано загнал на дальнюю полку. В мыслях же…
В голове, как водиться скоротечно и непроизвольно мельтешило, доискиваясь до причин этой неожиданной рефлексии:
«А если подумать — какое эхорасстояние между нами — то, что разделяет нас? По сути, целая эпоха! Глядя на этих людей, понимаешь хотя бы то, что они ходили да и продолжают ходить под прессом Сталина и НКВД. И не только…».
Он просто физически ощущал исходящую от них социалистическую харизму военного, мобилизованного СССР, выдержавшего жестокую и затяжную войну.
«Здесь и смертельная усталость, и вера, и упрямая убеждённость в своих силах — то самое 'пасаремос» [94]! Ветеранов повидавших всякое. Это история.
О да! История им ещё устроит… припишет того чего и не было.
Они же, ныне, преодолев свои заблуждения и страхи, и кризис первых лет войны, обретут, что должно. И тогда в их устах вполне уместно рядом будут смотреться — и уважительная оценка врага: «немец мужчина серьёзный», и отнюдь не в браваде брошенное бывалым бойцом пренебрежительное: «пленный немчик». Потому что всё так и было, всё так и есть — и немец в конце авантюры Гитлера был уже не тот, и советский солдат заматерел опытом. Опытом вживания и опытом побеждать.
И пусть здесь, в этой редакции, врага немало прибыло — вдвое, втрое и более… пока что, за редким исключением, ни английские, ни американские генералы особо выдающихся тактических способностей не показали. Прагматичные «звёздно-полосатые» уверено давили неограниченным промышленным ресурсом, создавая многократный перевес в силах. Англичане… тем хотя бы не откажешь в последовательном упорстве.
Можно было смело утверждать, что ни одна армия в конце 1944 года не устояла бы против Красной. Правда, на море…
На море опыт «союзников», и те же ресурсы, и та же техническая составляющая, во многом превосходили советский потенциал. Флот США уже достиг мультидержавного значения, то есть, перекрывал все остальные флота мира вместе взятые.
Не спишешь со счетов морские традиции «Владычицы морей», даже если она уже с приставкой «экс».
Нынешний же ВМФ страны Советов, в бремя Великой Отечественной, это даже не Императорский флот России. Не те, далеко не те масштабы'.
О военном таланте самого Левченко судить Скопин не брался. На данную ситуацию вообще больше беспокоясь за налаживание продуктивной взаимосвязности. Очень рассчитывая, что тот будет смотреть на вещи взвешено, не принимая скоропалительных решений.
«И то, что я здесь, на переговорах, это уже хороший показатель. Хватило Гордей Иванычу, наверное, неудачи в Финском заливе за глаза [95]. Как там, у Анисимова (уж насколько можно ссылаться на художественную импровизацию автора) — когда Сталин помянул командиром Эскадры Открытого океана адмирала Трибуца, Кузнецов ответил, что Трибуц: »…героически поведёт эскадру на врага и с чувством исполненного долга отрапортует, что та погибла, но не сдалась'.
То бишь, за Левченко авансом усматривается иной, более разумный и гибкий подход. Не так что бы «Сталин дал приказ, и мы с криками да на ура!..», в боязни, что потом партийное руководство ему ат-та-та сделает. В том числе и за несанкционированный контакт не пойми с кем.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Короче, не станет прятаться за обезьяньим трио: «Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу».
…добавлю от себя «ничего не знаю».
Нетушки: вижу, слышу, знаю… скажу ли?..
Скажу ли я⁈ Сочту ли нужным рассказать всю нашу невероятную правду до корочки?
Нет, выложить версию о феномене, о том, что мы пришельцы не от мира сего придётся в любом случае. Но вот про альтернативную фантастику… пожалуй, это будет перебором'.
Все эти прихотливые соображения мелькнули в секунды, пауза была недолгой.
Из-за спины вице-адмирала выдвинулся офицер, капитан 2-го ранга, представившийся ранее начальником штаба эскадры, предложив визитёрам снять верхнюю одежду, указав куда пристроить.
Скопин сразу просёк, что за этим проявлением гостеприимства скрывалась другая подоплёка — наступал предвиденный кризис, который был неизбежен при прямом личностном контакте. И видел, на что нацеливались взгляды визави — его флотская форма. Те изменения и нововведения, которые она неизбежно претерпела за послевоенные годы. То, что должен был заметить ещё встречающий вертолёт капитан-лейтенант, обязательно донёсший до начальства свои наблюдения. Ещё по шинелям.
А теперь и на кителях, когда они с замполитом воспользовались предложенной вешалкой.
Рядиться в парадное они не стали, специально прибыв в повседневной, но отличий хватало с лихвой. Те же погоны… иной рисунок плетения и форма звёздочек, как и их расположение.
В текущей хронологии погоны в советскую армию и флот вернули совсем недавно, в январе «сорок третьего». И только на следующий год нововведение стало реализовываться в войсках. Однако напрасно было рассчитывать, что здесь и сейчас нестыковки в обмундировании чужаков примут за какие-то нюансы реорганизации. Скорей наоборот. Вкупе с другими незначительными на взгляд дилетанта мелочами, которые для «военной косточки» отнюдь не мелочи, вопиющие нарушения налицо.
Сам командующий, кстати, молчал. Создавая образ мудрого и невозмутимого командира, не спешащего с выводами, прежде не получив всей полноты информации.
Впрочем, кому задавать вопросы у него было. Начштаба кидал украдкие взгляды на адмирала — начинать? Второй из свиты (из него так и пёрло офицером особого отдела НКВД) и вовсе вострился точно цепной пёс, торжествуя, мол: «Вот так вы и прокалываетесь господа шпионы — на мелочах. И откуда вы такие, якобы советские, маскарадные?», — просто угадывал его мысли Скопин, замечая:
«То, что одному взыскательная дотошность, другому бдительность, третьему уже вердикты… и такая неожиданная возможность заработать медальку по профилю».
Вместе с тем от всех этих оценочных гляделок веяло каким-то острожным дипломатическим драматизмом — хозяева ждали в первую очередь обязательных заявлений от гостей. Что по логике было верно — в конце концов, кто был инициатором встречи.
Портфель с документами начинал жечь руку — толку от них, «при современном развитии печатного дела на Западе…» [96].
Пора было переходить к главному — откуда и кто они. Не медля.
«И если начинать, почему бы не таким образом, не с этого, коли уж на виду и просится».
Предвосхищая наводящие вопросы, Скопин провёл рукой по выправке, поясняя спокойным и нейтральным тоном:
— Повседневная форма старшего офицерского состава ВМФ СССР, введённая согласно приказу № 250 Минобороны от 1 ноября 1973 года… — Чего-чего? Семьдесят третьего? — передёрнул начальник штаба, наверное, посчитавший, что ослышался.
Бесшумно вошедший лейтенант, видимо имевший приоритет срочности, положил перед адмиралом какую-то сводку. После прочтения, которой Левченко поднял взгляд на посетителей. Не истратив интереса: — Наш пилот-наблюдатель любопытно описывает ваш корабль. И самолёт, взлетевший с палубы без разбега. Что за машина?