Читать интересную книгу Почти книга для почти людей - Леонид Лебедев

А это уже совсем сплетни, рассказанные людьми, которых я знаю хорошо.

В один прекрасный момент Юрий Андреевич решил жениться. И университетский отдел кадров начал подыскивать ему жену. Симпатичную, простую, с высшим образованием и без вредных привычек. Одну из таких подобранных вызывали и убеждали: «Вам оказывается высокая честь стать женой выдающегося человека.» — «Но я его не знаю совершенно.» — «Ничего, узнаете, он очень хороший человек». Отказалась.

* * *

Дни рождения в поздний период застоя отмечал Юрий Андреевич в каком-то известном (но не мне) ресторане в Сочи. Весь ресторан снимался с вечера на всю ночь. Кавалькада из штук тридцати волг отправлялась из Ростова в Сочи с утра.

* * *

На вступительные экзамены всегда притаскивался список, так называемый ректорский. Детишки, попавшие в этот список, становились студентами, если сдавали экзамен хоть на трояки. Случаи, когда они получали двойку, почти не наблюдались. В списке были как дети уважаемых ростовчан, так и никому неведомых детей Кавказа. Но ректорская секретарша носила кольца с такой величины бриллиантами, что невольно возникали разные вопросы.

А потом, вдруг, у двери Жданова появился референт. Который просматривал все бумажки, которые должны были быть подписаны Ждановым. Было это уже в совсем поздне-застойный период. Чем-то меня этот референт, точнее, не чем-то, а вполне конкретным — вопросами, которые он задавал уж чересчур въедливо, заинтересовал. И я спросил своего знакомого, знающего всё, с чего вдруг такой вдумчивый товарищ появился у Ждановской двери, от чего он охраняет Жданова? И получил ответ. что кто кого и как здесь охраняет — очень непонятно. Потому что референт этот имеет звание действующего полковника кгб. «Понимаешь, — сказал мой знакомый, — курирует университет в кгб майор. А сидит здесь товарищ полковник. И специально для Юрия Андреевича. А полковник — это минимум начальник отдела в областном управлении.» И еще добавил: «А как человек этот полковник очень интересный. Побывал он много где. И просекает всё на лету. Знакомый мой женился на его дочке. Боится своего тестя страшно. Стоит ему гульнуть на стороне. как тесть вычисляет и выводит его на чистую воду мгновенно.»

А вообще удивительно: вот человек, который сидел достаточно высоко наверху, с довольно широкой известностью. Прожил 85 лет. А рассказывать о нем, по существу, оказалось нечего. Одни сплетни. Впрочем, о большинстве и того не будет.

Писалось это после сообщения в прессе о смерти Жданова. Тогда же получил от знакомого такое:

«Умер Жданов, брошенный родней и товарищами по партии и борьбе. Воистину, наконец, смерть вырвала из наших рядов… Власти, правда, распорядились в свое время, чтобы областная больница содержала его за свой счет. По-моему, он пробыл в кардиологии больше года.»

* * *

Так что соратники его не бросили. А родня — ну, такая уж родня. В высокопартийных семьях она частенько была такая.

Помнится, один мой аспирант пересказывал свою беседу с пятнадцатилетней дочкой секретаря райкома в году 1985 м на какой-то вечеринке:

— А как ты попал в аспиранты?

— Ну, сдал экзамены.

— А сколько заплатил?

— Ничего не платил.

Тут дочка посмотрела недоверчиво:

— Ничего?!!! А что же ты, декану девочек подкладывал?

И таким диким мне это тогда показалось… тогда… А в перестройку уже понял, что простодушная она была. Малолетняя Кандидша. Что видела вокруг себя, то и говорила.

* * *

Вот, говорят, диссидентов по психушкам распихивали. На самом-то деле многих из них и в самом деле надо было там полечить, по крайней мере из тех профессиональных диссидентов, с кем мне сталкиваться доводилось, некоторые явно не совсем психически здоровые люди были. А вот о совсем недиссидентах…

Приятель мой рассказывал, которому корреспондентша областной газеты эту историю рассказала. Была (и есть, только не знаю, чья она сейчас) такая крупная государственная обувная фабрика имени Микояна. И работал там в середине восьмидесятых, еще до Горбачевского воцарения, скромный бухгалтер. Который очень нервничал, что приходится ему отчетность писать совсем не соответствующую реальной. И до того его довел страх оказаться за решеткой, что стал он записывать все бухгалтерские проводки, что через него проходили, в тетрадочку. И схемку составил, куда неучтенная обувь идет, откуда какие деньги поступили, и кто их получил и в каком виде. Красивая схема получилась, с расстрельным результатом, потому что процентов двадцать продукции этой гигантской обувной фабрики уходили налево неучтенкой. После чего простодушно решил он, что его схемой подземных работ должны заинтересоваться в ОБХСС — был такой отдел борьбы с хищениями социалистической собственности, который как-то сам собой умер, а его сотрудники большей частью, поняв, как эта собственность устроена и механизмы, как ее можно похитить, стали совсем непростыми людьми. Отдал он эту тетрадочку и ждет. И не только туда отдал, а еще и выжимку написал в ту самую газету, в экономический отдел, откуда рассказчица была. И ждет. А ничего не происходит. Тут решил он, что что-то не то и в этой газете, и в ОБХСС. Да и написал еще заявление в КГБ. И отнес это заявление своими ручками туда. И в ящичек специальный бросил под зорким взглядом дежурного. А через пару дней прямо на работу приехала за ним скорая помощь и отвезла прямо в Ковалевку. Родственникам его сказали, что свихнулся он совсем и буйный, поэтому свиданий им не будет с ним долгое время, потому как опасно. А уже в году 87-м эта корреспондентша, когда подобные истории стали попадать в печать, под влиянием слез жены бухгалтера, которая умоляла ее вытащить ее мужа из психушки, решила навестить его в Ковалевке. Добралась до него, но он к тому времени и в самом деле уже ничего н соображал и был явным параноиком, слюни пускал. И историю ту помнил, рассказывал. Но вид такой у него был, что понятно, что это бред тяжело психически больного человека.

* * *

Вообще-то я этих кругов партийно-хозяйственных только изредка касался, окольно. Но каждый раз оставалось впечатление о несоответствии того, что оттуда вещалось нам, и как жили они сами. Помнится, первое такое живое впечатление у меня было вскоре после защиты кандидатской в 1974 году. Утверждение еще не пришло, поэтому зарплата мэнээсовская у меня была, как сейчас помню, 120 р. Май месяц. Хорошооо… Призывает меня замдиректора нашего института и говорит: «Слушай, тут дело такое. Надо помочь. Проректор наш (уж не помню, как его звали по имени-отчеству, но нынче это тоже не маленький человек, академик РАН и просто хороший человек) собирается в горы с компанией. Надо ему помочь. Мы тут выписали на твое имя материальную помощь — ему надо всякое снаряжение купить. Так ты имей в виду. Здесь немного, 300 рублей. " «И что, — спрашиваю, — мне надо идти получать в главный корпус?» «Да нет, — говорит, — там сами получат. Просто ты, если что, потом от подписи… словом, имей в виду.»

И зам. директора тот теперь еще более заслуженный человек. И даже хороший действительно и тогда был, и сейчас. Правда, не знаю, как для тех, что непосредственно под ним. И 300 рублей, действительно, что за деньги, если я знал доподлинно от знакомого. что у товарища проректора вместо со всеми премиальными около 900 р в месяц выходило? Так что и в самом деле пустяковая просьба была. Но не сам же наш замдиректора сынициативил? Тогда получали материальную помощь в институте мамочки по беременности, рублей по 30–50, да с многочисленными обсуждениями, кто достоин, а кто недостоин.

Сплетни-сплетни, слухи-слухи…

В брежневские времена Ростовский обком разгоняли два раза. Наполовину каждый раз. Истории давние, я о них слышал из рассказа ооочень тогда информированного гражданина. Годы и детали особо не помню. Первый разгон произошел довольно давно, наверное, еще в семидесятых годах как результат одного судебного дела. В то время был дефицит на многие вещи. В том числе, как ни странно это сейчас, на всевозможные красочные поздравительные картинки. Один шустрый гражданин, работавший в одной из городских типографий, решил этот дефицит компенсировать своими силами, начав печатать не только открытки с мускулистым рабочим с молотом в руке и сообщением о славе Октябрю, миру, Маю и советским женщинам, но и вполне невинные открытки с цветочками и надписью «С днем рождения» и тому подобное. Эти открытки второго типа были в большом дефиците. Поскольку вся печатная продукция и всё, что имело тираж в районе ста экземпляров и больше (сюда входили, например, авторефераты диссертаций по физике, математике и прочим наукам), должно было получить визу ЛИТО (а это было, практически, отделение при кгб, неважно, как оно там себя официально дистанцировало от всезнающей организации официально), то получить разрешение на печать подобной идеологически невыдержанной продукции было достаточно сложно. По сему случаю этот шустрый гражданин, желающий сделать приятное согражданам, решил организовать эту печать неофициально. Оказалось, что сделать это не так уж и сложно, тем более, что типография была то ли при обкоме, то ли при горкоме КПСС, сейчас уж не помню. Но были дополнительные трудности: получить толстую бумагу, подходящую для открыток, достаточное количество краски и, самое главное, запустить это в продажу. Поскольку продавать из-под полы можно было лишь штуками, максимум десятками, а тут нужно было продавать тысячами и десятками тысяч экземпляров в месяц, то для этого следовало задействовать официальную сеть продажи, то есть книжные магазины и киоски Союзпечати, где продавали газеты, журналы и всякую мелочь. А поскольку партия контролировала абсолютно всё, то это означало, что надо было сделать так, чтобы она, партия, плотно зажмурила глаза. Гражданин этот, уж не помню, директор ли типографии или скромный труженик как Корейко, знал почти всю городскую и областную верхушку. И те, от кого зависел процесс печати и распространения открыток впрямую, стали прямыми и добрыми друзьями гражданина. С ними он регулярно посещал рестораны, жены добрых друзей снабжались шубами, дети их — музыкальными инструментами, были и просто бессрочные беспроцентные денежные кредиты. Надо заметить, что хоть граждане из горкома и обкома были совсем непростые граждане, но официальные зарплаты у них были не слишком большие. Ну, была 10-процентная надбавка на покупку политической литературы, была возможность кое-что покупать в спец. магазинах, были еще так называемые синие конверты, которые эти граждане находили совершенно неожиданно в ящике своего письменного стола в день зарплаты, которые часто удваивали и утраивали официальную сумму, о чем следовало хранить глубокое молчание. Но денег на хорошую жизнь всё равно не хватало. Ну и, надо сказать, что дополнительные деньги еще никому не помешали.