Село солнце. На берегу догорал сигнальный костер, разнося по воздуху белый пепел сгоревшей хвои.
– Кончи, паря, звезда вон небо просверлила. Кто теперь полетит.
…В небе и тихих затонах замигали звезды. Потонули во тьме берега, слились с небом контуры деревьев.
Федор сидел возле костра и неторопливо мешал деревянной ложкой щи из кислицы. Росин подтолкнул в огонь недогоревшие концы веток. Федор опустил руку с ложкой и невидящим взглядом смотрел на огонь.
– Да, беспокойство дома. Наталья, поди, ревет втихомолку… А Надюшка, должно, в школу пошла…
Улыбался Федор редко. Но когда разговор заходил о Надюшке, лицо его всегда теплело и становилось особенно добрым от этой отцовской улыбки.
Но вот оно опять стало хмурым.
– Портфелю сулил ей купить…
«И Оля теперь уже занимается, - подумал Росин. - Кончились каникулы…»
В костре зашумели убежавшие щи.
– Давай-ка есть, - спохватился Федор. - Готово давно.
Оба молча принялись за еду.
Крупные звезды горели зеленоватым светом, как горят в темноте кошачьи глаза.
Все больше на небе звезд, все гуще сумрак. Костер теперь как в шатре из непроглядной мглы. В этот шатер то и дело влетали ночные бабочки и, опалив крылья, гибли в огне.
– А у меня мать еще ничего не знает. Волнуется, конечно, у калитки безрукого дядю Яшу с почтальонской сумкой встречает. А он: «Нет, Катерина, опять ничего. Да ты не грусти, напишет…» А ведь скоро из управления напишут: «Пропали в тайге».
Росин замолчал. Вспомнилось неутешное горе матери, когда дядя Яша принес извещение о смерти отца.
– Ничего… Что мы, померли, что ли? Вернемся, опять ладно все будет.
– Не знаю. После смерти отца у нее сердце здорово пошаливать стало.
– Ничего. Мать, она как раз сердцем чует, жив или не жив.
Возле притухающего костра стало холодно. Росин поднялся, ушел в темноту… Вернулся с сушняком. Федор спал. Положил голову на кочку и спал. «Что ж, ведь он вырос у костров… А мне вот что-то не спится».
Росин подбросил дров. «Да, хорошо бы, если люди могли чуять сердцем, - думал Росин, вспоминая Олю. - Тоже ждет писем…»
Вспомнилась первая встреча. Поздняя электричка. По окнам извилистые струйки дождя.
И вдруг она! Вошла и села напротив вместе с подружкой. «Не знаю, как проберусь в этих туфельках. Дождь, темень». - «Говорю, пойдем ко мне, - предложила подружка. - Переночуешь, а утром съездишь». - «Что ты, если брат просит приехать, значит, надо». - «Тогда счастливо добраться. Я схожу. На лекции встретимся». А перед следующей остановкой пошла к выходу и она.
Тоже вышел в тамбур.
«Возьмите». - «Фонарик? Зачем?» - «Берите, берите», - почти силой впихнул, когда была уже на платформе. - «Как я его верну?» - «Я найду вас».
И нашел. Потому что на штампе ее книжки видел: «Московский медицинский институт».
Оказалось, приехала в Москву с Байкала. И глаза у нее под стать Байкалу - голубые, бездонные.
Над озером засверкала луна.
«Может быть, ее видит Оля… А все-таки странно: вот эту луну сейчас видят люди, которые спокойно живут, работают, ходят в кино. Им и в голову не приходит, что есть где-то вот такие дебри и люди, которым уже начинает казаться, что на свете и нет ничего, кроме этих дебрей.
Что бы я сейчас отдал за какой-нибудь приемник! Ведь сколько всяких событий! А у нас о них ни малейшего представления. Слушал бы без конца и день и ночь!
Все-таки какое же чудо приемник! Сидя вот здесь, знать, что творится в мире. Даже слушать репортаж о футбольном матче… Как далеко все это! Можно сойти с ума».
Глава 19
Росин услышал шум мотора. Выскочил из избушки. Но никакого шума уже нет. Вернулся в избушку - опять шумит. Хотел снова ринуться, выбежать, да понял: это Федор тихонько храпит на нарах.
– Вставай давай. Чего ты храпишь, как самолет. Возле избушки пирамидками наставлены длинные прутья с нанизанными на них грибами.
Одна из пирамид потихоньку шевелилась. Осторожно, на цыпочках, Росин подошел к ней. Не замечая его, белка старательно разгрызала гриб, чтобы снять его с прута. Разгрызла, взбежала с ним на дерево и ловко засунула в развилку сучьев.
– Смотри-ка, Федор, там уже десятка полтора грибов!
Испуганная голосом Росина, белка цокнула и замелькала между веток.
– Вот так-то. Ты бурундуков грабить не хошь, а белка нас грабить не совестится… Хороший нонче год для промысла: белки много. Дела у нового председателя складно пойдут… Хоть бы пса моего на охоту кто взял. Неужто весь сезон без дела будет?
– Уж очень молодой у вас председатель. Мальчишка совсем.
– Ничего. Собьется где, старики поправят. Только у него пока все как надо идет. Звероферму вон наладил. На ней бабы не меньше нашего зарабатывают, и для колхоза прибыль… Парень он расторопный, грамотный. До него всё старики колхозом правили. Привыкли по старинке тихонько жить, а он у нас парень хваткий. На-ка вот, готов. - Федор подал Росину только что сделанный деревянный совок с длинными, как пальцы, зубьями, переходящими в лоток. - Вот так прямо: зубья - в брусничник и встряхивай легонько. Вся ягода в лотке будет.
Забрав совок и самую большую корзину, Росин пошел к завалам. Там, неподалеку от медвежьей ловушки, лучший брусничник.
Посмотрев вслед Росину, Федор подумал: «Должно, ночью дождь соберется: лишайник следа не оставляет. Поотсырел, неломкий. И чаек далеча слышно. Вон где орут, а словно у берега. Грибы надо убрать».
А Росин шагал к брусничнику.
Путь недалекий, привычный, давно уже протоптал тропинку, проверяя ловушку…
Вот и брусничник. Блестели на солнце твердые листочки, а крупные глянцевитые ягоды окрасили все в красный тон. Прошел немного, оглянулся назад - полоса ярко-красных следов.
Шумно хлопая крыльями, поднялся взматеревший выводок тетеревов. Черные, краснобровые петухи веером разлетелись в стороны. «Опять с этого же места. Знают, где кормиться. Тут самая крупная ягода. Здесь и оставлю корзинку. Взгляну на ловушку - и попробую, что за совок».
Росин остолбенел. У ловушки медведь! Громадный, рыжий! Росин подбежал было ближе… Но медведь отошел от ловушки. Росин замер, боясь шевельнуться. Зверь повел носом, определяя, откуда же идет заманчивый запах. Вот подошел к пню, сунул в дупло нос и сразу удивился, почуяв мед и рыбу. Но голова не пролезала в дупло. Сунул лапу - и взревел от боли! Бревно осело в пазу. Медведь рванулся с такой силой, что Росин испугался за прочность ловушки. Зверь ревел, дергался, но ловушка держала. «Надо что-то делать!» Росин вынул нож и пошел к медведю. Увидев человека, зверь так рявкнул, что Росин невольно остановился. Медведь рванулся к нему и, не в силах выдернуть лапу, принялся крошить желтыми зубищами пень… Как бессилен казался нож перед этим беснующимся чудовищем тайги! Росин отошел за деревья, вырезал прочную палку, привязал к концу нож и с этой наскоро сделанной «пальмой» пошел к медведю. Завидев его, зверь снова принялся рваться. Казалось, он мог сейчас оторвать свою лапу. Дикая, неистовая злоба в глазах, клыки в пене… Такая громадная туша, а скакала у пня легче кошки. Рядом с ним никакая ловушка не могла показаться прочной. Росин медленно подходил. Дергаясь всей своей тушей, зверь пытался оторваться от пня. Больше подходить нельзя. Клочья пены летели на рубаху. «Только бы не промахнуться, - думал Росин, нацеливаясь в сердце зверя. - Сейчас он рванется из последних сил, и, если сдаст ловушка, - все». Удар. И страшный рев потряс тайгу! Еще удар! Еще! В агонии когтистая лапа хватила по пню, и след от нее - как от осколка снаряда!