и старательная Оленька явно не заслуживала такого отношения.
Ника постаралась отогнать подступившую комом к горлу ревность.
— Не, не очень.
— Ой, Ника, я так давно тебя не видела!
На Оленькином лице было написано такое радушие, что Ника на мгновение устыдилась своей нелепой детской ревности.
— А мы только-только сегодня утром о тебе вспоминали, правда, Вера?
Вера кивнула. Она внимательно смотрела на Нику.
— Не открылось ещё кафе?
Ника пожала плечами. Кафе открывалось по вечерам, но в рабочие дни у него не было чёткого графика работы, всё зависело от наплыва посетителей.
— Оль, сходи, посмотри, открылось или нет, — приказала Вера Оленьке.
Иногда Нике казалось, что Вера завела дружбу с Оленькой только ради того, чтобы было кем-то командовать. Уж больно резко и бесцеремонно она с ней обращалась, как её дед-генерал со своими подчинёнными. Оленька была для Веры чем-то вроде «подай-принеси». Иногда и сама Ника, заразившись от Веры, перенимала подобный тон в обращении с их третьей подружкой. Но ту это ничуть не задевало. Вот и сейчас тень растерянности, промелькнувшая на миловидном Олином лице, быстро сменилась неизменной улыбкой, и Оленька с готовностью бросилась выполнять Верин приказ. Вера проводила её взглядом и, лишь убедившись, что Олина спина скрылась за поворотом, повернулась к Нике.
— Мне не нравится, что он у вас всё время торчит, — сказала Вера.
Ника примирительно улыбнулась. Она догадывалась, что подруга непременно начнёт свою речь с упоминания Сашки. Обострять она не хотела, понадеявшись, что Вера свернёт разговор в другое русло. Но напрасно.
— Подвинься, — Вера села рядом с Никой на качели. — И мне не нравится, что ты с ним встречаешься.
— Ты это уже сто раз говорила, — Ника улыбнулась.
— Я знаю, что ты себе там думаешь, можешь не улыбаться. Только я ему не доверяю.
— Вера…
— Погоди, не перебивай. Вот чего он у вас дома постоянно торчит, а? Торчит-торчит, не отпирайся. Ходит, вынюхивает.
— Вера…
— Вынюхивает, я знаю! — Верино лицо стало злым и некрасивым. — Он и в школе всегда так. Да! А как ты думаешь, Змея узнала, что мы на заброшку плавали? Ну?
— Да тот старикан сказал, который Марку лодку давал.
— Да как же! Держи карман шире. Смысл этому старикану нас сдавать. Это Сашенька твой настучал. И потом, нас же всех Змея сразу отпустила, а его к себе позвала, помнишь?
— Она песочила его, будь здоров!
— Ага, сначала песочила, а потом Сашеньку прямо в административное управление распределили. Ника, да сложи ты два плюс два!
— У него в аттестате одни пятёрки, между прочим.
— Ника, — в голосе Веры явно слышался сарказм. — Ник, ты меня поражаешь, ну честное слово. Что ты, как ребёнок, в самом деле. Ты что, реально веришь во всю эту чепуху, типа социального лифта и бла-бла-бла?
Ника покраснела.
— Оглянись вокруг себя: наверху остаются те, кто здесь родился изначально. Остальные отправляются вниз. Прямо вон у Олейник такой аттестат отличный, чтобы её наверху оставили, ага, как же. Кстати, твой Поляков с ней спал.
— Ты врёшь, — тихо сказала Ника. Она чувствовала, как горят её щеки, непонятно: от стыда или от негодования.
— Ладно, — Вера с шумом выдохнула и повторила. — Ладно. Я вру. Про Олейник вру. А про остальное нет!
Вера ещё хотела что-то добавить, но передумала и замолчала.
— Считаешь, что я — совсем уродина, да?
— Ника…
— Ну да, уродина. Думаешь, я не понимаю, что ты хочешь сказать, — Ника внимательно посмотрела на Веру. — Что со мной можно встречаться, только потому что мой папа — член Совета Двенадцати.
— Здрасте приехали! — разозлилась Вера. — Тогда и со мной вон Шостак встречается по той же причине. Из-за деда. Ты хоть ерунду-то не говори!
Вера развернулась и неловко обхватила Нику обеими руками.
— Дура ты какая, Савельева, ну прямо дура дурой. Уродина, скажешь тоже.
От неловких крепких Вериных объятий неожиданно стало тепло на душе. Ника тихо засмеялась, чуть высвободилась, подняла на Веру глаза.
— Так, значит, ты всё-таки встречаешь с Марком?
— Я? С чего ты взяла?
— Сама только что проговорилась.
— Ерунду не говори. Ой. Что это у тебя такое? — Вера коснулась рукой кулона на шее Ники. — Я такого у тебя не видела.
— Это мамин кулон. Папа мне его отдал. Правда красивый?
Вера не успела ответить. В конце детской площадки показалась Оленька.
— Девочки, пойдёмте! — помахала Оленька рукой. — Кафе открылось.
Глава 12
Глава 12. Анна
Анна понимала: ей не стоило сюда приходить.
Они с Савельевым четырнадцать лет избегали друг друга, и на то были свои причины. Более того, она и наверх предпочитала не подниматься (да особо и некогда было — больничные дела отнимали много сил и времени), а уж если и поднималась, то старалась оставаться здесь не больше, чем на пару дней. А вот сейчас пришлось. Нужно было занести отчёты в департамент, кое с кем встретиться. Опять же совещание это насчёт карантина. Да ещё Борис так некстати задержал выдачу лекарств почти на две недели. Он и раньше задерживал, всегда отзванивался, говорил: «Аня, подожди», но в этот раз получилось дольше, чем обычно. Она не умела надавить на него, хотя, наверно, могла бы — не только Борис держал козыри в руках. Но не в её характере это было. Вот Борис мог. Но Литвинов — искусный манипулятор. Всегда им был.
В детстве и юности это выглядело забавным. Борька изо дня в день прощупывал чужие границы, действовал, где нахрапом, а где обаянием — в зависимости от ситуации. Причём зачастую даже не извлекая из этого никакой выгоды, просто из спортивного интереса. Или оттачивая своё мастерство. Одноклассники, учителя, школьная буфетчица, библиотекарь, мелкий соседский пацан — Борьке было всё равно, объектом его манипулирования мог стать любой. Иногда и Анна попадалась на его удочку, сама удивляясь потом, как это она позволила ему уговорить себя на очередную авантюру. Злилась, конечно (она и сейчас на него злилась), но Борис каждый раз так обезоруживающе улыбался и так искренне просил прощения, что в итоге ему всё сходило с рук. И единственным человеком, на которого не действовали Борькины манипуляции, был Павел.
Пашка хохотал до упаду, глядя, как Борька расставляет свои сети вокруг очередной жертвы, и, даже если в итоге всё оборачивалось не очень красиво и этично, Пашка принимал сторону друга. Он всегда оправдывал Бориса, защищая его ото всех, а иногда и от неё, Анны, когда она в очередной раз кричала: «Я этого Литвинова убью просто!».
— Да ну, Ань, он же не нарочно, — говорил