Читать интересную книгу Что такое счастье. Избранное - Эдуард Асадов

Я с удовольствием к нему подсел. Вынул из кармана пачку «Казбека» (в ту пору я еще курил), щелкнул зажигалкой и с удовольствием затянулся. Вдали, в самой глубине холла резко зазвонил телефон. Медсестра Нина зашла в будку и, подняв трубку, крикнула дежурной у гардероба: «Лена! Тут Чехова к телефону просят!»

Лена громогласно отвечает: «Чехов и Белинский только что оделись и ушли к Некрасову в коттедж».

Медсестра Нина снова громко говорит: «Жена Чехова нервничает. Ей нужно срочно поговорить с мужем!»

Лена ей отвечает: «А что я могу сделать? Не вправе же я покинуть свой пост!» И вдруг повеселевшим голосом восклицает: «Вон Толстой на улицу направляется! Никита Ильич! Подождите! Вы идете гулять? Если не трудно, то постучите во второй коттедж Некрасову. Там у него Чехов. Скажите, что жена Чехова срочно просит его позвонить домой!»

В это время из столовой вышла писательница Мария Марич (настоящая ее фамилия Чернышева). В ту пору она только что напечатала прекрасную повесть о декабристах «Северное сияние». Неторопливая, грузная, идет она и говорит, улыбаясь: «Господи боже! Сплошная классика: Чехов, Некрасов, Белинский, Толстой! Салтыкова-Щедрина на нас нет!»

Острое словцо Марич вызывает дружный смех у присутствующих и вскоре облетает весь Дом творчества.

Увы, многих из этих так называемых классиков нет уже на свете — ни Анатолия Чехова, ни Яши Белинского. Но добрые книги, написанные ими, все еще живут…

1 февраля 2001 года, Москва

Веселые гримасы истории

Когда Алексей Толстой писал свой знаменитый роман «Петр Первый», он имел доступ к самым секретным государственным архивам, которые очень помогали ему в работе. Будучи жизнерадостным, даже озорным человеком, Толстой однажды позволил умыкнуть один любопытный исторический документ, который, впрочем, позже собирался вернуть в архив. Бумагу эту он тщательно оберегал и хранил под замком у себя в сейфе. Показывал разве что самым близким друзьям после обильных возлияний. Суть же документа, как мне помнится, была в следующем.

Петр I готовился к битвам со шведами. И на сей раз собирался непременно их победить. А так как меди для отливки пушек не хватало, то государь повелел снять колокола с храмов. «Я сам за вас помолюсь! — пообещал он огорченным священнослужителям. — А после победы колокола мы вновь отольем!»

Но викторию уже давно одержали. Время шло… А колокола никто возвращать и не думал. Главные иерархи все чаще и чаще стали деликатно намекать государю о том, что обещанные колокола пора бы в храмы вернуть. Но Петр, занятый множеством наиважнейших дел, только раздраженно отмахивался. Дескать, некогда! Отвяжитесь! Сейчас мне совсем не до вас.

Вздыхали-вздыхали служители церкви, терпели-терпели… Но наконец их все-таки прорвало. И от имени Священного синода, который сам Петр вновь утвердил, самодержцу российскому была послана горючая челобитная. Смысл ее сводился примерно к следующему: «Батюшка Петр Алексеевич! Когда ты снимал с церквей колокола, то царским словом своим обещал вскорости колокола те отлить и снова на колокольни вернуть. Но прошло уже сколько лет, а колоколов тех, отец ты наш, как не было, так до сих пор нет!

Народ дичает. Люди все реже заходят в храмы.

Повсюду растут неверие и смута… Где же твое твердое слово, надежда ты наша, батюшка Петр Алексеевич?! Прикажи же наконец возвернуть колокола в храмы!»

А у Петра, как было сказано, накопилось множество важнейших и насущнейших дел. Средств в казне не хватало. Необходимо было укреплять оборону, строить флот, бороться с предательством, тьмой и невежеством. А тут — челобитная! Письмо Священного синода привело Петра Алексеевича попросту в ярость. И через все письмо в страшном гневе, разбрасывая жирные кляксы, Петр начертал: Пусть меня простят за этот не очень приличный текст. Как говорится, из песни слов не выкинешь. Одну букву я все-таки выпущу. «„А х. я не хотите?!!“ Петр I».

Сам я не видел уникального документа, но в подлинности его сомневаться не приходится. Ибо рассказал мне о нем мой «старший друг», писатель, специалист по фольклору Александр Николаевич Нечаев. Во время работы А. Толстого над романом «Петр Первый», Александр Николаевич консультировал Алексея Николаевича по части тогдашнего разговорного языка. Нечаев добавлял еще, что Алексей Толстой всегда жалел о том, что по ряду совершенно понятных причин не может опубликовать этот редкостный документ. Александр же Николаевич, пересказывая эту историю, говорил, весело улыбаясь: «Вот, Эдя, какие были нравы и времена! Искренность, страсть и никакой бюрократии!»

10 февраля 2001 г., Москва.

День памяти Пушкина

Стихотворные шутки поэтов

Память у меня всегда была превосходная. И она не раз сослужила мне добрую службу. Правда, теперь она уже немного не та, но все-таки… Все-таки… кое-что сохранила и до сих пор. Итак, стихотворные шутки поэтов.

Вообще поэты — народ веселый и ехидный. И они подшучивают друг над другом частенько и с удовольствием. Помнится, в начале семидесятых годов в Москву приехала делегация итальянских писателей. Состав ее был неоднороден. Возглавлял делегацию хорошо известный в Италии, крупный художник слова по фамилии Квазимодо. Все же остальные были, как говорится, писатели так себе… Когда делегация прилетела в Москву, с Квазимодо случилось несчастье — он заболел и довольно серьезно. Диагноз — инфаркт. И вот, пока его коллеги находились в России, Квазимодо лежал в больнице. Все кончилось, впрочем, благополучно. Наши врачи быстро поставили итальянскую знаменитость на ноги и Квазимодо вместе с товарищами благополучно вернулся на родину. Поэт Евгений Долматовский, любивший веселую шутку, написал по этому поводу такие строки:

В инфаркте классик итальянский.А все, кто прибыл вместе с ним,Для нас почти как Марк Лисянский[1],Когда бы он приехал в Рим.

…Творчество другого поэта, молодого Расула Гамзатова, долгое время также было мишенью поэтических остроумцев. Спору нет, Гамзатов — настоящий, большой поэт. Я учился вместе с ним в литературном институте, посещал те же самые творческие семинары. Однако подстрочник есть подстрочник и, конечно же, буквальный перевод стихотворения уступает художественному. К тому же с переводчиками Расулу Гамзатову сразу же и навсегда повезло. Его переводили такие превосходные поэты, как Наум Гребнев и Яков Козловский. Нередко переводчики украшали подстрочники своими собственными находками, нерифмованные стихи делали рифмованными и так далее. Разумеется, это нисколько не снижает достоинств поэзии Расула.

Эпиграмма Владлена Бахнова, похоже, возражает против этого неоспоримого факта.

Гамзатов, к сожалению,Не бард народа древнего,А плод воображенияКозловского и Гребнева.

Замечу, что эпиграмму или пародию на стихи бездарного поэта написать практически невозможно. Вот живая к тому иллюстрация. Поэзия Маргариты Алигер всегда пользовалась заслуженным вниманием у читателей. Кто не помнит ее лауреатскую поэму «Зоя» и другие произведения! Однако сама она была натурой исключительно эмоциональной. Даже, я бы сказал, ультраэмоциональной. Ее выступления на собраниях в смысле эмоций шли, как говорится, по нарастающей. Говорила Алигер, постепенно возбуждаясь. Потом в голосе ее начинали появляться надрывные нотки, иногда даже со слезой. Временами казалось, что еще минута и поэтесса бурно расплачется. К счастью, этого никогда не случалось. По крайней мере лично я не припомню. Не знаю, прав ли я или нет, но мне кажется, что именно эти особенности ораторского искусства Алигер вдохновили на эпиграмму Владимира Полякова.

Алигер у нас богата:Есть награды, деньги, честь!И ума у ней палата,Но… палата номер шесть…

А теперь история одной очень старой стихотворной шутки. Жил когда-то в Ленинграде критик по фамилии Березарк. Говорят, что тщеславен он был невероятно и характер имел, как утверждают злые языки, далеко не сахарный. И вот, возможно, в отместку за вредность, ленинградский поэт Михаил Дудин написал на Березарка такую вот эпиграмму:

Никем не понят и не признан.Один бродил он словно тень,И занимался онанизмомВ Международный женский день.

Кстати, однажды досталось и самому Дудину. Авторство нижеследующей эпиграммы молва также приписывает юмористу Владимиру Полякову.

Михаил Александрович ШолоховДля простого читателя труден.И поэтому пишет для олуховМихаил Александрович Дудин.

Насколько мне известью, Владимиру Полякову принадлежит еще одна развеселая эпиграмма, на сей раз на поэта Алексея Фатьянова. Известно, что Фатьянов является автором слов многих превосходнейших песен, которые вся страна распевала в послевоенные годы, да и не забывает до сего дня. Назову только некоторые: «Где же вы, друзья-однополчане?», «На солнечной поляночке», «Соловьи, соловьи» и другие. Но Фатьянов дружил не только с поэзией, а, как говорится, был на ты еще и с «зеленым змием». И Поляков не выдержал, разразился очередной эпиграммой: