мирно сполз и не мешал наслаждаться жизнью окружающим. Потом откуда-то достает небольшой, очень неприятный на вид нож, задирает мне голову, примеривается, и…ахает, роняя свое орудие убийства. Кикимора вцепилась ей в руку так, что из прокушенного запястья брызгает и льется кровь.
Я еще не в состоянии думать — в голове кровавый туман, меня тошнит, челюсть похрустывает, видимо разбитая на куски ударом нежной ручки моей новой знакомой, но то ли подсознанием, то ли спинным мозгом я понимаю, что если сейчас чего-нибудь не предприниму — мне конец. А потому прекращаю изображать из себя ветошь, брошенную слесарем-сантехником в угол, и едва превышая по скорости минутную стрелку, тянусь к брошенному убийцей ножу. Мне больно, меня трясет, тошнит, но руки все-таки дотягиваются до ножа. Больше всего боялся, что девка заметит мои потуги и как следует наподдаст — если она рукой смогла меня порвать, как Тузик грелку, так что будет, если девица пустит в дело свои стройные ноги? Точно от меня живого места не останется. А жив я до тех пор, пока жива моя бесстрашная Олька.
А кикиморе уже досталось. Девка все-таки оторвала ее от себя — не без потерь, но оторвала. И вместе со шматом кожи, содранной с руки, шмякнула о стену с такой силой, что мне сделалось еще хуже, чем было. Олька, моя Олька! Неужели эта гадина сумела ее убить?!
Ярость охватила меня с такой силой, что из головы ушла дурнота, а скорости и силы как мне показалось — прибавилось. Нож чиркнул по сонной артерии девицы, фонтан крови залил меня с ног, до головы. Я держал девку левой рукой за волосы, полосовал ее ножом, вопя что-то нечленораздельное, кровь хлестала во все стороны, девка хрипела, булькала, мычала, и никак не хотела умирать. Тогда я в считанные секунды располосовал ей шею до самого хребта, и успокоился только тогда, когда отделенная от туловища голова устроилась на обеденном столе, следя за меня зелеными глазами и разевая рот в безмолвном крике. Эта тварь даже сейчас не хотела умирать! Но теперь мне на нее было совершенно наплевать. Потом займусь гадиной. Сейчас меня волнует судьба моей кикиморки.
Олька была жива. Кикимора — это вам не человек, и даже не кошка. Это существо нелегко убить (по себе знаю!), так что пусть ей и досталось при ударе о стену, но…
Хватаю лечилку, вливаю в кикимору. Поможет, нет? Лечилка вообще-то для людей предназначена! Но нет — все в порядке, встрепенулась, забормотала, прижалась ко мне головой и потерлась о запястье. Я даже чуть не прослезился. Не думал, что буду так переживать за в общем-то чуждое, негуманоидное существо, которое не так давно пыталось меня сожрать. Оказалось, что в новом мире Олька единственный мой друг, принимающий меня таким, каков я есть, и готовый отдать за меня свою жизнь. Не буду сейчас думать — почему так случилось, как кикимора ко мне привязалась, и во что это все выльется. Просто приму как данность — ближе Ольки для меня никого в мире нет. Родители? Для них я чужой. Их сын лежит в могиле, на которой уже растут «ноготки», она же календула. Мама знает, что я с детства любил эти цветы, вот и посадила. Когда-нибудь все равно расскажу родителям, кто я такой, но…это будет потом. И мне плевать, что таким образом вмешаюсь в Игру.
Остатки лечилки влил в себя — сломанная челюсть болела все сильнее и сильнее, стала опухать — как и расплющенные ударом губы. Голова болела, кружилась, в глазах двоилось — типичные признаки. Пришлось еще одну лечилку выпить. Такими темпами я скоро останусь без своей «аптечки»! Впрочем — а на что еще нужны лечилки, кроме как лечить? Солить их, что ли? Но вообще-то надо уже проревизовать мой запас добытых лечилок — эдак сунешься, а в запасе ничего и не осталось. Очень не хочется оказаться на кладбище у своей могилы. Или в другом месте — куда Игрок отправляется после окончательной смерти. Например — у Сатаны в заднице.
А тварь все еще жива. Тело шевелится, голова следит за мной прекрасными глазами юной девочки, полные губы шевелятся, будто хотят что-то сказать. Подхожу, пододвигая поближе стул, сажусь, разглядываю голову «красотки». Красотки, да! Красивая, чертовка, аж дух захватывает! Вот бы мне такую подружку…
— Да кто ты такая, дикая тварь из дикого леса…как тут оказалась? — невольно бормочу вслух, и когда слышу ответ, вздрагиваю и резко оборачиваюсь:
— Мавка это — кот Феникс вылизывает лапу, и не смотрит на меня. Но я-то вижу, как косятся на меня его желтые глаза — Кто-то натравил ее на тебя.
— Что за мавка? Мне это ничего не говорит…
— Стыдно! Стыдно не знать мифологию своего рода! — в голосе кота так и бурлит презрение и негодование — Уж такие-то вещи надо знать! Мавки — это обретшие плоть души некрещеных детей. Они служат нечистой силе, и сами являются нечистой силой. Очень не любят людей, и пользуются любой возможностью, чтобы им нагадить. Вот и за тобой пришла.
— А как вошла? И зачем тут стриптиз устраивала?
Кот улыбнулся как Чеширский Кот, фыркнул:
— Да кто же ее знает? Может хотела перед там, как тебя порвать на куски получить кусочек удовольствия! Ты бы ее попользовал, а потом бы она оторвала тебе причиндалы. Вот и все!
— Да что же тут все помешаны на моих причиндалах, черт подери! — в сердцах выругался я — То коллекционируют, то сцука жрут! Извращенцы поганые!
— В них мужская сила — серьезно заметил кот — Если забыть о том, что в некоторых сильных снадобьях для усиления действия как раз и применяется порошок из…причиндалов, в истории достаточно примеров, когда существовало что-то вроде религии поклонения мужским так сказать…деталям. Культ фаллоса, если точнее.
— Это больше у разведенок, и у тех, у кого муж импотент — не думая брякнул я, чем вызвал фырканье кота — Ты лучше скажи, кто на меня ее мог напустить, и как она попала в квартиру!
— Мавки могут проникать туда, куда хотят. Для них нет преград и стен. Оградиться от них можно только заклинаниями или оберегами. А кто напустил…вообще-то она сродни речным русалкам, и относится к роду русалок — только лесных. Ты случаем никого из русалок не обижал?
Я замер, вздохнул, и рассказал коту о моих сегодняшних приключениях. За что был удостоен обещания веселого