…
…
…
…А потом.
Потом произошло самое главное.
Сразу после того, как мы спустились с горы.
Дело в том, что… что я…
Глава 14. Август I
1
– Давайте все снимемся, – немного смущенно предложил Мотидзуки. Он достал из бокового кармана рюкзака компактный фотик. – На память. Это наше последнее лето в средней школе, так что… как вам?
– Давайте я вас сниму? – предложила Миками-сэнсэй, повернувшись к Мотидзуки.
– Ээ, нет. Вы должны быть на фотографии, – помотал головой Мотидзуки с еще более смущенным видом. – Все вот здесь встаньте. Вот так. Сэнсэй, вы тоже в кадр, пожалуйста.
Подчиняясь его указаниям, мы выстроились возле ворот гостиницы по обе стороны от потемневшего каменного столбика с бронзовой табличкой «Мемориал Сакитани».
– Так, снимаю! – заявил Мотидзуки, наводя фотоаппарат. – Может, сумки лучше отложить в сторону? Сакакибара-кун, Мисаки-сан, встаньте поближе. Сэнсэй, тоже чуть поближе… Да, вот так. Всем внимание…
Раздался щелчок затвора.
«Все» – это пятеро. Мы с Мей, Миками-сэнсэй и нелепая парочка – Кадзами и Тэсигавара.
Ученики приехали сюда в летней форме – парни в белых рубашках с коротким рукавом, девчонки в белых блузках, тоже с коротким рукавом. Поскольку мы были не в школе, бейджики с именами никто не носил. Миками-сэнсэй, как и ее ученицы, надела белую блузку, но поверх нее – еще и светло-коричневый жакет.
Пение цикад лилось из леса, окружающего гостиницу со всех сторон. Правда, скрипучих голосов черной и большой коричневой цикад слышно не было. Зато до нас доносилось мягкое пение сумеречной цикады, которое в городе доводилось слышать очень редко. Я рос в Токио и потому, когда много лет назад впервые услышал это пение, принял его за птичье.
– Ладно, Мотидзуки, теперь ты давай сюда, – скомандовал Тэсигавара. – А я сниму.
– Аа, но…
– Давай, не стесняйся. Вставай рядом с Миками-сэнсэй.
– Эмм, ладно…
Мотидзуки передал фотик Тэсигаваре, потом поспешил к нам и занял его место. Тэсигавара тыльной стороной ладони вытер пот со лба, потом поднял фотик и воскликнул:
– Поехали!
Поднял руку – и тут же раздался звук затвора.
– Хммм… давайте еще разок. Эй, Мотидзуки! Ты слишком далеко от Миками-сэнсэй! Давай пододвигайся. Сакаки, ты тоже ближе к Мисаки! Кадзами, ты стой, где стоишь… Окей, вот так хорошо.
На что вообще он намекает? …Впрочем, плевать.
– Поехали! «Сыыыыр»!
«Сыр» – люди уже сто лет с помощью этого слова получают на фотографиях улыбки… впрочем, тоже плевать. Почему-то сейчас это наплевательское отношение ко всему казалось странно приятным.
Был субботний вечер 8 августа; я поддался этому чувству безразличия, и оно принесло мне в душу мир и покой…
Мы все вместе сели на рейсовый автобус, который шел на северную окраину города. Конечная остановка была недалеко от подножия горы Йомияма; мы сошли, потом еще двадцать минут топали по холмам. И все это время больше половины учеников вело себя более-менее так же…
Видимость мира и покоя.
Я знал, что все это понимают.
На самом деле в глубине души все до единого ощущали жуткую тревогу и страх. Мы понимали чувства друг друга, но без слов договорились, что не будем их выказывать.
Нельзя трепать об этом просто так. Если произнесешь вслух – предмет тревоги и страха тут же обратится в реальность. В таком вот душевном состоянии мы все находились… вполне логично для нашей ситуации. И еще…
Думаю, все прекрасно понимали, что эта «видимость мира и покоя» долго не продлится. Никак.
2
«Мемориал Сакитани» располагался в лесу у подножия горы. Это было здание в европейском стиле, от которого слегка веяло классикой – вопреки смутным ожиданиям, которые у меня были до поездки.
Как-его-там Сакитани был выпускником Северного Ёми и местной знаменитостью. Изначально он построил это здание для нужд своей компании, а потом, несколько десятилетий назад, подарил его школе. Гостиницу назвали в его честь – отсюда «Мемориал Сакитани».
«Честно говоря, школа не может решить, что делать с этим зданием, – походя сказал мне Тибики-сан, когда делился какой-то другой информацией. – На его ремонт и поддержание уходят колоссальные деньги, а пользуются им с каждым годом все меньше. И тем не менее продать его не могут».
Сперва участвовать в лагере согласилось очень мало народу. Вполне объяснимо, на мой взгляд.
Да, Миками-сэнсэй сказала, что это «важный ритуал», но какой-то конкретной цели озвучено не было – естественно, большинство не пожелало тратить время. Даже если вариант «уехать из города» недоступен, запереться в доме и не высовываться, конечно же, гораздо безопаснее, чем разъезжать по летним лагерям. Такого мнения придерживались очень многие.
Но в конце прошлого месяца хикикомори Ацуси Огура взял и умер прямо у себя дома.
Получается, вариант «запереться в доме и не высовываться» тоже не гарантирует безопасность. Поняв это, некоторые решили: «Ну, если так…» – в общем, передумали. Плюс, судя по всему, разошелся слух, что, если мы отправимся в этот лагерь, то все спасемся. В результате, уже когда срок подачи подписанных разрешений прошел, начали появляться люди, говорящие: «Я все-таки хочу поехать…»
Вместе с теми, кто явился в последний момент, нас набралось четырнадцать человек. Девять парней и пять девчонок. В общем, пятьдесят процентов класса. Пятнадцать человек, включая нашу наставницу Миками-сэнсэй, проведут в «Мемориале Сакитани» три дня и две ночи.
Мы собрались у ворот школы. Миками-сэнсэй нас проинформировала: «На Йомияму пойдем завтра. Посетим храм на горе и там будем молиться за спасение класса».
Реакция учеников была разная; я не услышал особой убежденности в голосе самой Миками-сэнсэй. И не только я. Кажется, по крайней мере Тэсигавара и Мотидзуки думали так же. Возможно, и Мей тоже.
Лагерь должен будет проходить по тому же расписанию, что и пятнадцать лет назад. 9 августа они пошли в храм, чтобы там помолиться… но исход того дня мне был хорошо известен. И, сдается мне, Миками-сэнсэй тоже знала – что двое учеников погибли от несчастных случаев на обратном пути.
Поэтому наверняка она сама действовала без особого энтузиазма. И тем не менее, пусть это была лишь соломинка, Миками-сэнсэй приняла решение: если существует хоть малейший шанс… Да, скорей всего, так она и рассуждала.
«Мемориал Сакитани» обслуживали два человека – супружеская чета по фамилии Нумата. На вид им было лет по шестьдесят.
Нумата-сан был тощим и низкорослым мужчиной. Темный лысеющий лоб испещрили глубокие морщины, запавшие узкие глаза смотрели сварливо. Он был ровно таким же молчаливым и неприветливым, каким казался. Его жена, напротив, была очень полной, бойкой и без перерыва трещала. Когда мы к ней подошли, ее приветствие прозвучало настолько грандиозно, что даже прямо неудобно.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});