Читать интересную книгу Агония. Кремлевская элита перед лицом революции - Александр Скобов

«Сажать в тюрьмы за публицистическую полемику по поводу Холокоста, Голодомора, достижений Красной армии, за отрицание всяких там территориальных целостностей – это позор для свободного человечества. Никакие символы и графические изображения запрещать нельзя. Никакие книги запрещать нельзя. Ни за какие публичные высказывания преследовать и карать нельзя – за исключением открытых призывов к физическим расправам над кем-либо».

Пытаться запретить оправдывать тоталитаризм – это и есть победа тоталитаризма.

А еще я хочу спросить преисполненных энтузиазма господ, которые бодро пишут о необходимости провести сугубо гигиенические процедуры по решительному очищению от грязи прошлого: а вы сами знаете, каково это, когда тебе запрещают выразить свои взгляды даже своим внешним видом?

А вы сами могли бы резать брюки стилягам и срывать фенечки с хипов? Ладно, спрошу по-другому. Вы готовы у старика – противного, бессовестного, бессердечного, может быть, бывшего начальника крупной и не совсем добровольной стройки, а может, ветерана «Ваффен СС» – вы готовы у него на улице отбирать его любимую игрушку под вой полицейской сирены? Это не противоречит вашим гигиеническим представлениям?

13 апреля 2015 г.

Нужен ли запрет на Сталина?

Рассуждения о том, что люди не могут судить историю с высоты своих сегодняшних представлений о жизни, лживы и лицемерны. Во-первых, «судить» в данном случае значит давать негативную оценку. Испытывать «патриотическую гордость за свою историю» вовсе не возбраняется. Те, кто отказывает нам в моральном праве «осуждать историю», отрицают право оспаривать их собственные – «позитивные» – оценки.

Во-вторых, за абстрактной формулой «люди не могут судить историю» всегда скрывается другая формула, гораздо более конкретная: люди не могут судить государство. Это базовый принцип архаического, по сути рабского сознания. Люди не могут осуждать действия божества, даже если оно насылает на них голод и болезни, сжигает целые города или устраивает всемирные потопы. В фантастических образах религиозных мифов всего лишь отражаются реалии жестоких социальных отношений в архаических обществах, обосновывается право на неограниченное насилие одних людей над другими. С людьми можно делать все что угодно. Их существование не имеет самостоятельного значения.

Высшей формой такого типа сознания является обожествление государства, государствопоклонничество. Государствопоклонническое сознание формируется в обществах, в которых «маленький человек» унижен, подавлен. Ощущение собственной ничтожности он стремится компенсировать иллюзией причастности к чему-то великому. К великой державе. К сильным мира сего. Галантерейщик и кардинал – сила. Такая своеобразная форма стокгольмского синдрома.

Государствопоклонничество в первую очередь призвано отключить в человеке способность сочувствовать жертве. Подавить природные инстинкты, вызывающие отвращение к убийству, грабежу и обману, к насилию, жестокости и унижению, к несправедливости. Но если в человеке подавлена одна группа инстинктов, это значит, в нем усилится другая их группа. Та, которую первая группа призвана сдерживать и уравновешивать. Государствопоклоннику свойственно агрессивное внутреннее вертухайство. Ему мало самому самозабвенно лизать бронзовый сапог. Ему надо заставить делать это других. И ему уже важно не столько то, что государству позволено любое насилие, сколько то, что государство может ему позволить любое насилие.

Дьявол прав. Люди очень мало изменились за тысячелетия. Разве что квартирный вопрос их немного испортил. И стремление к палачеству, и отвращение к палачеству в равной степени опираются на глубинные инстинкты, изначально присущие человеческой природе. Любой нормальный римлянин, не обладавший «альтернативными нравственными способностями», чувствовал и понимал, что проскрипции Суллы или Гая Октавия – это мерзость и преступление, какими историческими обстоятельствами их ни объясняй. Именно римские авторы, а не современные «модернизаторы истории» оставили вызывающее содрогание описание этого ужаса. И именно поэтому мы сегодняшние можем и должны судить наших предков. Суллу, Гая Октавия, Чингисхана, Ивана Грозного, Петра Первого. И далее по списку.

Мы можем и должны сказать: по степени преступности и отвратительности, по масштабам злодеяний сталинский режим равен гитлеровскому. Сталин такой же людоед, как и Гитлер. Мы можем и должны сказать именно это, а не умиляться, что, мол, наш Дракон не просто людей жрал, но и воспитывал свою жратву в духе идеалов Просвещения, в то время как «ихний» насаждал исключительно дикость и варварство.

История сама наглядно опровергла эти псевдооправдания. Сегодня все нюансы идеологических различий между сталинизмом и фашизмом стерлись окончательно. Сегодняшний сталинизм – это черносотенный «православнутый сталинизм». Он окончательно растворился в рашизме – идеологии режима белочекистов, восторжествовавших в гражданской войне «неоденикинцев». От сталинизма остался лишь культ голого государственного насилия, жестокости, тупого имперского самоутверждения. Сильный всегда прав. Мечта о ненасильственном и гуманном обществе свободы, равенства и братства забыта. Красное знамя заменено на колорадскую ленту, бывшую символом участия царской России в империалистической бойне, а ставшую символом вероломной и подлой аннексии Крыма. Ставшую заявкой на участие в коллективном изнасиловании. Праздник победы над фашизмом был праздником окончания войны как величайшей трагедии, праздником победы над войной. Его пафос – «никогда снова». Сегодня этот праздник превращен в реваншистское беснование под лозунгом «Мы придем еще».

Люди могут судить свою историю. В ней не должно быть мест, защищенных от критики. В ней не должно быть ничего табуированного, не подлежащего сомнению. Любое табуирование – инструмент обмана и манипуляции. Всегда. Другой вопрос, может ли историю судить государство. Вернее, может ли оно выносить истории приговор, который будет запрещено подвергать сомнению? То есть может ли государство выносить решение, которое будет табуировано? Однозначно нет. Любое табуирование – инструмент обмана и манипуляции. Всегда.

Можно ли запрещать подвергать сомнению решения Нюрнбергского трибунала? Сегодняшние гаагские процессы по военным преступлениям куда меньшего масштаба тянутся годами. Возможно ли было чисто технически за несколько месяцев досконально изучить и проверить на достоверность тот гигантский объем материалов, который был представлен в Нюрнберге? Учитывая, что изрядная часть материалов была собрана «русиш Гестапо» – сталинским НКВД? Даже если четверть этих материалов правдива, этого более чем достаточно для приговора, который был вынесен. Но обязывает ли это нас забыть, что «русиш Гестапо» широко использовало сфабрикованные, ложные, неправомерные, несправедливые обвинения? Должны ли мы списать на особые обстоятельства многочисленные «судебные ошибки»?

Чем оборачиваются всевозможные запреты на «отрицание», на «оправдание», на символику, демонстрирует путинская Россия. В назидание политкорректной Европе. Фашизм просто прикидывается антифашизмом. Под предлогом борьбы с фашизмом принимаются откровенно фашистские законы. А дальше охваченные административным рвением унтеры пришибеевы начинают ретушировать плакаты военных лет и убирать с полок магазинов научные исследования по истории Третьего Рейха.

Неужели члены правления Международного общества «Мемориал» и поддержавший их Борис Вишневский не понимают, что запрет на публичное прославление Сталина, которого они добиваются, если, неровен час, такой запрет введут, будет работать именно так и только так? Что провести грань между теми, кто «прямо прославляет», «косвенно прославляет», «объективно прославляет» и «льет воду на мельницу тех, кто прославляет», будет невозможно? Что сталинизм просто прикинется антисталинизмом, а вечный унтер Пришибеев останется?

Неужели члены правления «Мемориала» и Борис Вишневский считают, что только авторитарное государство и только авторитарными методами может защитить общество от распространения заразы человеконенавистнических идей? На самом деле практической пользы от всех этих запретов – ноль. Любое табуирование, хоть позитивное, хоть негативное, носит в первую очередь символический характер. Стремление к поклонению «своим» символам, как и стремление к попранию символов «вражеских» уходит корнями в самые глубинные пласты архаического, дикарского сознания. Проявления этой архаики могут быть сравнительно безобидны, пока дело не доходит до табуирования, до запретов. Где появляются любые идеологические запреты, там на месте одной отрубленной головы гидры тоталитаризма рано или поздно обязательно начнут расти две новые. От этого не застрахованы даже общества с развитой правовой культурой. Ну а как это происходит на родине унтера Пришибеева, мы все видим прямо сейчас.