— А хорошо, черт возьми, жили мы с тобой в Бежице! — повлажневшими глазами посмотрел куда-то на потолок. И не двинулся, чтобы его проводить.
Дома вечером Александр, ложась, словно невзначай спросил Митю:
— Как тебе Петр понравился?
Митя, укрывшись было с головой, выглянул из-под шинели.
— А ты уже знаешь!
— Ну, как они там живут в своей федерации? — вместо ответа продолжал Александр.
— Кто их знает!.. Спят, едят... — сонно говорил Митя, думая о Петре.
— Ты не видел, ящики им какие-нибудь привозили сегодня?
— Слышал, что-то таскали по коридору. Добров там был, говорил, какие-то игрушки привезли.
— А больше ничего не заметил?
— Как будто... А что? — наконец заинтересовался Митя.
— Да нет, ничего. Спи, — сказал Александр и пошел гасить свечку, осторожно ступая босыми ногами по холодному полу.
В темноте уже Митя спросил:
— Ты что, думаешь, они затевают что-нибудь серьезное? — И, вспомнив слова Петра, успокоенно ответил: — Нет, предпринимать они ничего не будут, мне Петр сказал. А так, верно, поговорят! Листовки, газеты раздадут. Чудаки! — засыпая, вздохнул Митя.
— Ладно, ладно, спи, святая простота! — сказал Александр и заскрипел пружинами, устраиваясь.
На следующий день к вечеру в исполком собрались почти все коммунисты города. В кабинете у Фокина заседал большевистский уком. Председатель Брянской чека Александр Медведев докладывал, что анархисты сегодня ночью поднимут в городе восстание. Центром восстания явится так называемый генеральский дом на Покровской горе. В этом доме раньше жил начальник Брянского Арсенала. Одновременно значительная вооруженная группа должна напасть на тюрьму и освободить заключенных. К утру намечено занять здание Совета и другие учреждения. В нескольких домах, принадлежащих анархистам, устроены склады оружия. Предполагается, что, как только Брянск будет захвачен, сюда приедут видные деятели анархистов из Москвы и других городов для создания на Брянщине Свободной анархической республики. В течение двух дней здесь находился представитель московских анархистов для координации действий. Восстание должно начаться ровно в полночь.
Уком решил организовать наиболее сознательных рабочих. Один из старых подпольщиков и соратников Фокина, Григорий Панков, вызвался пойти за помощью в Арсенал. Представителям Бежицкого комитета было поручено нейтрализовать местных анархистов и в случае необходимости идти Брянску на помощь.
Из Совета вышли часов в десять вечера. Луны не было — темнота непроглядная.
Разделились на две группы. Одна ушла к тюрьме, другая направилась к Покровской горе.
Митя шагал рядом с братом и Фокиным. В руке он сжимал рукоятку нагана.
— Отряд твой вышел? — вполголоса спросил Фокин.
— Отряд уже там, — ответил Александр.
А Митя думал о своем: Петр обманул! Вчера, разговаривая с Митей, он готовил восстание, он все время обманывал его! А может быть, это не так, может быть, Петр не знал? Они могли и ему не сказать. Да нет, он с этим Володей сам разбирал оружие — теперь Митя вспомнил. Он еще и еще раз перебирал все детали поведения, все слова Петра. Петр знал! Но, может быть, он не согласен с восстанием? Партийная дисциплина обязывала его молчать. И он решил уехать, чтоб не участвовать. Недаром он показал Мите билет. Может быть, этим жестом он молча отделил себя от авантюристов? Да-да, это так! Петр слишком чист душой, слишком порядочен, чтоб лицемерить. Петр не виноват!
Митя не мог так легко отрешиться от друга.
— Интересно будет, — вдруг нагнулся к нему Александр, — если мы сегодня возьмем здесь твоего Петра.
Митя не ответил.
А затем все произошло до смешного просто. Александр увел часть людей куда-то в темноту. Митя с Фокиным и с небольшой группой остановились у старинной стены Покровского собора. Далеко внизу за Московской улицей раскинулся Арсенал. Там мерцали огоньки да слышался отдаленный ровный шум машин. Здесь же наверху тихо. Генеральский дом, окруженный садом, был где-то рядом, но утопал в темноте и потому тоже казался далеким. Даже собак не слышно. Простояли почти час. Вдруг недалеко раздался громкий, резкий оклик. Кто-то ответил. Тотчас осветились окна в верхнем, втором этаже генеральского дома. Оттуда два или три раза выстрелили. Внизу на Московской улице послышались громкие возбужденные голоса, топот людей, бегущих по мостовой. Через несколько минут по дороге, запыхавшись, поднялся Панков с группой рабочих. Они рассказали, что какая-то кучка людей наткнулась на них и сразу же повернула и побежала.
— Пошли к дому, — сказал Фокин, и все двинулись в генеральский сад. Дом уже был окружен. Несколько человек стояли у подъезда, испуганно озираясь по сторонам, — их охраняли чекисты. Тут же валялись три винтовки.
Из окна второго этажа выглядывал Добров, растрепанный, в расхлестанной кожанке, и кричал:
— Не имеете права! Насилие над личностью!
— Ладно, помалкивай! — ответили снизу.
Кто-то прикладом вышиб дверь. Через несколько минут из дома вывели Доброва и еще нескольких человек. Последними вели двух женщин с белыми повязками на рукавах. Одна, высокая, как гренадер, все время отставала и, когда ее легонько подталкивал локтем худенький щуплый конвойный, оборачивалась и говорила низким голосом:
— Я медицинская сестра! Понимаете? Медицинская сестра! — хотя никто этого не опровергал.
К утру выяснилось, что нападение на тюрьму так и не состоялось.
Петра не нашли — видимо, он действительно уехал.
Так бесславно кончилось это мартовское «восстание», о котором тогда писали все газеты и которое сами анархисты после называли «трагикомическим фарсом».
Вскоре после этих событий в Москве по указанию Дзержинского ВЧК ликвидировала все клубы, штабы и дома анархистов. Всю ночь 12 апреля в разных пунктах Москвы шли вооруженные схватки с «Черной гвардией» — бандами хулиганов и уголовников. К утру партия анархистов как организованная сила больше не существовала.
Правда, одна группа, завладев бронепоездом, прикатила под черным флагом в Брянск, надеясь снова поднять восстание. Анархистам даже удалось, напав на военный склад, захватить двести пятьдесят винтовок. Но в городе их никто не поддержал. Брянская чека быстро разоружила команду бронепоезда. Судили их вместе с арестованными в мартовские дни.
Митя не дождался суда над анархистами: впереди были дела поважнее. Он уехал с продотрядом в Мальцевский район и почти полгода мотался по пыльным проселкам, ночевал на сеновалах, перерывал тайники кулацких хозяйств, с боем выдирал хлеб для города, для фронта, для молодой Советской республики.