Вот чего Джевидж не любил — это толкать дешевки, предназначенные вовсе не для парламентской трибуны, а для митинга какого-нибудь оголтелого вождя радикальной партии, состоящей из него самого, двух его любовниц, нескольких собутыльников и парочки наивных дурачков, привлеченных откровенной демагогией. Но отступать было некуда. Росс собрал последние силы и продолжил свою обличительную речь, до тошноты стыдясь самого себя, не сумевшего убедить Совет разумными и прагматичными доводами. Пользоваться примитивной пропагандистской агиткой — разве это не омерзительно?
— Величие Эльлора! Вот о чем должно думать! А вовсе не о несчастных тысячах.
«Тьфу! Проклятье! Гадость какая!» Даже вкус во рту был дерьмовый. Как там говорят в Маголи? Хотел соблазнить юную девственницу, а пришлось довольствоваться портовой шлюхой?
В такие моменты Джевидж ненавидел себя — пунцового, выкрикивающего всякую ура-патриотическую чушь с выпученными глазами. На поле боя он никогда не опускался до такого. Там слова одобрения приходили сами и зачастую становились единственным утешением и поддержкой для тысяч солдат. А тут Росс даже отчета не отдавал себе в том, что молол язык.
«Слава ВсеТворцу, не видит меня Фэйм сейчас», — думалось ему. Она бы точно не одобрила, хотя и судить не стала бы. Повезло лорду канцлеру с женой, просто повезло, и все. Когда с женщиной можно обсуждать политику на равных — это дорогого стоит, честное слово. Нет, Росс не уподоблялся тем лордам, которые в постели с супругой выбалтывают государственные секреты, но к суждениям Фэймрил он всегда прислушивался. В последний месяц беременности, когда профессор полностью запретил всякие интимные отношения, они обнаружили, что занимательнее искусных ласк могут быть только политические дискуссии. Охранников, по всей видимости, страшно забавлял лорд Джевидж, бегающий в одной ночной сорочке посреди ночи из спальни в библиотеку и обратно с книгами по истории. А что делать, если срочно требуется процитировать какого-то малоизвестного классика в качестве решающего аргумента?
Но светить голой задницей перед охраной не так постыдно, как распинаться для двух сотен упрямых ослов в мантиях.
Поистине неимоверными усилиями канцлер довел дело до решающего голосования и, к видимому невооруженным взглядом облегчению, получил необходимые две трети голосов. К этому моменту рубашка Росса насквозь пропиталась потом, язык покрылся сухой коркой, а перед глазами мельтешили огненные мушки…
…Когда в раскрытый в крике рот влетела муха, Росс просто раскусил негодяйку пополам и выплюнул на землю. Какая брезгливость, когда мухи разной масти и размера тут везде — роятся целыми тучами над головами людей и животных, ползают по лицам мертвецов, залезают под одежду? Какое-то мушиное царство.
— Огонь! — скомандовал полковник Унрейн.
Дьявол! Как он умудрился сохранить перчатки белыми? Неужели берег с самого начала? Вот ведь франт!
Воды едва хватает, чтобы не сдохнуть от жажды. Ни о какой стирке и речи быть не может, не говоря уже о регулярном бритье. Все насквозь провоняли потом и обросли бородами.
Три десятка пушек разом выплюнули пламя, через несколько мгновений стена кехтанского форта окуталась красно-бурым облаком, и в разные стороны полетели куски кирпичей. Гром канонады поглотил восторженные вопли пехоты. Проклятый форт держался до последнего, и каждый день осады только увеличивал количество жертв с обеих сторон…
— Там женщины и дети, милорд.
— Там солдаты и пушки, дьявол раздери!
Накануне маршал Джевидж предложил генералу Барссу выпустить из крепости штатских, под свое честное слово и письменные гарантии их неприкосновенности. Тот отказался наотрез. Сказал что-то в высшей степени высокопарное. Вроде «Бесстрашные не сдаются!».
— Огонь!.. Огонь!
Снова оглушительный грохот и дым, заволокший половину ослепительного неба, смешавшийся с полчищами мух.
— Вперед! В пролом!
— А-а-а-а!
— Залп!
Солдаты бросились в атаку, пользуясь замешательством защитников. Артиллеристы, как всегда, не подвели, разрушив крепостную стену до основания. Теперь осталось не дать кехтанцам опомниться, и тогда пехота завершит разгром уже внутри форта.
Джевидж успел вытереть шейным платком грязное и липкое лицо, прежде чем вражеский снаряд из чудом уцелевшей пушки взорвался почти рядом с ним, единым махом лишив и сознания и будущего…
— Пить хочу, — только и смог вымолвить Джевидж, когда обрадованный Айриз Гутторн полез к нему поздравлять и крепко жать руку в знак признательности.
И тут откуда ни возьмись рядом оказался экзорт и сунул в руку большой стакан с водой.
— Держите, милорд. Холодная и чистая.
Росс припал губами к краю сосуда.
— Ох, мать честная! Еще и с лимоном. Морран, клянусь, вы мне жизнь спасли, — простонал он.
Маг-телохранитель подхватил подопечного под руку и почти незаметно вывел его в прохладный темный коридор. Спасать жизнь канцлеру — это, между прочим, у мэтра Кила работа такая.
Там Джевидж по стеночке опустился на длинную узкую лавку и какое-то время сидел с закрытыми глазами, приходя в себя. Сердце колотилось, как бешеное, где-то в горле.
— Ты сильно сдал, — тихо и мрачно, чтобы никто посторонний не услышал, сказал контр-адмирал Гутторн, устроившийся рядом, чтобы продолжить начатый еще до заседаний разговор.
Морран только удивленно рот раззявил. Вот это да! Такое неслыханное панибратство.
— Медленно помираю, но время еще есть, — признался канцлер, не поднимая век.
Видеть, как старый знакомец сочувственно качает головой, не хотелось. Жалость от человека, не знающего пощады прежде всего по отношению к себе, унизительна втройне. Из всех близких только Фэйм умеет обращать ржавчину жалости в золото сочувствия и сопереживания, да еще профессор Кориней. Тот режет правду-матку по живому, словно скальпелем отсекая словесную гниль от живой истины. Ниалу не стыдно пожаловаться, на то он и врач. Хотя и маг…
— Извини, Росс, я не то хотел сказать, — смутился моряк. — Просто ты себя загнал совсем. Сказал бы, что все так безнадежно, я бы надавил с другой стороны. Советник Принг — мой двоюродный кузен по отцовской линии, если помнишь.
— Ну почему же безнадежно? Мы получили субсидирование в полном объеме, потратив на убеждение двух сотен мудаков всего-то на всего четыре часа. Могло затянуться дотемна.
— Ты был в ударе. Особенно в конце. Надо будет что-то подобное завернуть в Адмиралтействе.
Джевидж чуть брезгливо поморщился.
— Ты мне льстишь, Айриз.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});