Через несколько недель после неудавшегося побега Бека подполковник Закшевский, скомпрометировавший себя активным участием в этом деле, был снят со своей должности, а его обязанности принял майор Зимналь. Тем не менее споры о моем переходе в Польшу продолжались. В половине июля Зимналь показал мне переданный из Лондона и подписанный начальником штаба полковником Климецким приказ о том, что, согласно распоряжению Сикорского, я обязан направиться на Ближний Восток.
Зная, в каком одиночестве находится Сикорский, как его обманывают и сбивают с толку, я решения своего не изменил и снова подтвердил, что намерен идти в Польшу[36]. В то же время капитан Здислав Тулодзейский на основании приказа (не знаю, действительного ли) выехал в Сирию в бригаду Копаньского.
Пока продолжались словопрения, я установил контакт с организованной министром Котом политической ячейкой, о которой он мне говорил еще в Париже. Эта ячейка должна была вести политическую работу на Польшу. Руководил ею вице-консул Каньский при помощи сотрудников консульства Залевского и Ольшевского. Я рассказал им о своих злоключениях. Они посмеялись и тотчас же все уладили. Я получил от них адреса явок во Львове и деньги на дорогу, а также крупную сумму для передачи организациям в Польше. Хотелось смеяться, но не следовало ли плакать? Одно учреждение, представляющее лондонское правительство, чинит мне всяческие препятствия и усиленно добивается якобы от имени Сикорского моего отзыва. Другое учреждение, которое также представляет правительство Сикорского, помогает мне, снабжает деньгами не только меня, но и подпольные организации. Это лишь небольшой пример пресловутой «дружной» работы всех звеньев.
Я договорился с подпоручиком Гродзицким, что отправлюсь в путь через несколько дней после них, и назначил встречу во Львове в доме № 24 по улице Калечей, где я предполагал остановиться.
В это время узнал, что наш военный атташат в Румынии не признал себя побежденным и, будучи уверен, что сможет помешать каким-либо способом моему переходу в Польшу, посылал в Лондон одно письмо за другим в соответствующие отделы, предлагая употребить любые средства и использовать все влияние на генерала Сикорского, дабы добиться его согласия на мой отзыв. Распускались слухи, будто Сикорский склонен был уступить этим наговорам, в которых меня изображали бунтовщиком против него, и вот-вот должен был дать указание нашим учреждениям в Румынии не помогать мне в переходе границы и не проявлять в отношении меня никакой заботы.
Несмотря на это, я в первой половине августа отправился из Бухареста в Польшу[37]. Не имея возможности, а точнее, не желая пользоваться любезностью наших учреждений, я сам при помощи знакомых организовал свой переход. Приехал в Сучаву, расположенную почти в тридцати километрах от границы. По карте выбрал место перехода границы. Терпеливо ожидал дождя, который был здесь довольно частым явлением в это время года. Во время проливного дождя нанял такси и поехал в одну из приграничных деревень. Я знал, что в такой ливень даже паршивого пса нигде не встречу. Отослав машину, с картой и компасом в руках пошел в сторону ближайшего леса, по опушке которого проходила граница. За несколько часов ходьбы порядком углубился в лес, оставив границу далеко позади. Наступила ночь, и я чувствовал себя довольно неважно на совершенно незнакомой территории, совсем один в глухом лесу, окутанном кромешной тьмой, которую лишь изредка рассекали вспышки молний. Ориентироваться было очень трудно, не удавалось найти ни дороги, ни даже какой-нибудь тропинки. Поэтому приходилось держаться лишь направления, отмеченного по компасу на карте. Еще несколько часов я медленно двигался вперед. Промок до нитки, даже резиновый плащ не особенно помогал, так как я в темноте свалился в овраг и окунулся в воду почти по шею. В каждом кусте или дереве, внезапно возникавшем перед глазами при вспышке молнии, мне чудились какие-то фигуры. Наконец после многих часов блужданий вышел на поляну, на которой стояло несколько стогов сена. Промокший, озябший и измученный, я решил здесь передохнуть. Весь, с головой, зарылся в один из стогов. Чтобы согреться, выпил коньяку из бутылки, закусил колбасой и в следующее мгновение с блаженным ощущением покоя и относительной безопасности заснул.
Проснувшись, взглянул на часы. Было 14.20. Снова глотнул коньяку. Чувствовал себя отлично. Одежда на мне высохла. Высунул голову из своей берлоги и осмотрелся вокруг. Поляна небольшая, окружена лесом. Людей не видно было, и это наполнило меня радостью и спокойствием. Не спеша, оглядываясь по сторонам, вылез из своего укрытия и двинулся в дальнейший путь. Встречи с людьми не искал, они сразу узнали бы, что я «нездешний», а это могло оказаться опасным. О точных ориентирах не могло быть и речи, но тем не менее я шел гораздо увереннее, чем ночью. Погода благоприятствовала: было солнечно, а в лесу чувствовалась легкая прохлада. Шел все время по компасу. Через несколько часов добрался до деревни, обозначенной на карте. Теперь я мог точно сориентироваться на местности. Я находился в каких-нибудь двадцати с лишним километрах от границы. Однако впереди, километрах в десяти, меня ожидало еще одно серьезное испытание — переправа через реку Серет, преодоление которой требовало больших усилий. Решил дойти до нее до наступления вечера, чтобы успеть выбрать место переправы. В шесть часов впереди показался Серет. О переходе по мосту не могло быть и речи: там маячил усиленный патруль. Поэтому нужно было проверить возможность перехода вброд и выбрать для этого подходящее место. Река не патрулировалась, и я спокойно пошел вдоль берега. Серет, как и все горные реки, не мог быть глубоким. Пройдя немногим более километра, я наметил место, где, как мне показалось, течение было более спокойным. В этом месте река была довольно широкой, но мелкой (просматривались камни на дне), а кроме того, ближе к противоположному берегу виднелась отмель. Приняв решение переходить вброд здесь, я на несколько сот метров удалился от реки и решил подождать сумерек в полном соответствии с пословицей: береженого бог бережет. Когда наступила темнота, я разделся, однако ботинок не снял, так как скользкие и острые камни на дне реки могли поранить мне ноги и затруднили бы движение. Одежду завернул в плащ. Когда уже совсем стемнело, вошел в воду (уже довольно холодную) и не спеша побрел в сторону противоположного берега. Мое предположение оказалось правильным: река в этом месте действительно была неглубокой. Но зато течение оказалось значительно сильнее, чем я думал. Ботинки мне очень пригодились, так как позволяли твердо ступать по дну и увереннее шагать. С напряжением добрался до отмели, где немного отдохнул. До берега оставалось уже не больше пятнадцати метров, но тут, к несчастью, меня подстерегала большая и неприятная неожиданность. Когда я вошел в воду, то оказалось, что здесь значительно глубже, чем я предполагал. Через несколько шагов меня подхватило сильнейшее течение, бороться с которым было бесполезно. Я старался лишь держаться на поверхности и по возможности сближаться с берегом. Проплыв по течению метров около сорока, я благополучно выбрался на берег и только тогда почувствовал огромную усталость. Поскольку в этот день мне и так уже пришлось преодолеть. большой путь, я решил отдохнуть и лишь на рассвете двинуться дальше с таким расчетом, чтобы в течение следующего дня пройти двадцать километров, отделявшие меня от Прута, который также предстояло преодолеть. Свое намерение я осуществил, но с той лишь разницей, что переходил Прут не под вечер, а на рассвете следующего дня, около четырех часов утра. Перебравшись на другой берег Прута, кое-как привел в порядок свой внешний вид: побрился, расправил и почистил костюм. Вот и тропинка, которая должна была вывести меня на шоссе Куты — Косов. Через час вышел на шоссе и зашагал в сторону Косова.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});