Епископ Гавлина, который слишком демонстративно защищал санацию, оказался в состоянии конфликта с Сикорским, в результате чего его удалили из новой Рады Народовой. Однако он сумел при поддержке Кукеля и министра Кота сохранить за собой должность епископа полевых польских войск. Все же он был вынужден как верховный пастырь изменить тон и суждения, ибо ему начали напоминать о том периоде деятельности в Польше, когда он провел среди ксендзов генеральную чистку. Епископ немного притих. В то же время Богуш-Шишко, которого должны были судить за служебные злоупотребления и подделку приказов, не только вышел сухим из воды, но и добился расположения самого Сикорского, которому в этот период оказал большую услугу. Верховный Главнокомандующий, желая поддержать свой авторитет и престиж в армии, а также наказать тех, кто наиболее резко выступал против него, отдал под суд военного трибунала генерала Домб-Бернацкого за попытку вызвать мятеж в армии. Но чтобы иметь возможность разжаловать и осудить Домб-Бернацкого, Сикорскому предстояло подобрать преданных судей и заседателей.
Поэтому он вызвал к себе Богуша и сказал примерно так (передаю в соответствии с рассказом самого Богуша): «Против вас имеется дело, господин генерал, дело очень серьезное, но если вы на суде как один из заседателей добьетесь разжалования и тюремного заключения Домба, то я забуду о вашем деле». Богуш этому страшно обрадовался и, конечно, на все согласился. Вошел в состав суда заседателем и с порученным заданием справился как нельзя лучше. Домб-Бернацкий был разжалован и приговорен к двухлетнему заключению.
Так закончился первый этап «борьбы за Польшу» на английской земле. Эту борьбу инспирировали санационные деятели, окопавшиеся в Румынии и Америке и считавшиеся в лагере пилсудчиков главными.
В это время наши дипломатические и военные учреждения в Румынии, а также группы Соснковского по переброске через границу вели себя весьма своеобразно. Они не только не помогали правительству Сикорского, считая, что оно падет, и ожидая возвращения власти санации, но и мешали его работе, где и как только могли. Они предельно осложняли, а то и вовсе делали невозможным выезд в Польшу тех курьеров, а во Францию и затем на Ближний Восток, тех молодых офицеров, которые, по их мнению, слишком лояльно относились к правительству Сикорского.
Кроме того, бичом являлись крайне неумелые действия наших властей, особенно военных. В качестве примера можно привести работу групп по переброске нужных людей в Польшу. Эти группы были созданы на основе «соглашения» с румынской сигуранцей, согласно которому перебрасываемое в Польшу лицо бралось на учет в сигуранце и только с ее разрешения и после соответствующей мзды ее чинам могло проследовать через границу.
Технически переброска выглядела следующим образом. После разрешения всех вопросов (обеспечение документами и т. д.) офицер нашего 2-го отдела в Румынии и офицер румынской контрразведки вместе с перебрасываемым ехали на границу в заказанное румынской контрразведкой место, где румынский пограничник по приказу офицера сигуранцы пропускал «нарушителя» через границу. Я уже не говорю о том, что румыны знали о каждом из тех, кто переходил границу. Часто они даже знали, с чем наш человек идет, куда и зачем. При этом следует помнить, что в то время румынская контрразведка уже сотрудничала с немецкой довольно тесно, вследствие чего последняя была осведомлена о движении наших курьеров. Кроме того, румынская контрразведка под давлением немцев вообще могла отказаться от переброски наших людей. А что тогда? Словом, в важнейшем разделе нашей работы — действиях на Польшу— мы находились в зависимости от румынской контрразведки, а в какой-то мере — даже и от немцев. О какой-либо самостоятельной организации переходов через границу не было и речи.
Об этом даже не подумали. Персонал наших учреждений был многочисленным, доходил до нескольких сот человек, поэтому организовать серьезную работу было возможно, тем более при помощи польской колонии в Румынии, которая нам очень сочувствовала. Однако здешнее польское начальство довольствовалось существующим положением вещей, которое целиком отдавало нас в чужие руки.
Чтобы проиллюстрировать, чем занимались наши руководящие деятели в Румынии, приведу небольшой пример.
Когда в Лондоне разразился польский правительственный кризис, руководящие деятели санации стали добиваться непременного включения в состав правительства бывшего министра Бека если не премьером, то по крайней мере министром иностранных дел, считая его человеком наиболее подходящим и наиболее способным. Развернув широкую пропаганду вокруг облюбованной кандидатуры, они утверждали, что именно министр Бек заключил в августе 1939 года договор с Англией, что именно ему англичане дали гарантию наших границ, и поэтому только он и должен формировать правительство на английской земле. Тем более, твердила санация, что он, Бек, пользуется уважением англичан, которые с удовлетворением восприняли бы его назначение на этот пост.
Тем временем 2-й отдел в Румынии, возглавляемый доктором Осташевским (подполковником Орловским), заготовил министру Беку паспорт на имя Яна Карпинского с необходимыми визами. Поручику Петру Высоцкому предстояло перевезти министра на автомобиле через румынскую границу в Югославию, а оттуда Бек должен был уже сам добираться в Англию. Однако задуманное предприятие сорвалось, так как румыны обо всем знали и задержали Бека на границе. Впредь ему вообще запретили покидать занимаемую им виллу.
О компрометирующей деятельности 2-го отдела в Румынии может свидетельствовать эпилог дела подполковника Орловского, которого на территории Палестины, опасаясь разглашения им секретов, отравили некие разведывательные органы.
Теперь, когда правительство Сикорского удержалось, а санация временно потерпела поражение как в Лондоне, так и в Румынии, можно было рассчитывать на относительное спокойствие хотя бы в течение двух-трех месяцев.
Через несколько дней после моего прибытия в Бухарест военный атташе подполковник Тадеуш Закшевский заявил мне, что есть указание отменить мой выезд в Польшу, а меня направить на Ближний Восток в бригаду генерала Копаньского. Мне это показалось подозрительным, тем более что я выполнял прямое поручение Сикорского и хорошо знал, какая происходила борьба между ним и санационно-легионерскими кругами.
Подпоручикам Кшиштофу Гродзицкому и Яну Романовскому, приехавшим в Бухарест несколькими днями раньше меня в качестве посланцев бюро Соснковского, не чинили никаких препятствий, и они нормально могли следовать в Польшу. Я заявил подполковнику Закшевскому, что все же в Польшу я поеду, потому что имею на этот счет определенный приказ Сикорского и твердо намерен его выполнить. Закшевский ответил, что здесь высшую военную власть представляет он, а не Сикорский, и я должен подчиняться ему. Я сказал, что этого не будет.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});