откроют ворота. И зэки бросятся друг на друга. А сейчас присматриваются.
Костя обескуражен, удивленно качает головой:
– Как-то неправильно… Не по-человечески.
– А бабам рубить скалу – по-человечески? Ты что-нибудь знаешь, Костя, про женские лагеря?
Про женские лагеря на стройке-500 Костя еще ничего не знает. Всех заключенных он считает врагами народа, бандитами, ворами и бандеровцами. А зэчек – воровками и предательницами Родины, завербованными иностранными агентами. Проститутками считает их Костя Ярков. В контрразведке Смерша другому пониманию научиться было трудно.
В скором времени ему предстоит окунуться в новую жизнь. С прожекторами на зоне, утренней перекличкой у страшных ворот и с мерным скрипом колес зэковских тачек, везущих скальную породу. Он дал согласие Френкелю на работу в управлении Амурлага. К тому же Нафталий Аронович сразу пообещал очередное звание – старшего лейтенанта НКВД. А учеба… Мечту о географии Костя не бросил. Он ее отложил на некоторое время. Не все еще пойманы лесные братья, не все враги народа обнаружены и арестованы.
Сталина рассказывает Косте:
– В моем лагпункте много женщин-инженеров, учительниц, библиотекарей, медсестер, агрономш и простых чертежниц. Как они могли подрывать могущество страны?! Если бы не они, мы не построили бы тоннель. А им в награду ночь любви. Людей хотят оскотинить. Они и так уже наполовину – не люди.
– Ты считаешь, что зэчки получили свои срока незаслуженно?
Сталина останавливается и смотрит в глаза Кости:
– По большей части – да. Я не просто так считаю. Я знаю. Потому что у меня есть их личные дела. Под пытками их заставляли подписывать ложные показания. На отцов и мужей, на друзей и детей. И на самих себя.
– Кому это нужно?
– Френкелю и Сталину.
– Зачем?!
– Во-первых, дешевая рабочая сила. Чтобы строить мосты и тоннели, побеждать в войне. Во-вторых, идет борьба за власть. Сталин выкорчевывает своих врагов и тех, кто не одобряет его политики. В-третьих…
Костя закрывает ладонью ее губы.
– Товарищ старший лейтенант! Вы не боитесь говорить мне такое?
Сталина бросает вещмешок, Костя ставит аккордеон.
Сталина властно обнимает лейтенанта:
– Не боюсь! Потому что вижу – ты уже мой.
Костя валит Сталину на мягкий лапник кустов стланика. Расстегивает пуговицы на ее гимнастерке. Великолепные груди, освобожденные, сами ложатся в его ладони. Он жадно и нежно целует соски.
Гул толпы, оставшейся позади, на поле, нарастает.
Лают псы седой и палевой масти. Лают до рвоты.
Опять кричит Летёха. И опять звонко:
– Не напирать! Начнете сближение по сигналу ракеты! Даю очередь на предупреждение!
Раздается стукоток автоматной очереди.
Толпа охает и затихает. Нет уже никакой мочи ждать.
Два изможденных зэка спрятались в кустах. Онанисты.
Никак не могут дождаться желанной картинки. По-лагерному – сеанса.
Их лица опрокидываются в болезненной истоме.
Один с облегчением говорит другому:
– Все… Кончил! Хиляем в барак.
– Да ты что, Пашка! Давай посмотрим. Сейчас такой кайф словим…
До ухода на фронт у Кости был только один опыт по женской части – мимолетный и скоротечный. Он называл его боевым контактом. Со старшей пионервожатой в школе, где работала мама, Глафира Ивановна. На столе, среди вымпелов, горнов и барабанов, с оглядкой на незапертые двери, куда в любую минуту могли ворваться пытливые не по годам пионеры.
Правда, на фронте у него еще с одной было. Белокурая и плохо говорящая по-русски. Она работала на ферме у латыша-кулака.
На сеновале было хорошо. Пахло чабрецом, полынью и мятой.
Сталина отбивается от Кости:
– Подожди! До дома остался километр… Пошли, Костя, пошли! Нужно успеть до темноты в поселок.
На краю поселка они видят гранитный памятник.
Костя читает имя, отчество, фамилию, выбитые на гладком камне, – Георгий Михайлович Квадратов, главный инженер Дуссе-Алиньского тоннеля.
Вместо года рождения прочерк.
Есть точная дата смерти – февраль 1941 года.
– Я тогда еще здесь не работала. Но Георгия Михайловича знала – встречались по геологическим делам, – рассказывает Сталина. – Сколько он сделал для нашей стройки и для людей! Его похоронили, как орденоносца. Прилетал из Свободного на похороны генерал Петренко, начальник Амурского лагеря. Солдаты дали залп из автоматов… На штольнях в тот день поставили рекорд – пять метров прошли с обеих сторон.
– Почему он умер? – спрашивает Костя.
– Его убил начальник охраны тоннеля Кондауров, – как-то очень буднично сообщает Сталина. – Квадратов влюбился в его дочку Нину. Она работала в библиотеке. Кондауров прознал об их отношениях. Кто-то из шестерок донес. Он просто пристрелил главного инженера.
– А дочка?
– А дочка потом отравилась. Она похоронена здесь же. Лежит рядом с ним.
Костя хочет спросить: а почему нет ее имени на обелиске?
Но не спрашивает.
Значит, так надо.
Почему-то так надо.
Неясная тревога, поселившаяся в его сердце на Дуссе-Алиньском перроне, возвращается.
В аккуратный домик, ладно оштукатуренный, с крепким крыльцом, они постарались пробраться незаметно, по одному. Так решила Сталина:
– Сосед у меня, Петрович, начальник охраны тоннеля. Такой зоркий. Спасу нет. Ну тот самый – Кондауров…
Костя потрясен.
– Его что – не арестовали?!
– А прямых доказательств и свидетелей не было. Весь лагерь знал, что Кондауров застрелил Квадратова, а давать показания боялись.
Костя вдруг понял: что-то большое и страшное надвигается на него.
На его жизнь и на его судьбу.
Как просто все было на войне. Передний край. Полуразрушенное здание, в комнатах которого затаились фашисты. Нужно часами смотреть в оптический прицел, выслеживая фуражку офицера с высокой тульей.
Вот она мелькнула. Задержи дыхание и плавно нажми на курок.
Еще одна зарубка на прикладе снайперской винтовки СВТ-40.
– Тебе надо с дороги помыться. Как войдешь в сенцы, справа на стене выключатель. Не удивляйся! У нас есть свое электричество. Фонтаны успел заметить?! Вода из горного ручья разгоняет турбину. У меня, знаешь, какие инженерши работают?! Кулибины! Да тазиком там не греми, он висит на стенке. Баню тебе топить не буду. Санька-сан приготовит нам баню по-японски.
– Кто будет таков? Санька-сан.
– Сейчас увидишь. Японский военнопленный. Они работают у нас на стройке. Вообще-то он Саньяма-сан, но мы уж так привыкли – Санька да Санька. Помогает мне по хозяйству. А вообще он самурай.
Ничего себе! Костя удивлен. Какие-то самураи на Дуссе-Алиньском перевале?!
Предчувствуя вопрос, Сталина поясняет:
– В прошлом году, сразу после победы над Японией, понагнали военнопленных. Этап шел за этапом. Слышала в управлении, что всего к нам на стройку-500 направили пятьдесят тысяч японцев. И пятьдесят на западный участок.
В дом скользнули друг за другом. Уже совсем смеркалось. Костя пробрался тихо. Не грохотнул алюминиевым тазиком на входе. Таежник, он привык свои шаги скрадывать. Да и на задания ходил, в диверсионных группах. Сталина уже стояла в комнате, распоясав гимнастерку и распустив волосы. Костя, не раздумывая, бросился опять целовать ее. Она отстранилась, показав в угол. В углу стоял маленький человечек, японец, в белой нательной рубахе и в таких же штанах. Метр с кепкой. В половину Костиного роста.
Прижал ладони к груди, послушно, как болванчик, кланялся.
Костя засмеялся и тоже поклонился. Передразнил японца.
Сталина представила:
– Константин Ярков, советский офицер. Возвращается с фронта. Саньяма-сан, японский