теперь бегущим мелкими шажками людям присоединился сам Френкель со своими соратниками, все в кожаных плащах.
Бегут как миленькие на полусогнутых.
Жили у бабуси курицы и гуси…
Что же получается? Зэки со своими охранниками?
Если не сказать точнее – жертвы с палачами.
И знакомая мелодия звучит с экрана.
Она и бравурная, и трагическая одновременно.
Это импровизация на тему музыки знаменитого композитора Нино Рота из бессмертного фильма Федерико Феллини «Восемь с половиной». В котором реальность смешивается с сюрреалистическими видениями.
Что такое восемь с половиной? Все гадают до сих пор!
Да ничего особенного! Восемь фильмов и малометражку (она и есть половина) снял к тому времени мастер.
Разумеется, вы сразу подумаете, что сцена танцующей цепочки людей, вперемежку с клоунами и актерами, заимствована из Феллини.
Здесь зритель как бы находит преемственность кино-приемов.
Только одно замечание. Которое слегка если и не объясняет заимствование, то оправдывает появление хоровода. Свой фильм Федерико снял в 1963 году. А у нас на календаре еще только май 46-го. Во все времена люди вставали в круг и танцевали цепью. Охотники каменного века окружали костер, вздымали над головой дубину, напевно и громко грозили мамонту. Гладиаторы Рима перед, может, последним своим боем обнимали за плечи друг друга и клялись быть верными судьбе и схватке. Греческий танец сиртаки, болгарский хоро… Вообще танец-хоровод есть почти у всех народов мира. У русских, молдаван, румын, турок, грузин и армян, македонцев, сербов. Опять же у евреев – хора Агадати.
А ирландцы, цепью бьющие чечетку? А солдаты-вохряки на празднике первого поезда, удивившие самого Сталина топотушками в начищенных до блеска сапогах?
Только американцы почему-то никогда не становятся в хоровод.
Теоретически – кто такие американцы? Евреи, поляки, русские, англичане, итальянцы… И даже чукча или нивх, получивший паспорт Соединенных Штатов Америки, автоматически становится американцем. Чукчи, кстати говоря, тоже очень любят танцевать кругом. И якуты. Но в Америке они уже почему-то не танцуют. Американцы навсегда останутся теми, кем родила их мать. Луи Армстронг ведь просто негр, а не придуманный толерантностью афроамериканец. Фицджеральд – ирландец…
Да и Хэмингуэй – какой он американец?
Скорее, он гражданин мира.
То ли с острова Куба, то ли из Парижа.
Светят мощные прожектора.
Цепочка танцующих бежит в тоннель, опоясывает склон и возвращается на перрон. А там уже идет театральное представление. На сцене сидит Мастер, папа Карло. Он рубанком выстругивает бревнышко. В руках Карло появляется кукла с длинным деревянным носом. Вечный искатель золотого ключика… Бесплатного счастья хочется всем. Во все времена. И чтобы никто не ушел обиженным. Буратино! Деревяшка трансформируется в актера, исполняющего роль Буратино. Золотым ключиком он открывает железную дверь в стене, напоминающую вход в карцер. Ключик просто обернут золотистой фольгой от шоколадки. Лязгает замок, дверь противно скрипит и открывается. Один за другим выскакивают на сцену люди-куклы. Пьеро уже с автоматом в руках. Автомат – искусно сделанный муляж. Страшный Карабас-Барабас с плетью загоняет в клетку двух полосатиков. По сценарию, видимо, тигров. Опять же – женщина-змея обвивает обруч, жонглер ловит булаву, и, пританцовывая, выходит фокусник-факир во фраке и цилиндре.
Он прекрасен! Люди пропадают под его черно-звездным плащом.
Фрекель, сам еще тот фокусник, заливисто хохочет.
Представление удалось!
Жаль, что Иосиф Виссарионович рано отбыл.
Остался бы доволен.
Нафталий Аронович вдруг настораживается… Так и знал! И здесь русские не обошлись без своего обычного, на этот раз – зэковского, говнеца. На сцене появляются два артиста в форме конвойных войск. В поводу у одного из них овчарка в наморднике. Совсем не похожая на пуделя Артемона. Наверное, по замыслу постановщика спектакля пудель мутировал и превратился в овчарку. Охранники выстраивают актеров парами.
Руки за спиной. И загоняют их обратно в открытую дверцу.
Френкель уже готов крикнуть: «Прекратить пародию!»
Но публика, довольная, хохочет и аплодирует.
Очень похоже!
Френкель успокаивается. Но пальчиком грозит начальнику культурно-воспитательной части лагпункта: «Гляди у меня! Доэкспериментируешься, пидор!» Два клоуна на двухколесных велосипедиках – первое огромное, второе маленькое – быстро объезжают публику. В берестяные короба, закрепленные у клоунов за спиной, зрители бросают дань. Не только деньги. Вот кто-то положил буханку черного хлеба, пачку папирос «Беломорканал» – зэки зовут их Белый Мор или БМК, теплые носки, четвертинку водки. Клоуны берут все. Ничем не брезгуют. Конечно, питание артистов драмтеатра не сравнить с зэковской пайкой. Но все равно ведь голодно.
Люди на зоне всегда думают о тепле и о хлебе.
О зрелищах думают Френкель и его соратники.
Костя Ярков и Сталина Говердовская идут по таежной тропинке вдоль зоны. Там, в поселке тоннельщиков, у Сталины, как у начальницы лагерного пункта, есть половинка дома. Во второй половинке живет начальник охраны тоннеля со своей семьей. Костя несет аккордеон в футляре, Сталина – Костин вещевой мешок с нехитрыми пожитками солдата. Они поднимаются на широкий склон сопки. Огромное поле с выкорчеванными деревьями, поросшее кустами багульника. Кое-где остались пни.
Багульник цветет. Все тот же запах, дурманящий, окутал Дуссе-Алиньский перевал.
Уже вечереет.
Поле со всех сторон огорожено колючей проволокой. По периметру стоят солдаты-охранники с овчарками. Автоматы на груди. Недалеко высятся какие-то строения и бараки. Это мехмастерские, пилорама, продуктовые склады, бетонный завод и больничный городок.
Тропинка бежит рядом с колючей проволокой.
С одной и с другой стороны поля, прямо напротив друг друга, толпа зэков и зэчек. Они не участвовали в празднике первого поезда.
Но они имеют к нему самое прямое отношение.
Лица зэков напряжены. Все они одеты в лагерные робы. Некоторые женщины с накрашенными губами и в цветных косынках.
Костя растерян. После такого красочного праздника, встречи с товарищем Сталиным и волнующей музыки. После замечательной песни в исполнении Сталины Говердовской… Вдруг услышать хриплый лай овчарок, мат конвойных и сдавленное дыхание сотен людей…
Слышны крики женщин:
– Эй, ты! Светленький! Да не ты, а тот, что стоит рядом! Ага, ты! Тебя как зовут?
– Меня? Меня зовут Толя! А тебя как?
– Меня зовут Полина. Работала агрономом в Переясловке. А ты по какой сидишь?
– По пятьдесят восьмой… По какой еще? Я из Николаевска-на-Амуре, работал сварщиком на судостроительной верфи.
– Шпион японский!
– Нет, германский!
Оба смеются. Возбужденно и нервно.
– Поля! А у тебя какие глаза?
– Голубые!
Кричит охранник:
– Прекратить, бля, разговорчики! Голубоглазые. Еще успеете наговориться. Ночь впереди.
Автор обещал, что даже самые разнузданные его герои-урки не будут материться. И пока свое обещание сдержал. Только товарищ Френкель, начальник Бамлага, бесконтрольно крикнул производное словечко ёпта, которое, кроме удивления, уже ничего не обозначает. Так ведь и Френкель давно уже не урка. Да и бля – разве это серьезный матерок? Живой полип, бородавка на языке вертухая.
Он просто здесь необходим, как спусковой крючок автомата.
Костя удивлен и встревожен. Спрашивает у Сталины:
– Это… Это что такое?
Сталина горько усмехается. Уголками губ.
– Это ночь любви, товарищ Ярков. За досрочную проходку тоннеля им обещана ночь любви. Сегодня она состоится. По сигналу ракеты