шевельнулись в его душе и озарили довольной улыбкой его некрасивое, серое лицо; она затряслась и, едва удерживая бешенство, спросила:
— Пожалуй, и вы уж не хотите ли жениться на ней? ха, ха, ха! вот была бы хорошая хозяйка! вишь, на губах еще молоко не обсохло а уж как умеет всех приманивать!
И хозяйка, отодвинув с сердцем свою чашку, положила локоть на стол.
— Небось, — говорила она, будто рассуждая сама с собою, — когда я была молода, женихов не было же столько! честные девушки не сами себе женихов ловят, а кто посватается, только и есть… У ней так счету нет… На заказ! Нет, я все вижу, — продолжала хозяйка, обращаясь к Доможирову, — да молчу, а уж как выйду из терпенья!
И она стучала кулаком по столу и яростно глядела на Доможирова, который в смущении покачивал ногой. А сын его, пользуясь случаем, воровал сахар и делал разгоряченной хозяйке уродливые гримасы.
Стук в дверь прекратил ревнивые крики девицы Кривоноговой, к величайшей радости Доможирова.
— Кто там? — грозно окликнула хозяйка.
Низенькая фигура горбуна показалась в дверях. быстро окинул своими блестящими глазами комнату приложив руку к шляпе, вежливо спросил:
— Палагея Ивановна Климова здесь проживает?
— Здесь, — отвечала хозяйка, вылезая из-за стола. — А вам ее нужно? — нагло спросила она, подойдя к горбуну.
— Да-с.
— Извольте, — небрежно сказала хозяйка, видимо рассерженная таким кротким ответом: — из сеней направо, вверх; одна дверь всего.
— Благодарю-с!
И горбун вышел. Хозяйка крикнула:
— Эй, Федя! проводи чужого дядю наверх!
Брат и сестра побежали за горбуном.
— Вот недавно уехал, а уж и начали таскаться, проворчала хозяйка, садясь на свое место.
Доможиров захохотал.
— Неопасно, — сказал он, — ха, ха, ха! Горбун! видали, что ли?
— Велика важность, что горбун!
— Ну, все-таки с горбом… ха, ха, ха!
Доможиров принужденно смеялся: ему хотелось веселить хозяйку, чтоб она снова занялась чаем и предложила ему чашечку.
— Лишь бы женился, она не посмотрит, что горбун, сама всякому готова на шею вешаться.
— Эх, Василиса Ивановна! — с упреком заметил Доможиров, — нехорошо чернить сироту: ведь я вижу, как она живет. Нас с вами сковороду лизать заставят.
— Так я лгу, что ли, по-вашему? а?
И хозяйка вытянулась во весь рост и, дрожа от злости, кричала:
— Так я лгунья? И все из-за скверной девчонки! Спасибо вам, спасибо, Афанасий Петрович! Вот, делай добро людям!
— Полноте, Василиса Ивановна, разве я вам что-нибудь обидное сказал?
— А, так вам кажется, еще мало вы меня обругали? так я буду сковороду лизать? а? Небось, вы ее хвалите, горой за нее, а я ведь тоже сирота!
И хозяйка заревела.
Доможиров подмигнул сыну и в минуту самых жестоких упреков девицы Кривоноговой незаметно удалился. Но и в своей комнате он долго еще слышал, не без сердечного трепета, язвительные крики о том, что грех сироту обижать.
Полинька сидела за работой, не подозревая, что за нее происходит внизу жаркая ссора. Она немного похудела и побледнела; лицо ее, прежде веселое и беззаботное, теперь стало задумчиво. Услышав шаги на лестнице, она приподнялась, думая встретить Карла Иваныча, и очень удивилась, когда перед ней очутился горбун.
С приветливой улыбкой развязно подошел он к руке Полиньки.
— Извините, не обеспокоил ли я вас?
— Ничего-с, сделайте одолжение… Не угодно ли садиться?
Она подвинула стул. Борис Антоныч тотчас же воспользовался им. Сидя, он казался еще меньше; горб его стал заметнее, ноги не доставали до полу. Но он ловко уселся и начал так:
— Як вам, Палагея Ивановна, с маленькой просьбой…
— Очень приятно, — перебила Полинька, успокоенная развязным видом горбуна. — Что вам угодно?
— Если вы только не заняты, я вас попрошу сшить мне халат… из тармаламы; я, знаете, люблю хорошие вещи.
Полинька покраснела и замялась.
— Извините меня… я никогда не шила халатов: слишком велика работа… у меня места мало.
— Мой халат немного места займет, — заметил горбун с тихим, добродушным смехом.
Он смеялся на собственный счет.
— Все равно… да я никогда не шила!
— Что делать, что делать! Не шили, так и толковать нечего… Вот еще я хотел было просить вас обрубить мне платочки и меточку кстати положить, — говорил горбун, вынимая из кармана сверток. — Я, знаете, человек холостой, одинокий, судьба невзлюбила меня и обрекла…
Он не договорил и тяжело вздохнул. Лицо его омрачилось. Полинька была расположена к участию и теперь, больше чем когда-нибудь, сочувствовала всякому горю, особенно одиночеству. Ей живо представилось положение человека, лишенного возможности нравиться женщине, обреченного вечному одиночеству.
— Извольте, — ласково сказала она, принимая платки. — Платки я могу обрубить. Завтра же будут готовы.
— Вы сами изволите занести работу? — равнодушно спросил горбун.
— Я? нет-с! Я никогда своей работы не отношу.
— Как же? неужели все к вам ходят за нею? — с язвительной усмешкой спросил горбун. А,
— Нет, я мужчинам не отношу сама, — быстро отвечала смущенная Полинька.
— А, а, а! так вы боитесь ко мне… хе, хе, хе!
И горбун с наслаждением любовался вспыхнувшим лицом Полиньки.
— Как можно! — возразила она обиженным тоном.
— Как же вы всем сами относите работу, а мне не хотите…
— Я никогда не шила мужчинам… впрочем, я вам пришлю.
— Нет, не надо, — с испугом сказал горбун. — Не беспокойтесь, — продолжал он спокойнее. — Я лучше сам зайду, если только вы позволите.
Он встал со стула, поклонился и снова сел.
— Очень хорошо-с; они завтра будут готовы.
— Не спешите: я подожду, вот мне халат нужнее был: дело немолодое, согреться иногда хочется… хе, хе, хе!.. Полинька готовилась оправдаться, но горбун легким наклонением головы дал ей знать, что совершенно покоряется невозможности, и круто спросил:
— Вы одни изволите жить?
— Одна-с, — отвечала Полинька, обрадовавшись перемене разговора.
— Что изволите платить?
— Двадцать рублей.
— С дровами?
— С дровами.
— Дорого-с, — положительно сказал горбун, осматривая комнату. — А хозяйка хорошая? знаете, иногда потому платишь дороже.
— Да… — отвечала Полинька, не спеша похвалить свою хозяйку.
— Впрочем, знаете, оно, с одной стороны, и недорого, — заметил горбун, продолжая рассматривать комнату. — Жильцов, кроме вас, нет?
— Нет, я одна. Ах, да! еще внизу башмачник живет.
— Непьющий?
— О, как можно! — с живостью возразила Полинька и покраснела, спохватившись, что горбун совсем не знал Карла Иваныча.
Горбун нахмурил брови и пристально посмотрел на нее.
— Вы, может быть, знакомы с ним? — спросил он.
— Да, я его очень давно знаю! — свободно отвечала Полинька.
— Хорошо, что так, а то, знаете, мастеровой народ такой грубый… ругается, дерется.
— Нет…
— Я понимаю, — перебил горбун, — что если он человек хороший, так не станет буйствовать. А то, к слову, я знавал, уж правда давненько, одну старушку, которая жила