Сердце Сольвейг дрогнуло подобно треснувшей плотине. Вина, жалость, любовь, стыд и снова вина… Все смешалось. И эта волна, ломая все на своем пути, хлынула из глубин души, наружу.
— НЕ НАДО БОЛЬШЕ!!! — вдруг закричала она голосом, содрагнувшим души. Именно закричала, а не прохрипела, как раньше.
Она бросилась к кузнецу, который ненавистью, превратившейся в пламя, превращал ее отца в пепел. Сольвейг упала перед ним на колени.
— Это же я, Сольвейг… Хватит! Не надо больше. Ему же… так больно!
В воспаленном сознании кузнеца осело лишь два слова: «Сольвейг» и «боль».
Ненависть и злоба, словно капля воды, упавшая в раскаленный горн — без следа испарились.
Мгновение — и пламя, окутавшее кузнеца — звучно схлопнулось, сменившись густым едким дымом. Черно — серое облако повалило от него, наполняя воздух мелкими тлеющими ошметками, и едкой гарью.
Он разжал пальцы. Измученный, обожженный король, изнывая от предсмертных судорог, рухнул на землю. Крылья его обгорели, до самого остова, волосы на лице и голове тоже. Обожженная кожа свисала лоскутами. Не было живого места на теле.
Арон взглянул на свои раскаленные добела пальцы, отступил на шаг, и обо что-то споткнулся. Это и был Ангус. Глаза заслезились от дыма, но, успел разглядеть, что только что сделал. Вот только торжества в душе совсем не было.
Король умирал. Все, кто наблюдал за происходящим безучастно, до этой минуты, ринулись к нему. Давящаяся слезами Сольвейг, многострадальная королева мать, израненные воины, Хаук… И даже местный староста, в сопровождении двух не струсивших воинов, осмелился, подойти ближе.
— Сольвейг! — позвал вдруг король, порванными связками. Он искал ее растеряно, озираясь запекшимися глазами.
— Я здесь отец! Я рядом.
Король повернул голову на ее голос и тихо заплакал.
— Прости меня. — прохрипел он — Я вел себя недостойно. Я сделал тебя такой, какая ты была. Я…. не показал тебе другую сторону жизни. Где есть любовь, покой, умиротворение. Я…. только сейчас это понял.
— Отец! — всхлипнула она — Не нужно сожалений — Я знала, что творила и делала это, потому что хотела. Но не назло тебе. Не надо!
— А ты изменилась… Правда! Я не вижу, но, наконец, чувствую это! Надо было потерять глаза, чтобы начать видеть сердцем. А кузнец! Где кузнец?
— К нему невозможно подступиться, ваше величество — отозвался Хаук.
— Это я должен был любить тебя так, как любит он. Он разглядел в тебе то, чего я не заметил. Не захотел увидеть. Я натаскивал тебя как боевого пса. Единственную из сестер. Я не думал о последствиях…. И ведь самое удивительное, ты смогла… ты полюбила! Твое сердце не очерствело, а душа вернулась к жизни. И это настоящее чудо…
Король закашлялся, на обожжённых губах проступила темная, густая кровь.
— Я искренне рад, что в своей бесконечно длинной жизни, видел то, что случилось сегодня. Теперь мне не страшно. Мне больно, но, радость за всех вас, меня переполняет….
— Уна! А где Уна? — запаниковал умирающий король.
— Я здесь. — коротко отозвалась она.
Уна…
— …мой король?
— Я чувствую, что ухожу, но все еще в твердой памяти! — выкрикнул король — Младенец выжил….
Уна взглянула на Сольвейг, в ожидании какого-нибудь ответа. Но та молчала. Лишь слезы катились из глаз, когда-то беспощадной девы.
Королева, стоя в стороне, теперь наблюдая за всем безучастно. Она достигла своего болевого порога, и, теперь даже падение неба на землю не заставило бы ее вздрогнуть.
Король умирал. Дыхание его медленно, но неотвратимо затухало. Никто не заметил, что уже расцвело. Люди, крылатые и не крылатые, утонули в своей скорби.
Верхушек ободранных деревьев уже коснулись первые лучи предрассветного солнца. Оно вот-вот покажется над горизонтом. Сумерки быстро отступили. Сольвейг смотрела в лицо отца, вспоминая, как безгранично она любила его в детстве. Осознавая, что любит его и сейчас. Его, и, всех их, кого заставила страдать не единожды. Людей, которые, не смотря на все происходящее, все-таки сохранили в душе частичку любви и для нее. Чувство чуждое ее резкой, жестокой натуре, почему-то переполняло ее. Рвалось наружу…
Она смотрела по сторонам, в туманном забытьи, вглядываясь в лицо каждого, кто стоял сейчас рядом. Узнавая и вновь принимая в свое сердце. Ей вдруг показалось, что это сон… просто страшный сон, длинною в полжизни. Пора просыпаться… этот сон затянулся.
Сейчас взойдет солнце, и все они станут прежними. Будут улыбаться, угощать ее, как в детстве, сладостями. А мама обнимет, усадит ее на колени и заплетет красивую косу из непослушных, вьющихся, рыжих волос….
Закрыв глаза, она расправила свои могучие крылья и обняла умирающего отца, так крепко как маленькая Сольвейг, делала это в детстве.
Солнце взошло над горизонтом, его багровый свет ударил в глаза, заставляя людей отвернуться. Крылья Сольвейг обагренные, алыми бликами, воссияли чудесным золотистым светом. И сияние это не затухало. Оно усиливалось с каждой секундой. Все вокруг замерли, словно восковые фигуры.
— Арон! — голос в голове звучал ел слышно…
— Я в норме — ответил кузнец тихо.
— Знаю, что в норме! Убирайся оттуда! Хватит сюрпризов от этой семейки!
Кузнец попробовал двинуться, но не смог. Тело окаменело.
— Я не могу… Что происходит?
— Твоя подружка сейчас излучает неизвестное поле высокой напряженности. И мощность его растет. Я не знаю, чем это кончится. Нужно вытаскивать тебя оттуда.
— Не нужно. — Тихо решил Арон — ничего не нужно…
— Приказ понял… — грустный голос сменился шумом помех и отключился.
Двинуться Арон не мог, но, подняв глаза, заворожено созерцал как яркое, но не слепящее свечение двух сияющих крыл, заливает пространство мягким светом. Еще мгновение, и кроме белой пелены перед глазами не осталось ничего. Боль отступила, забрав с собой остатки страха, злобы и беспокойства. В душе стало легко и спокойно. Арон, вдруг, снова решил, что умер. Но на этот раз и не думал об этом сожалеть.
Глава 16
Сколько времени прошло — сказать трудно. Но солнце уже близилось к зениту.
Первое, что увидел кузнец, когда белая пелена спала, это Хаук. Он стоял, выпучив глаза, в полной прострации и недоумении. Бегло осмотрев старика, он вдруг понял причину такого состояния… Хаук, недоверчиво ощупывал пальцами свои серо-голубые крылья.
Поймав на себе взгляд Арона, старик вдруг смутился.
— КАК…? — вопрошал он неслышно, шевеля одними губами.
Арон, словно контуженный, лишь смог качнул головой. Он все еще не мог двинуться — только озираться.
Королева Гуда повисла на плече странно озирающегося лысого мужчины в обожженных тряпках. Лицо ее озарила радость. Она просто сияла от счастья. Крылатое воинство тоже пребывало в недоумении. Люди смотрели друг на друга, рассматривали свои руки, снимали окровавленные бинты, не понимая, куда делись их раны. Мозг еще отказывался воспринимать случившееся, как реальность.
Однако среди крылатых воинов, Арон не увидел своей валькирии и насторожился.
— Где она!? — Его голос прорезал воздух неожиданно громким хрипом.
Не сразу выйдя из оцепенения, люди расступились. Сольвейг лежала на земле, свернувшись калачиком и укрывшись крыльями, как ребенок.
— Она уснула… — поспешила успокоить королева Гуда. Казалось, она помолодела, на ее лице ни осталось и следа от недавних переживаний.
Никому, не доверяя он вглядывался в ее тело до тех пор, пока не заметил, как мерно, в такт дыханию, вздымаются ее могучие плечи. Это немного его успокоило. Кузнец попытался встать, но снова ничего не получилось.
— Не понимаю… что это было? — не слишком учтиво обратился кузнец к королеве.
— Чудо… — просто и с улыбкой на лице ответила она.
— Вот как… — кузнец кивнул головой. — Ну, это все объясняет!
Пламя битвы все еще пылало в его груди, порождая бешенство.
— А что мне теперь делать!? — процедил он сквозь зубы.