Чтобы понять правильно здесь Благосветлова, надо разобраться, какое реальное содержание вкладывал он в понятие «народное образование», «народное воспитание». Народное образование в представлении Благосветлова — это не прописные ученические истины, но выработка гражданского самосознания масс. «Кажется, пора перестать думать, что образование нам нужно для разных пристяжных целей… нет, оно необходимо для подготовления нам человека и гражданина» (1860, 11, III, 4). — утверждает он.
Иными словами, Благосветлов с самого начала своей деятельности выдвигал на первый план требование гражданского, политического и социального воспитания масс. И требование это он связывал с революционным преобразованием общества.
В статьях, посвященных проблемам русской народной жизни, Благосветлов, естественно, не мог полностью обнажить выводы, которые следовали из его требования политического, гражданского воспитания масс. Но в том же июльском номере за 1860 год Благосветлов печатает статью В. Попова «История государственной теории», скромную рецензию на скромный труд одного незадачливого итальянского историка, где идея народного воспитания раскрыта до конца. «Революции бессознательные оканчиваются падением ненавистных личностей, сознательные — падением ненавистных принципов; они входят в кровь и плоть народа и составляют основу для следующих переворотов, тогда как первые, укрощенные паллиативными мерами, возобновляются бесплодно, до тех пор, пока не делаются сознательными» (1860, 7, II, 91–92), — утверждает Попов. И далее продолжает: «Как скоро идея найдет многочисленных поборников, движение ее сопровождается войною. Самые мирные учения не избежали этого. Врожденный человеку инстинкт самоохранения побуждает его отстаивать свое существование, свои убеждения всеми зависящими от него средствами» (1860, 7, II, 94).
Так, мысль о свете, знании, воспитании народного самосознания уже на самых первых норах- была органически сплавлена в журнале Благосветлова с идеей революции…
Правда, идея революции для Благосветлова на первых порах была абстрактной идеей. Благосветлов видел в революционных переворотах двигатель прогресса — при условии, если эти революции подготовлены развитием народного самосознания. Таких условий в России, по его мнению, еще не было. Поэтому вопрос о революции в самом начале шестидесятых годов применительно к конкретным условиям России того времени для него не стоит столь остро и конкретно, как для «Современника».
Но при всех противоречиях и непоследовательностях неправильно, как это делали многие исследователи, выводить Благосветлова и его журнал из русла революционно-демократического движения. Революционная демократия шестидесятых годов — явление достаточно сложное и неоднородное. Было бы антиисторичным требовать, чтобы движение революционных демократов-шестидесятников в лице каждого его представителя находилось на теоретическом уровне Чернышевского. В противном случае не вставал бы вопрос о становлении, эволюции мировоззрения ряда шестидесятников, о той огромной воспитательной роли, которую играл Чернышевский в шестидесятых, да и не только в шестидесятых годах.
Да, мировоззрение Благосветлова и позиция «Русского слова», особенно в начальный период его нового существования, были недостаточно последовательными и зрелыми в сравнении с «Современником» Чернышевского и Добролюбова. Но факты показывают, что тенденция развития и самого Благосветлова, и журнала «Русское слово» шла в направлении к «Современнику».
Благосветлов не скрывает своих симпатий и сочувствия революционным движениям народов и в традициях Герцена считает их благодетельными при двух условиях: если нет возможностей для мирного, бескровного пути и если революционное движение подготовлено гражданским воспитанием масс.
Читая выступления Благосветлова 1859–1860 годов, нетрудно обнаружить влияние Герцена в главном: в общем взгляде на революцию и прежде всего в трактовке вопроса о праве народа на революционное насилие. В статье о Тюрго Благосветлов писал: «Умирая, Тюрго видел, что Франция скоро должна выйти на путь экономических преобразований, начатых им. К сожалению, выйти не мирным прогрессом, а радикальным переломом в целом обществе» (1860, 5, I, 252). Что означает это «к сожалению»? Отрицательное отношение к радикальному, революционному пути развития общества? Ответ на этот вопрос дает другое высказывание Благосветлова: «…Там, где форма слишком грубо противоречит народному духу, общество тревожно ищет лучшего состояния, и если не находит его с помощью мирных средств, вынуждает силой» (1860, 7,II, 40).
Именно Герцен особенно настойчиво подчеркивал мысль, что революционное насилие, кровавый путь оправданы лишь в том случае, если исчерпаны возможности мирного, бескровного пути, — эта мысль часто встречается в статьях Благосветлова.
Л. А. Плоткин в своей книге видит проявление буржуазной умеренности Благосветлова в следующем его высказывании о Маколее: «Он знал, как трудно вырабатывается общечеловеческий прогресс, каких страшных усилий и жертв, какого пота и крови стоит народам каждый шаг продвижения вперед. С тем вместе его гуманному чувству были противны эти бессмысленные политические драмы, которые оканчивались перед его главами безумными реакциями и упадком нравственных сил народа» (1861, 1, III, 36).
«Революционные восстания здесь объявлены бессмысленными политическими драмами»., — комментирует исследователь. Комментирует неточно. Это высказывание Благосветлова, как и любое другое, нельзя брать вне контекста его воззрений на революцию, вне контекста позиций журнала. «Бессмысленными политическими драмами» Благосветлов считал не «революционные восстания» вообще, а «бессознательные» революционные восстания, те восстания, которые не были подготовлены политическим, гражданским воспитанием масс и потому заканчивались «безумными реакциями и упадком нравственных сил народа».
Не только в оправдании революционного насилия, но и в мыслях о «сознательной» революции Благосветлов шел от Герцена. Обе эти стороны воззрений у Благосветлова сливались воедино, ибо во главу угла он ставил движение революционной «идеи»: «…Торжество ее, чистое от крови и тирании там, где она не встречает на своем пути противодействия и упорства, совершается во имя убеждения ума и образования сердца» (1860, 2,III, 1).
Итак, торжество революционной идеи может быть чистым от крови только в том случае, если она «не встречает на своем пути противодействия и упорства». В противном случае оправданы и «кровь», и революционная «тирания».
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});